Американский демон

— Мы поможем, — пообещала я. — Спасибо, — добавила я, и Ходин, казалось, обрел тень покоя.

— Ты почувствовала, как это произошло? — сказал он, отступая назад. — Ты можешь сделать это снова?

Я кивнула, плотнее запахивая на себе вязаный плед. Мне не нужно было видеть глиф, нарисованный на мне. Я чувствовала, знала каждый поворот и замысловатый сдвиг.

— Может быть, не слова, а схема, — сказала я, и он резко кивнул, как будто не ожидал ничего меньшего.

— Тогда я закончил. — Ходин плотнее запахнул свою поношенную мантию, как будто она была из тонкого шелка.

— Ходин, подожди. — Я отступила от Трента, и демон дернулся. — Я серьезно. Спасибо, — снова сказала я, нервничая. — Знаю… — Я колебалась, не желая, чтобы он думал, что я поняла, что он сделал. Как я могла? Его Богиня отвернулась от него, позволив ему быть порабощенным. Его родственники отвергли его, поносили за то, что он не просто практиковал, но и наслаждался искусством магии, которое они считали грязным и неправильным. И все, что он получил от меня — это обещание, что я не сделаю того же, когда они узнают, что он жив, и снова придут за ним. — Я сделаю все, что смогу, — сказала я, понимая, насколько дорогое обещание я дала. — С остальными.

Это казалось правильным, так как Ходин кивнул и перевел взгляд с меня на Трента.

— Бис, тебе лучше всего подождать Рейчел снаружи, пока она накладывает проклятие на своего эльфа, — сказал он.

— Да, сэр. — Кожистые крылья Биса взмахнули в воздухе один раз, и он приземлился на плечо Ходина, выглядя смущенным.

— Кто я такой? Нарезанные волшебные пердежи? — сказал Дженкс, поднимаясь на серебряную колонну. — Зак, наверное, что-то ест. Дай мне минутку, и я присоединюсь к тебе, — добавил он, и Бис кивнул.

— Я буду на крыше, — сказал Бис, и, слегка дернув мое сознание, он и Ходин исчезли.

Снова раздался звонок из другой комнаты, чистая нота уверяла меня, что они ушли. Дженкс отсалютовал нам двумя пальцами и, напевая, скрылся в темноте в поисках чего-нибудь съестного. Мы были одни. Я посмотрела на Трента, ничего, кроме этой шелковистой завесы между мной и миром. О, и проклятие, окутывающее меня лей-линией. У нас был шанс, и я быстро сжала его руку.

— Твоя кожа светилась. Было больно? — спросил Трент, и я покачала головой.

— Нет, на самом деле, мне было приятно, — сказала я, взяв кисть и чернильницу, стоявшие на столе. «Чернил» было значительно меньше, но я точно знала, что Ходин никогда не поднимал кисть. — Снимай рубашку. Потяни линию, — указала я Тренту. — Давай посмотрим, сработает ли это.

Трент бросил взгляд на открытую дверь, прежде чем начать расстегивать пуговицы. Я видела Трента гораздо реже, но, увидев его перед собой, ожидавшего, что я нарисую на нем проклятие, я сопротивлялась желанию прикоснуться к его гладкой коже и очерченным плечам, прессу, сформированному его почти ежедневными поездками с девочками. Тридцать минут садовой грязи и магии лей-линий…

— Хорошо, дай мне знать, если что-то не так, — сказала я, а затем он вздрогнул, дыхание участилось, когда я приложила кисточку ему к плечу.

Ta na shay, подумала я, зная, что никогда не подберу правильные слова, когда начала первый длинный налет на спину Трента. Но затем слова Ходина всплыли в моей памяти с новым значением.

— Un soom ou un ermoon es un soom ou un om, — прошептала я, и мурашки побежали по коже Трента. Душа одного — это душа всего, подумала я, не зная, откуда знаю это. — Un soom ou un om es un soom ou un ermoon. — Душа всего — это душа одного.

Затаив дыхание, я продолжала двигать кистью, прослеживая рисунок, чтобы наши ауры слились в одну. Эти слова всплыли у меня в голове, как будто я была в коллективе, вызывая чувство защищенности, принадлежности, как у волчьей стаи. Слова и заклинание были эльфийскими, но это было так, как будто и анклав, и коллектив приняли нас, приютив нас, даже когда мы одолжили наши души, чтобы защитить их. Чернила так и не потускнели, когда я закончила большой глиф на его спине и повернулась, подойдя к нему спереди, чтобы создать щит поменьше на верхней части груди.

— Un soom ou un ermoon es un soom ou un om. Un soom ou un om es un soom ou un ermoon, — произнесла я нараспев, мои слова звучали отдельно от меня, как будто их повторяли другие, а не я. — Ta na shay, — прошептала я, проследила последнюю петлю и поднялась, чтобы найти начало. Мою кожу покалывало, и я не была уверена, почему.

Я заглянул в горшок и обнаружила, что чернила закончились.

— Этого должно хватить, — сказала я, мои слова звучали грубо, когда я забрала у него кисточку, и он вздрогнул, его рука потянулась, чтобы схватить мою.

Мой взгляд метнулся к нему, и я замерла от неожиданного желания в них. Внезапно я осознала, что все еще ношу этот плед, под которым, по сути, вообще ничего не было.

— Это была самая эротичная вещь, которую ты когда-либо делала со мной, — прошептал Трент, и мой пульс участился.

— Неужели это так? — сказала я, закрыв глаза, когда его руки обхватили меня за талию и притянули ближе. — Как насчет того времени… О! Мммм, — выдохнула я, когда он наклонил голову и уткнулся носом в мою шею, его зубы впились в меня коротким нежным рывком. Не было никакой преамбулы. В нем была необузданная потребность, и это с удивительной настойчивостью вызвало мою собственную. Проклятое демоническое сексуальное проклятие.

— Да, — пробормотал он, когда его губы разжались. Я не могла думать. Его руки поднялись к моей груди. Плед скрывал его движения, и желание спустилось к моему паху, заставляя меня.

— Ходин сказал, что это не вызывает никакого желания, — сказала я, ставя пустой горшок и отмахиваясь. Освободив руки, я нетерпеливо провела ладонями вниз по нему, дергая его за пояс, пока наши бедра не соприкоснулись. — Думаешь, он солгал?

— Нет. Это все ты, — сказал Трент, а затем мы ахнули как один, когда случайно наши пальцы переплелись, и символы, нарисованные на нас поодиночке, вызвали одно и то же волнующее чувство. Затаив дыхание, я посмотрела на Трента. Он тоже это почувствовал. Душа одного — это душа всего, подумала я, когда ощущение связи пронеслось сквозь нас, ослабевая и утекая сквозь наши пальцы.

— Интересно, — сказал Трент, его улыбка стала злой, и что-то во мне дрогнуло.

— Эм, не думаю, что это было намерением Ходина, — сказала я, задаваясь вопросом, как я собираюсь снять штаны с Трента, если не могу отпустить его руку. Я знала, что не хочу этого. Чувствовать, как его желание эхом отдается во мне, было так эротично, что я едва могла это вынести.

— Не моя проблема, — сказал Трент, и, сдавшись, я нашла его рот своим.

Ощущения удвоились, проникая сквозь меня, сквозь нас, наше желание усиливалось все еще новым и незапятнанным проклятием, нарисованным на нашей коже. Мои губы прижались к его губам, покалывание пробежало по мне, заставляя сердце биться быстрее, и мои руки скользнули по нему, притягивая ближе. Шелковистая нить между нами была прохладным омовением моей кожи, покалывание оставляло след везде, где она двигалась.