Американский доктор из России, или история успеха

— Конечно, пусть приходят, я готов продолжить переговоры о продаже им лицензии.

Пришли несколько человек с подарками, расспрашивали о здоровье, улыбались, но от делового разговора уклонялись.

— Ты спроси, спроси их про лицензию! Я хочу продать им. Какие у них новые условия?

После нескольких уклончивых фраз наконец выяснилось, что покупать лицензию они не собираются.

— Почему не собираются?! Я бы им уступил немного.

Я перевел его слова, но гости мягко объяснили, что со времени их последних переговоров их юристы разузнали, что патенты Илизарова недействительны в Америке. Он возмутился:

— Как это так — недействительны?! У меня десятки патентов, и все законные!.. Что это значит? Сами предлагали мне пятьдесят процентов, а теперь совсем не хотят покупать! Выходит, они нечестные люди. Тогда я не дам им разрешения на продажу моих аппаратов в Америке…

Но и это было невозможно. Фирма «Ричардс» перекупала его аппараты у итальянцев, которые приобрели у Илизарова лицензию на десять лет вперед. В контракте было указано, что только они могут продавать аппараты в США. Когда Илизаров подписывал с ними тот контракт, хитрые итальянцы каким-то образом сумели его обмануть. Он не хотел теперь этого понимать, расстраивался, горячился. Фирмачи смущенно ретировались.

Через пару дней молчаливых раздумий он сказал:

— Надо заставить итальянцев вернуть мне право самому продавать мои аппараты в Америке! Тогда бы я здесь много получил!

— Если это и возможно, то только через суд. А для этого нужен очень хороший адвокат.

— Сколько он возьмет?

— Обычно такие юристы берут до сорока процентов от суммы, которую отсудят.

— Сорок процентов?! Во дерут!..

— Зато остальные шестьдесят достанутся клиенту. А так он вообще ничего не получит.

— Да-а… — протянул он помолчав. — Ты мне можешь найти такого?

— Здесь таких, как собак нерезаных. Но тебе нужен особый, имеющий право вести международные дела, между тобой в Кургане и итальянцами в Милане.

— Ты займись, найди. Если выиграю, дам тебе пять процентов… три процента.

Я мог в ответ лишь усмехнуться в душе. Я понимал, что все это очень непросто и выигрыш совсем не гарантирован, к тому же мне было абсолютно некогда заниматься такими делами.

Еще много дней Илизаров был мрачен, вымещая раздражение на Светлане. Ему казалось, что она не так гладит его рубашки, не то покупает в супермаркете напротив, не должна так долго купаться в ванной, никуда не должна от него отходить… и еще многое-многое другое.

— Света, ты меня доведешь! — кричал он.

А она устала от его болезней и сварливого характера и часто жаловалась мне:

— Я по своему ребеночку соскучилась, мне бы на своего ребеночка посмотреть…

Неожиданно Илизарову пришла в голову новая идея, как можно заработать в Америке:

— Слушай, я хочу попросить Френкеля, чтобы он взял Светлану в ваш госпиталь. Если возьмет, сколько ей станут платить?

— Если возьмут на полгода или на год как иностранного специалиста, то будут платить около тридцати тысяч.

— В месяц?! — он рассуждал русскими мерками.

— Нет, это в год. И как иностранке ей не надо платить налоги.

Он стал подсчитывать:

— Если по ценам черного рынка, по десять рублей за доллар, это получается триста тысяч… Ого! Я, директор института, никогда столько не получал. Так пусть хоть дочка разбогатеет…

— Да, но ты учти, что здесь высокая стоимость жилья.

— Что ж, может, Грант разрешит ей жить в этой квартире, бесплатно.

Перед их отъездом Френкель и Грант с женами пригласили Гавриила со Светланой и нас с Ириной на прощальный ужин в роскошный китайский ресторан. После первых тостов Илизаров мне шепнул:

— Спроси у Френкеля, возьмет он Светлану?

Френкель сразу воскликнул:

— Для Гавриила Абрамовича все можно! Конечно, берем! Пусть приезжает.

Вот так решилась судьба дочери Илизарова. Она и теперь работает в нашем госпитале.

Уезжал Илизаров домой другим человеком. Американские врачи не только починили его кровообращение, но примером своей работы и обеспеченной жизни подсказали много новых идей. Светлана сияла от мысли, что скоро увидит своего ребеночка. Она везла ему чемодан, плотно набитый коробками с кукурузными хлопьями.

Юриста я Илизарову все-таки нашел, хоть и не сразу. Он запросил вперед двадцать тысяч долларов для начала ведения дел. У Илизарова таких денег, разумеется, не было. Его американской мечте не было суждено осуществиться.

Иринина лаборатория

Пока моя рабочая жизнь только входила в берега и я привыкал и налаживал рабочие отношения в новом госпитале, у Ирины ее работа и служебное окружение были уже давно налажены. Восемь лет она работала в научной лаборатории электрофизиологии сердца, в одном из лучших университетов мира — в Колумбийском университете.

Директором лаборатории был сорокалетний профессор Майкл Розен, восходящая звезда в своей области. Научная работа в Америке оплачивается только по грантам, то есть — договорным заказам. Получить это финансирование очень не просто. Имея имя и влияние, Розен умел добиваться средств на исследования в Национальном институте здоровья в Вашингтоне главном научном центре страны. Лаборатория всегда процветала, руководитель он был яркий и необычайно организованный.

Он был тип американского интеллектуала высокого класса, знаток литературы и музыки, собиратель книг и картин, а если этого мало, то вдобавок — еще и добрый и приятный человек. Неудивительно, что все сотрудники его любили. Могу сказать, что Ирине повезло с начальником даже больше, чем мне.

Позиция Майкла Розена была очень солидная, но в американцах нет чванства. Его рабочие отношения с сотрудниками и вся атмосфера работы в лаборатории были очень простые и приятные. И за годы работы там Ирина стала как бы центром этой атмосферы. Хотя ее положение равнялось русскому старшему научному сотруднику, но сама она исследований уже не делала. В ее возрасте — пятьдесят шесть лет — научная карьера ей была не нужна. Зато она всем помогала — была матроной лаборатории.

Сотрудники были молодые, недавно окончившие университеты — так называемые постдоки (после докторантуры) из разных стран: Италии, Бразилии, Франции, Англии, Китая, Израиля, Аргентины, Японии, Голландии, Германии, было и несколько американцев. Почти из всех стран, кроме России, которая все еще была за железным занавесом, затормозившим советскую науку на десятилетия.

Лаборатория была ярким примером интернационализма свободной науки. Молодые ученые энтузиасты стремились попасть в нее на два-три года, привлеченные тематикой исследований и именем руководителя. В науке важно учиться у большого ученого, и совсем не важно — в какой стране. Постдоки приезжали, трое-четверо, каждый год, делали эксперименты, писали научные статьи или диссертации. Это помогало не только их знаниям, но и карьере: всю жизнь потом они могли писать в своих рабочих резюме, что работали в той лаборатории — им открывалась возможность получить хорошую должность. Были среди них и практические врачи-кардиологи, но и им это было нужно для научного продвижения. Ирине приходилось им помогать и все растолковывать. Почти все были в Америке впервые, удивлялись стилю американкой жизни, не понимали. Она им многое разъясняла. Американцы из других штатов тоже впервые были в Нью-Йорке и тоже многому удивлялись. И Ирина опять рассказами и показом помогала им освоиться здесь, понять новые условия и привыкнуть к ним. Она даже шутила: