Аморальное
Шрифт:
– Да или нет.
– Да.
Он стоял перед ней и нежно положил руку ей на щёку.
– И продолжала бы любить, даже если бы я разрубил тебя в мясо?
Она медленно закрыла и открыла глаза в знак положительного ответа.
Он избил её. Он умел её убить. После его насилия у неё почти никак не было повреждено лицо и все ушибы было легко скрыть одеждой, но ей было невыносимо больно ходить. Ей было больно даже тогда, когда она не двигалась.
Потом он нехотя предложил ей переехать к нему. Она знала эти его предложения. Это были не предложения, это были приказы.
Всё разворачивалось
Никто не знал про Эддингтона. Дэвид ей не звонил. Рэй настоял на том, чтобы она съехала со своей квартиры, и выделил ей целую комнату для работы в своём особняке. Она не понимала ещё, насколько сильно он за неё взялся.
Так прошёл ещё один месяц, и этот месяц был одним из самых счастливых в её жизни. Рэй её больше не избивал. Он уделял ей не очень много внимания, но достаточно, с учётом того, сколько у него всегда было работы. Наводить о нём справки стало ещё легче. Она только боялась, что её заметит Том.
Она думала, что Рэй ей доверяет. Она думала, что он впустил её в свою жизнь, и этим она собиралась воспользоваться со всех сторон. Она решила начать с книг, которые стояли в кабинете Рэйнольда: она заметила, как его восхищают люди, повёрнутые на искусстве. Читать было немного скучно, Ими думала, что внутреннее несогласие с философией авторов, чьи произведения она держала в руках, вызовет в ней какие-то чувства, какое-то сопротивление, но ей было всё равно. Она заставляла себя читать Толстого, Шопенгауэра, Хэмингуэя, Гётте и всё, что находила в доме. Книг было слишком много, чтобы справиться со всеми, и их чтение ничуть не помогало понимать Рэйнольда лучше, но его, казалось, радовало. Он часто садился рядом с ней и расспрашивал её о впечатлениях о книге или зачитывал что-то со страницы, которая была открыта перед Имтизаль, и рассказывал что-нибудь из своей жизни или из мировой истории.
– Мощь, которая пришла к ним, будет у них отнята. Вины Уруинимгины, царя Нгирсу, нет. Что же касается Лугальзагеси, то пусть богиня Нисаба отметит на челе его это преступление.
Он читал таким торжественным и грозным голосом, что у Имтизаль складывалось впечатление, будто он сам переводил это с аккадского.
– Я уже не помню, чьи это слова?
– Один из воинов.
– Чьих?
Она посмотрела в книгу и медленно произнесла: «Уру-и-ним-ги-ны». Он рассмеялся.
– Кто тебе больше всех запомнился?
– Хнумхотеп. Первый.
Он задумался.
– Вообще-то я имел в виду войну Лагаша и Уммы, но неважно. Хнумхотеп? Не помню такого фараона.
– Он не фараон, он номарх. Правил Кинополем.
Рэй задумчиво смотрел на неё какое-то время.
– Тебя привлекло что-то
в его политике или связь с Кинополем?Она удивилась и не сразу нашла, что ответить.
– Про Кинополь так мало пишут.
– Да было бы, что писать. Кроме культа Анубиса и своего разрушения он ничем не прославился.
Так Ими запомнила, что при Рэйнольде стоит читать только исторические книги: в них не нужно искать подтексты и мораль, о которых он может спросить и которые она не сможет найти. Но даже когда он был добр к ней, вежлив, не поднимал на неё руку, она ему не верила. Она жила от приступа к приступу и не могла успокаиваться, даже когда Рэй не унижал её, даже когда не злоупотреблял своей властью. А на него нередко накатывало, и никогда нельзя предугадать, когда случится следующий порыв агрессии.
– Ты видела это на сцене? – как-то воодушевлённо спросил он. Он сидел в кабинете и слушал музыку, когда почувствовал, что Имтизаль стоит в дверях и блаженно смотрит на него.
Она качнула головой. Он посмотрел на неё исподлобья.
– Ты же знаешь эту арию?
Она смутилась и снова виновато качнула головой.
– Это же «Аида»! Как этого можно не знать.
Она промолчала. Он был прав. Он всегда был прав. И ему всегда удавалось заставлять её чувствовать себя ничтожной.
– Ты хоть когда-нибудь слышала эту оперу?
Она покачала головой.
– Сядь, послушай.
И это тоже заставляло её чувствовать себя ничтожной. Даже когда его поступки предполагали благородство, было в них что-то саркастическое, высокомерное, холодное, что-то такое, что заставляло Ими страдать.
Она покорно села рядом, и Рэй снова включил запись. Ими старалась слушать. Она ничего не смыслила в опере и совершенно не понимала очарование арии, минуту назад отражавшееся трепетом и восхищением в глазах Рэйнольда. Сейчас его глаза тоже блестели, но уже иначе: он смотрел на Имтизаль. Это было тяжело: он только косил глаза, чтобы она ничего не заподозрила. Она действительно не подозревала. Она действительно думала, что он решился помочь ей на этой заросшей и шаткой тропинке к его душе. Понять оперу значило начать понимать его.
Тишина вернула её взволнованный взгляд к нему. И не зря Ими чувствовала себя униженной: глаза Рэйнольда уже намекали своей ледяной надменностью, что ничего хорошего он не задумал.
– Не твоя опера, верно?
Она промолчала. Он нагнулся ближе к её лицу.
– Не твоя?
Она качнула головой, чувствуя боль в висках, горле и груди.
– Ну, ничего, – он ласково провёл пальцами по её щеке. – Я, к примеру, очень холодно отношусь к «Дон Кихоту», а ведь он тоже считается гениальным творением, – он перестал гладить её кожу. – А «Дон Кихот» тебе знаком?
– Книгу читала, – глухо и отчаянно выдавила Ими и тут же попыталась спастись. – Мне не понравилось.
– Книга здесь при чём, я про оперу.
Она снова молчала, и он снова снисходительно вздохнул, играя её волосами.
– А какие вообще постановки ты видела?
Она молчала.
– Ну, ты же знаешь хоть какую-то оперу, верно?
Она молчала.
– Ты не слышала оперу? – он нахмурился. – Ты вообще… хоть раз бывала в театре? Ими, сколько раз я тебе говорил, что воспринимаю твоё молчание, как неуважение к себе.