Ампир «В»

– А ты не перепутала?

– Нет, не бойся. Неужели так больно?

Я понял, что уже могу двигаться, и встал на колени. Но разогнуться было еще трудно.

– Значит, – сказал я, – все-таки собираешься продолжить отношения?

Она виновато потупилась.

– Ну да.

– Это тебя Локи научил?

Она кивнула.

– А где ты так удар поставила? Ты же говоришь, что тренажера у вас не было.

– Не было. Локи надевал вратарскую раковину. Из хоккейного снаряжения. Я об нее все колени отбила, даже сквозь накладки. Знаешь какие синяки были.

– И какие там еще удары?

– А почему тебе интересно?

– Так, – сказал я. – Чтобы знать, чего ждать. Когда продолжим отношения.

Она пожала плечами.

– Называются так – «предупреждающий», «останавливающий», «сокрушающий», «возмездия» и «триумфальный».

– И что это значит?

– По-моему, все из названий понятно. Предупреждающий – ты знаешь. Останавливающий – это чтобы парализовать, но не убить на месте. Чтобы можно было спокойно уйти. А остальные три – уже серьезней.

– Позволь тебя поблагодарить, – сказал я, – что не отнеслась ко мне серьезно. Буду теперь каждое утро звонить и говорить спасибо. Только если голос будет тонкий, ты не удивляйся.

У Геры на глазах выступили слезы.

– Я же тебе говорила – не приближайся ко мне ближе чем на метр. Где, интересно, в этом городе девушка может чувствовать себя в безопасности?

– Я же тебя укусил. Я видел, что ты совсем не против…

– Это было до укуса. А после укуса у девочек меняется гормональный баланс. Это физиологическое, ты все равно не поймешь. Типа как доверие ко всем пропадает. Все видится совершенно в ином свете. Очень мрачном. И целоваться совсем не тянет. Поэтому я тебе и сказала – или кусать, или все остальное. Ты думал, я шучу?

Я пожал плечами.

– Ну да.

По ее щекам потекли ручейки слез – сначала по правой, потом по левой тоже.

– Вот и Локи говорил, – сказала она, всхлипывая, – они всегда будут думать, что ты шутишь. Поэтому бей по яйцам со всего размаха и не сомневайся… Гад, довел меня до слез.

– Это я гад? – спросил я с чувством, похожим на интерес.

– Мне мама говорила – если парень доводит тебя до слез, бросай и не жалей. Ей мать то же самое советовала, а она не послушала. И с моим отцом потом всю жизнь мучилась… Но у них это хоть не сразу началось. А ты меня во время первого свидания плакать заставил…

– Я тебе завидую, – сказал я. – У тебя такие советчики – бей по яйцам со всего размаху, бросай и не жалей. А мне вот никто ничего не советует. До всего надо самому доходить.

Гера уткнулась лицом в колени и заплакала. Морщась от боли, я подполз к ней поближе, сел рядом и сказал:

– Ну ладно тебе. Успокойся.

Она тряхнула головой, словно сбрасывая мои слова с ушей, и еще глубже уткнулась головой в колени.

Тут до меня дошел весь абсурд происходящего. Она только что чуть меня не убила, разревелась от жалости к себе, и в результате я превратился в монстра, о приближении которого ее давным-давно предупреждала мамочка. И все звучало так убедительно, что я уже успел ощутить всю тяжесть своей вины. А ведь это, как она совершенно правильно заметила, было наше первое свидание.

Что же будет потом?

Со второй попытки мне удалось подняться на ноги.

– Ладно, – сказал я, – я поеду.

– Доедешь сам? – спросила она, не поднимая глаз.

– Постараюсь.

Я ожидал, что она предложит мне свою машину, но она промолчала.

Дорога до двери была долгой и запоминающейся. Я перемещался короткими шажками, и за время путешествия разглядел детали интерьера, которые раньше укрылись от моего взора. Они, впрочем, были банальны: микроскопические фрески с видами Сардинии и советские партбилеты, прибитые кое-где к стенам мебельными гвоздями.

Дойдя до двери, я обернулся. Гера все так же сидела на подушках, охватив руками колени и спрятав в них лицо.

– Слушай, – сказал я, – знаешь что…

– Что? – спросила она тихо.

– Когда будешь мне следующую стрелку назначать, ты это… Напомни, чтобы я конфету смерти съел.

Она подняла лицо, улыбнулась, и на ее мокрых щеках появились знакомые продолговатые ямочки.

– Конечно, милый, – сказала она. – Обещаю.

Озирис

Звонок в дверь раздался, когда я доедал завтрак – ровно в десять, одновременно с писком часов. Я никого не ждал.

На пороге стоял шофер Геры в своем камуфляже. Вид у него был даже еще более обиженный, чем в прошлый раз. От него сильно пахло мятными пастилками.

– Вам письмо, – сказал он, и протянул мне конверт желтого цвета, без марки и адреса. В таком же Гера когда-то прислала мне свою фотографию. Я разорвал конверт прямо на лестнице. Внутри был лист бумаги, исписанный от руки:

Привет, Рама.

Мне ужасно неприятно, что во время нашей встречи все так получилось. Я хотела позвонить и спросить, все ли у тебя прошло, но подумала, что ты обидишься или примешь это за издевательство. Поэтому я решила сделать тебе подарок. Мне показалось, что тебе тоже хочется машину как у меня. Я поговорила с Энлилем Маратовичем. Он дал мне новую, а эта теперь твоя, вместе с шофером. Его зовут Иван, он одновременно может быть телохранителем. Поэтому можешь взять его с собой на наше следующее свидание… Ты доволен? Будешь теперь реальным пацаном на собственной бэхе. Надеюсь, что чуточку подняла тебе настроение. Звони.

Чмоки.

Гера

ЗЫ Я узнала адрес Озириса – через Митру. Иван знает, где это. Если захочешь туда поехать, просто скажи ему.

ЗЫЫ Баблос – уже скоро. Знаю точно.

Я поднял глаза на Ивана.

– А какая теперь машина у Геры?

– «Бентли», – ответил Иван, обдав меня ментоловым облаком. – Какие будут распоряжения?

– Я спущусь через пятнадцать минут, – сказал я. – Пожалуйста, подождите в машине.

Озирис жил в большом дореволюционном доме недалеко от Маяковки. Лифт не работал, и мне пришлось идти пешком на шестой этаж. На лестнице было темно – окна на лестничных площадках были закрыты оргалитовыми щитами.

Такой двери, как в квартиру Озириса, я не видел уже давно. Это был прощальный привет из советской эры (если, конечно, не ретроспективный дизайнерский изыск): стену украшало не меньше десяти звонков – все старые, под несколькими слоями краски, подписанные грозными фамилиями победившего пролетариата: «Носоглазых», «Куприянов», «Седых», «Саломастов» и так далее. Фамилия «Носоглазых» была написана размусоленным химическим карандашом, и это отчего-то заставило меня нажать кнопку. За дверью продребезжал звонок. Я подождал минуту или две, и позвонил Куприянову. Сработал тот же самый звонок. Я стал нажимать кнопки по очереди – все они были подключены к одной и той же противно дребезжащей жестянке, на зов которой никто не шел. Тогда я постучал в дверь кулаком.