Аналогичный мир - 2

Жариков не понял, но кивнул. Парни это заметили и, когда вернулись в дежурку, стали объяснять:

— Это когда хочешь один остаться.

— Да, лицом к стене ложились.

— Или лицом на пол.

— Руками ещё закрывались…

— Вот теперь понял, — вырвалось у Жарикова. — Это… в камерах?

— Да. Но так только работяги спали.

— А вы?

Они негромко фыркнули коротким смехом.

— Нас ещё в питомнике закрываться отучили.

— Да, лечь на спину, руки за голову, ноги раздвинуть.

— Ну, руки вдоль тела ещё можно, или под себя, под поясницу подсунуть.

— И всё.

— И никак по-другому.

— Но почему? — вырвалось у Жарикова.

Они пожали плечами.

— Не знаем, — сказал Эд.

— Нам же не объясняли ничего, — у Криса зло дёрнулся угол рта. — Просто если по-другому лёг, били. Вот и всё. Вы же… вы же видели нас, ну, как мы спим. И сейчас…

Жариков кивнул.

— Я как ложусь, — задумчиво сказал Эд, — пока одеяло не сдвину, не лягу, как положено, то заснуть не могу. А ты?

— Простыню я свободно терплю, а одеяло… на ногах только.

— А Арчи под одеялом спит.

— Так он домашним сколько был? — и, видя изумление Жарикова, Крис пояснил: — Домашний когда, то если на ночь хозяйка или хозяин у себя оставляют, то поневоле под одеялом спишь. А в Паласах одеял нету, — и опять оборвал себя. — Ладно, хватит об этом. Как спят они, так пусть и спят.

Жариков кивнул. Вот так, обмолвками, обрывками, даже не через час, а через день по чайной ложке, но ни о чём расспрашивать впрямую нельзя. Нет, они ответят, но не будет их желания объяснить, впустить в свой мир.

Когда шаги в коридоре затихли, Гэб осторожно сдвинул с лица одеяло. А то душно. Ушли. Чёртовы поганцы. Но, видно, хорошо они здесь устроились, и заводиться с ними рискованно, себе дороже выйдет. Неужели русские заставят его гореть? За что? Что он сделал русским? Ну, не нужен он, ну, хорошо, он — палач, убийца, ну, так расстреляйте. Ведь всё равно перегоревшему нет жизни. Сегодня вот Чака увидел, так страшно стало. Не руки, а так, подвески, и по лицу видно, каково пришлось. Теперь Чака будут исследовать. Нелёгкая смерть, чего уж тут. Но Чака-то хоть за дело, он беляков в Колумбии нащёлкал… сколько захотел, а его-то за что?

Гэб сглотнул готовый вырваться наружу крик. А если… если так… если попробовать договориться с этим метисом.? Про таблетку-то всё-таки не донёс, а то бы уже отметелили. Беляки такого — непослушания с обманом — не прощают. Или это ему утром устроят? Публично, чтоб все увидели, в назидание. Вот спальники повеселятся: не часто такое зрелище. Нет, если этот парень придёт один, нужно попробовать поговорить. Руки пока не болят, так ведь белякам если что втемяшится… будешь гореть, и всё. Доведут до горячки, не отступятся. Пойти в раскрутку, чтоб пристрелили? Опоздал с этим. Надо было тогда, когда русские только в кабинет хозяйский вошли, а сейчас чего… опоздал.

Гэб откинул одеяло и потянулся к стакану на тумбочке. Не так хотелось пить, как просто… сделать что-то, хоть это. Вода как вода, ничего не подмешано. И ставя стакан обратно, наткнулся на кнопку и даже рассмеялся. Вот оно! Сам же сказал, чтобы, если понадобится что, то нажал, вызвал. А если беляк, доктор придёт? — ворохнулось опасение. И тут же досадливо мотнул головой. Не попрётся беляк ночью, дрыхнет наверняка. С двумя-то спальниками… Ну… рискнуть? Придётся.

Он осторожно погладил выпуклую кнопку. Шершавая. Чтобы не скользила наверное. И, помедлив, всё-таки нажал. И прислушался. Но ни звонка, ни ещё чего не услышал. Неужто обманул? Зачем? Жаль, если так. Нет, вот шаги по коридору, открывается дверь…

Гэб откинулся на подушку, едва не выругавшись в голос. В палату вошёл белый. Доктор. Значит, всё-таки поганец сказал про таблетку. Сейчас начнётся… И вопрос доктора он не понял, даже не расслышал.

— Я случайно, прошу прощения, сэр, случайно её задел.

— Ничего страшного, — Жариков подошёл к кровати.

Когда в дежурке замигала лампочка и Крис сорвался с места, он не пустил парня, а пошёл сам. Конечно, звали не его, но… но он не ожидал такого страха. По мере того, как он подходил, этот могучий, налитый силой негр вжимался в подушку и бормотал:

— Не надо, сэр, я не хотел, я случайно, сэр…

Жариков сел на стул у кровати и стал ждать. Наконец негр замолчал, выровнял дыхание.

— Руки болят? — повторил Жариков свой вопрос.

— Нет, сэр, — теперь Гэб говорил осторожно.

— Не спится, — понимающе улыбнулся Жариков.

И по мгновенно исказившегося от страха лицу Гэба понял, в чём дело. Значит, таблетку выбросил или спрятал и теперь боится наказания. Успокоить вряд ли удастся, а вот переключить… можно попробовать.

Гэб настороженно следил за доктором. Бить не будет: позиция не та. Не знает? Простил?

— Вы хотите о чём-то спросить, Гэб?

Гэб судорожно сглотнул. Это не приказ, но… но можно понять как разрешение.

— Я… я не слышу Чака, сэр, — и вдруг вырвалось: — Что вы с ним сделали?

— Ничего. Он просто спит, а во сне, — Жариков улыбнулся, — боль не ощущается.

— Спит, — повторил Гэб и вдруг с внезапно вспыхнувшей надеждой: — Сэр, а мне так можно? Заснуть и не проснуться? Я же ничего вам не сделал. Я не убил ни одного русского. Можно мне такую смерть, сэр?

— Вы хотите умереть, Гэб?

— Вы всё равно убьёте меня, сэр, — со спокойной усталостью ответил Гэб. — Но сначала… Почему вы хотите, чтобы я мучился, сэр? Простите, сэр, но… что мне сделать, чтобы вы меня убили? — Неужели, — Гэб с ужасом чувствовал, что его несёт, что он говорит непозволительное, но что-то в лице и глазах этого белого словно подталкивало и не давало замолчать, — вам обязательно нужны наши мучения? Зачем?

— Мы не знаем механизма этого процесса, — спокойно ответил Жариков. — Чак сказал, что вы горите, как спальники, это правда?

— Да, сэр.

— У спальников, когда они горят, любые обезболивающие только продлевают болевой период. Пока мы не знаем, что с этим делать.

— Ну, раз вы хотите, если вам это интересно, — Гэб уже не мог остановиться, — ну, так заставьте гореть своих красавчиков. Их же много, исследуйте их, а мне дайте умереть.

— Они все перегорели, — ответил Жариков.

— Нет! Это неправда! — вырвалось у Гэба.

И сообразив тут же, что он сказал, со стоном закрыл лицо локтем, прикрывая другой рукой живот, не зная, как лечь, что прикрыть от неизбежного удара. Жариков молча смотрел, как он корчится, пытаясь спрятаться от несуществующих ударов, слушал быстрый захлёбывающийся тихий крик.