Аналогичный мир - 2

Сделав узелок из мыла, мочалки, полотенца и трусов, Эркин сунул в карман зелёный талон и пошёл в баню.

Хорошо, народу немного, все языки о зубы бьют, о списках гадают. Эркин отдал дежурному у входа — а его зовут… точно, банщиком — талон, сразу прошёл на угловое место и стал раздеваться.

В первый раз он, увидев большой зал со скамьями, чуть не запаниковал. Раздевался медленно, настороженно косясь по сторонам. Пока не убедился, что на него не смотрят, вообще каждый занят собой и других не рассматривает. И в мыльной — от мыла что ли? — так же. Конечно, он предусмотрительно старался держаться к остальным боком или спиной, а если лицом, то хоть чем-то загородиться. Но всё обошлось благополучно. Не сравнить с имением…

…- В душ сегодня, — буркнул Зибо. — Давай быстрее.

Он привычно повиновался. Душ — так душ. Хорошо бы, конечно, а то всё тело зудит, голова чешется. Но… но только как он с работягами вместе мыться будет? В распределителе спальников всегда гоняли в душ перед торгами отдельно. А здесь… нет, если опять полезут, будет бить. В прошлый раз так толком и не помылся, больше отбивался. Лезут, прямо руками хватают, лапают. Не видали спальников. Грегори всю шваль отогнал и… и в стойку поставил: руки за голову. И сам стал рассматривать. Потом лапнул. Грубо, по-жёсткому, он едва в голос не заорал. Если и сегодня так…

…Эркин тряхнул головой, отгоняя ненужные воспоминания. Нет, здесь совсем не то. Если кто и посмотрит, то не пялится, а уж с руками и подавно никто не полезет.

Он аккуратно сложил и повесил вещи, взял мочалку, мыльницу с мылом, грязные трусы и пошлёпал в мыльную. В просторном сейчас зале пахло мокрым деревом и немного мылом. Народу тоже, считай, что нет, человека три, не больше.

Позавчера он не столько мылся, сколько следил за остальными и делал всё, как они, стараясь не выделяться и не привлекать к себе внимания. А сегодня действовал уже уверенно. Приглядев себе скамью, взял из стопок у стены две шайки, круглую и продолговатую. Ополоснул их под краном кипятком, потом кипятком же обдал скамью, налил в обе шайки воды уже по вкусу. Круглую на скамью, продолговатую вниз. Сел, поставил ноги в воду и стал мыть голову. Он, ещё когда с Андреем мылся в имении, заметил, что Андрей не моется под душем, а только в конце обмывается. А здесь все так. Ну и он, как все. И так даже удобнее. Когда сидишь, да ещё над шайкой нагнулся, тебя особо и не разглядят. Вымыв голову, он выплеснул грязную воду в сток, принёс себе свежей воды и взялся за мочалку. Конечно, с корытом в кухне не сравнить. Воды хоть залейся и брызгайся, как хочешь. Ну, тоже с умом, а то эта мелюзга — Сашка с Шуркой — и здесь, как в умывалке, брызги до потолка летят, их уже, говорят, выкинули раз из мыльной, чтоб другим не мешали.

— Парень, — окликнул его расположившийся на соседней скамье мужчина с редкими прилипшими к почти голому черепу желтоватыми волосами. — Помоги, а?

— Чего тебе? — невольно насторожился Эркин.

— Спину потри, а то трудно мне, видишь? — мужчина показал нелепо короткую руку, вернее остаток руки.

Эркин встал, бросил свою мочалку в шайку.

— Давай.

Этот мужчина приехал в лагерь вчера вечером. Эркин видел его, сразу обратив внимание на пустой рукав пальто, но не рассматривал, конечно. Ему и раньше приходилось встречать одноногих, безруких… знал, что это война, но… то ли из страха, то ли ещё почему-то, но отводил от них глаза. А вот такого, голого… ни разу не видел.

Эркин взял у мужчины его намыленную мочалку и, когда тот встал к нему спиной и опёрся рукой о скамью, стал тереть. Тот блаженно закряхтел. Меньше всего Эркин думал сейчас о массаже, но невольно, крепко водя мочалкой по костлявой с выпятившимся хребтом спине, разминал, растирал её.

— Ну, всё, — Эркин выпрямился. — Держи.

Медленно, словно прислушиваясь к чему-то, выпрямился и мужчина.

— Ну, спасибо тебе, парень, ну… — он смущённо улыбнулся. — Ну, нет слов.

— На здоровье, — Эркин сунул ему в руку мочалку и пошлёпал к своей скамье домываться.

— Потереть тебе? — предложил мужчина и, истолковав по-своему недоумённо-настороженный взгляд Эркина, улыбнулся уже по-другому, с горечью. — Ничего, с этим я справлюсь.

Эркин кивнул, намылил свою мочалку, отдал её мужчине и встал, как и тот, нагнувшись и опираясь руками о скамью. Тот тёр сильно, сильнее, чем Андрей когда-то, но так же неумело. Массажа явно совсем не знал. Но, чтобы не обижать — ведь старается человек, да ещё и с одной рукой — Эркин тоже немного покряхтел.

— Мускулистый ты, — мужчина, судя по его тону, улыбался. — Всё, держи.

— Ага, спасибо.

Эркин выпрямился и взял свою мочалку, встретился с ним глазами.

— Ты… ты кем работал? — вдруг спросил мужчина. — Такие мышцы нарастил.

— Грузчиком, — очень спокойно ответил Эркин. — Ну, и летом на заработки ездил, пастухом.

— А… до освобождения?

— Скотником в имении, — всё так же спокойно ответил, как всегда о прошлом, по-английски Эркин.

Однорукий понял, что больше расспрашивать не стоит, и вернулся к своей скамье.

Эркин домылся, окатил себя водой из шайки, налил свежей воды и замочил в ней трусы. Потом взял мочалку и пошёл под душ. Сделав сильную, на пределе струю, он растирал себя мочалкой без мыла, разминая мышцы, играя ими. Потянуться по-настоящему, конечно, не удастся, но хоть немного, хоть… опять Однорукий смотрит. Чего ему надо? Угадать в нём спальника мужик никак не мог, русские в Паласы не ходили, не слышал он о таком, хотя… Чем чёрт не шутит, когда бог спит. Андрей так говорил. И Фёдор. Ну, чего уставился? Нет, отводит глаза. Посмотрит и отведёт. Вот чёрт, всё удовольствие испортил.

Эркин выключил душ и вернулся к своей скамье, стал стирать. Стирал и Однорукий. У того белья было больше, видно, всё грязное собрал. И значит, одинокий. У него-то самого Женя всё забрала. А ловко одной рукой управляется. Теперь уже Эркин то и дело быстро искоса поглядывал на соседа. И заметив это за собой, сам на себя рассердился. Ну его. У каждого свои проблемы. Эркин опять сменил воду, прополоскал и аккуратно отжал трусы — трикотаж не выкручивают — Андрей рассказывал, что ему так мать говорила, когда он помогать ей лез — прополоскал мочалку. И стал убирать за собой. Вылил воду из шаек и отнёс их в стопки, собрал свои вещи. Уходя, молча кивнул Однорукому. Тот ответил таким же кивком, занятый своим бельём.

Предбанник — да, правильно, где раздеваются, так и зовут — после мыльной показался прохладным.

Эркин вытащил полотенце, вытерся и первым делом натянул трусы. И уже спокойно занялся остальным. Вытер голову, растеребил волосы, чтобы быстрее сохли, и, сев на скамью, ножом обрезал ногти на ногах. В Паласе раз в неделю их водили в специальную камеру, и там они под зорким взглядом надзирателя приводили в порядок ногти на руках и ногах. Следили там за ними… как нигде. Хотя понятно: кусачки, пилочки, ножницы… Всё острое, заточенное, тут, конечно, всякое могло быть. В имении ногти сами как-то обламывались, он совсем не следил за этим, а летом на выпасе перенял у Андрея. И Фредди тоже ведь следил за руками, а про Джонатана и говорить нечего. Ну, вот и хорошо. Он убрал нож и стал одеваться.

Эркин уже застёгивал рубашку, когда из мыльной вышел Однорукий. Эркин невольно стал издали следить за ним и удивлённо смотрел, как тот неожиданно ловко управлялся одной рукой со всеми проблемами.

Однорукий оглянулся, и Эркин, вздрогнув, отвёл глаза, чувствуя, как загорелись щёки. В самом деле, нашёл, на что пялиться! Сам бил за такое, когда на его уродство глазели.

Эркин быстро собрал вещи, надел и застегнул куртку и пошёл к выходу. Хорошо ещё, хоть не мимо Однорукого идти.

Во дворе он перевёл дыхание и уже спокойно пошёл к себе. Развесить и разложить для просушки. У канцелярии стояла небольшая, но плотная толпа человек в десять. Чего-то ждали. Списков? Так сказали же, что завтра объявят.

У себя в комнате Эркин развесил полотенце, трусы и мочалку, спрятал мыло в тумбочку.

Костя сидел на своей кровати и, беззвучно шевеля губами и водя пальцем по строчкам, читал газету. Всё ту же, что вчера принёс из города Фёдор. Молча покосился на Эркина, занятого вещами, и снова уткнулся в газету. Но когда Эркин, закончив дела, пошёл к двери, окликнул его: