Аналогичный мир
Шрифт:
— Кукольная комната — это…
— Это нормальная комната, — рассмеялся Джонатан. — Только жили в ней её куклы. И три кукольных дома. С мебелью, посудой, одеждой, всё как полагается. Для больших кукол, для маленьких и для очень маленьких. Она уже в куклы не играла, но меня иногда пускала в эту комнату. Посмотреть. За хорошее поведение.
— Целая комната для кукол? Обалдеть, — покрутил головой Андрей.
— Это детская её была? — спросил Фредди.
— Нет, кукольная. Её игровая. У меня у самого, пока родителей не убили, было три комнаты. Спальня, игровая и для занятий.
— Ого!
— Это мы ещё в имении жили. В главном имении. Оттуда уехали в город, вернее, она меня отвезла на квартиру и уехала. И я неделю, наверное, жил один. Как она сказала, никуда не выходил.
— А… что же вы ели, сэр?
— Со мной была моя гувернантка. Она согласилась побыть эту неделю. Слуг уже никого не было. Гувернантка, парни — это вроде учительницы. Но она уже не занималась со мной. Так, что-то готовила, приглядывала. А когда сестра вернулась, сразу ушла. Сказала, — Джонатан усмехнулся, — сказала, что хочет жить. И мы остались вдвоём. И сестра стала потихоньку продавать мебель, кое-какие вещи, квартиру. Квартира была тоже большая. Но… А у вас, Эндрю, квартира была или дом?
— Дом, — убеждённо ответил Андрей. — Я сад помню. Вокруг дома. А дома… спальня, значит, наша комната, столовая, ещё… нет, путается всё.
— Ты с сёстрами в одной комнате был? — удивился Джонатан.
— А что такого? — улыбнулся Фредди. — Нас: девять человек детворы, да родители. И хорошо, когда две комнаты с кухней были. Отец с матерью и малыши в одной, кто постарше в другой, кому совсем места нет, в кухне на полу стелили.
— А мы, когда сестра всё, что могла, продала, переехали, а там уже… да, три комнаты. Её, моя и общая. Эту квартиру я уже хорошо помню. Сестра никак не могла привыкнуть, говорила, что тесно, душно…
— Ну, ещё бы, — кивнул Андрей. — После такого, чтоб для кукол отдельная комната… Я слышал как-то… К хорошему человек привыкает сразу и успешно, а к плохому всю жизнь и неудачно.
Эркин усмехнулся.
— Это если плохое и хорошее чередуются. Я вот долго думал, что белых, как и нас… в питомниках разводят. Только называются эти питомники семьями.
— Ну, ты даёшь! — не выдержал Андрей.
— Бери, раз дают, — огрызнулся Эркин и продолжил: — Я ж до четырнадцати в питомнике жил. Потом… словом, семью я в двадцать лет увидел, когда в имение попал. И то… Я ж скотник, в Большой Дом только в пузырчатку заходил. О семье хозяйской из болтовни рабской знаю.
— Пузырчатка — это что? Комната наказаний?
— Да, сэр. Только новокупленные, ну, кто до того в других имениях был, говорили, что нигде такого нет.
— Вторая степень, пункт семь, — быстро сказал Фредди. — Ты понял, Джонни?
— С ума сойти! Это же пытка, пыточная камера.
— Может быть, сэр. Но пороли тоже. Правда, редко. А так просто били, без пайка оставляли. Ну, и пузырчатка. Оставь, Андрей, я не завожусь. Я не об этом. О семье. Вот вы о сестре своей говорили, сэр. Я думаю, если бы с хозяевами моими что случилось бы, не стала бы их старшая о младших заботиться. Нет!
— Это её ты маленькой стервой называл? — усмехнулся Фредди.
— Да. Её и хуже называли. Вообще-то у неё одно на уме было. Хозяйка уедет
куда, так она сразу в её спальню лезет, к спальнику. Криком от неё, говорят, кричали. Ни одного раба не пропускала, чтобы в штаны к нему не залезть, с надзирателями со всеми перевалялась.— Подожди. Ты у Изабеллы Кренстон был? — быстро спросил Джонатан.
— Да, сэр. Только звались мы говардовскими.
— Это её девичья фамилия, — Джонатан как-то странно улыбнулся. — Так это она экономию на рабской каше наводила?
— Да, сэр. А что, вы её знаете, сэр?
— Встречал несколько раз, — Джонатан улыбался, но глаза его зло сощурились. — А маленькая стерва — её дочь, так?
— Да, сэр. Маргарет.
— И её в заваруху не пристукнули?
— Не знаю, Фредди. Хозяйку с хозяином и двоих младших я видел. Но после заварухи уже. А её нет, — Эркин усмехнулся. — Я и об остальных не тосковал, а уж об ней-то… Так я о чём говорил. Вот мать, отец, дети. Семья?
— Семья, — кивнул Джонатан. — Я знаю, о чём ты думаешь сейчас. Но они Говарды. А у Говардов… всё иначе.
— Да, сэр, но я это уже потом понял. А тогда думал, что у всех белых так. А что, сэр, — Эркин всё-таки немного опьянел. — У вас с Говардами свои счёты? Вы так говорите о них…
— Да, — твёрдо ответил Джонатан. — Ты прав. И я сквитаю его.
— Удачи вам, сэр, — улыбнулся Эркин.
— А у тебя к ним что, нет счёта? — спросил Андрей.
— Есть, — кивнул Эркин. — Только… Ладно, не хочу сегодня об этом. Хорошо так было.
— И опять ты прав, — улыбнулся Джонатан. — Не будем о них. Ты же победил, так?
— Я выжил. Значит, да, победил, сэр.
— Кто выжил, тот и победил, — кивнул Андрей. — Значит, что, переиграл я охранюг?
— И за это выпьем, — усмехнулся Фредди. — Эркин, ты попробуй в кофе коньяк налить.
— Он лучше ещё сахару положит, — засмеялся Андрей.
— Пока ты весь не стрескал, — ответно рассмеялся Эркин.
— Берите виноград, парни. Тоже, наверное, не пробовали никогда.
— Не помню, а ты?
— Я точно нет.
— А что, там не подавали?
— Да нет, не видел. Сладкий какой. А это что?
— Это лимон. Осторожно, он кислый. Так не ешь, попробуй в кофе положить.
— Мг, спасибо, сэр. Андрей, ты тоже попробуй так.
— Ага, хорошо.
— Хороший коньяк, Джонни.
Джонатан оглядывал стол и сотрапезников. Смеющиеся, подтрунивающие друг над другом парни, блаженствующий Фредди. Да, ужин удался. И Эркин, разумеется, прав. Раз они выжили, прошли по краю Оврага и не упали, значит, победили. И сам он свою схватку с Говардом выиграл. Он выжил и он не один…
— А я не знал, что кофе с лимоном… так вкусно. Дома мы чай пили.
— С лимоном?
— И с вареньем, — засмеялся Андрей.
— Смотрю, сладкоежки вы оба.
— Ага, — радостно согласился с очевидным Андрей.
Эркин допил кофе и больше наливать себе не стал. Аккуратно ощипывал гроздь винограда, держа её на весу за черенок.
— А есть люди, которые каждый день так едят?
— Нет, Эндрю, наверняка нет, — засмеялся Джонатан. — И если такое каждый день, то это уже обычно. И не так вкусно.
— И слишком дорого, — вздохнул Андрей. — Вот разбогатею…