Андрей Боголюбский

Надо сказать, что бурная эпоха Крестовых походов сгладила на время противоречия между латинянами и христианами греческого обряда, сделала их не слишком актуальными. Борьба за возвращение Святой Земли под власть креста воспринималась как общее дело всех христиан, без различия их вероисповедания. Так было по крайней мере до 1204 года — года взятия Константинополя крестоносцами. В древней Руси внимательно следили за всем, что происходило в Святой Земле. Известно, что в интересующее нас время в окрестностях Иерусалима находился Русский монастырь Пресвятой Богородицы^{199}, очевидно, поддерживавший связи с собственно русскими и греческими обителями. Немало русских людей отправлялись в паломничество в Святую Землю — даже несмотря на то, что иерархи Русской церкви в большинстве своём относились к этому не слишком одобрительно. О том, как воспринимали на Руси борьбу крестоносцев с сарацинами, свидетельствует рассказ Ипатьевской летописи о трагической судьбе участников Третьего крестового похода во главе с императором Фридрихом I Барбароссой, погибшим на Святой Земле в 1190 году. Всех их — немцев! — киевский летописец посчитал истинными мучениками за веру, едва ли не святыми: «Сии же немци, яко мученици святии, прольяша кровь свою за Христа со цесари своими, о сих бо Господь Бог нашь знамения прояви… и причте я (их. — А. К.) ко избраньному Своему стаду в лик мученицкый…»^{200} И тот факт, что один из русских князей принял в этой борьбе за веру самое непосредственное участие, весьма знаменателен. Мы ещё вспомним об этом, когда будем говорить о походе на волжских болгар — тоже своего рода крестовом походе! — князя Андрея Боголюбского в 1164 году.

О последующей судьбе князя Мстислава Юрьевича ничего определённого сказать, к сожалению, нельзя. На Русь он, судя по всему, так и не вернулся [83] . Если верно, что Мстислав — одно лицо с упомянутым выше «Феодором Росом», то можно предположить, что он умер в Византии. После него остался сын Ярослав, получивший прозвище Красный (то есть красивый): он-то как раз обоснуется в Суздальской земле, и его дядя Всеволод Юрьевич впоследствии будет поручать ему весьма ответственные дела и сажать на разные княжеские столы — от Новгорода до Переяславля-Южного.

83

Иногда, напротив, полагают, что Мстислав Юрьевич вернулся на Русь ранее 1166 г., ссылаясь на указание под этим годом Лаврентьевской летописи о походе некоего Мстислава «за Волок» (см.: Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. 3. С. 345, прим. 405; и др.). Однако здесь, по всей вероятности, речь идёт о другом Мстиславе — сыне Андрея Боголюбского (ср.: Насонов А.Н. «Русская земля»… С. 190). По мнению А.В. Майорова, Мстислав, вероятнее всего, возвратился на Русь незадолго до взятия Иерусалима Саладином, т. е. около 1187 г. (Майоров А.В. Указ. соч. С. 508). Промелькнуло в литературе и предположение о том, что именно Мстислава Юрьевича имеет в виду византийский хронист Иоанн Киннам, сообщая об упомянутом выше «Владиславе», «одном из династов в Тавросифской стране», который «вместе с детьми, женой и всеми своими людьми добровольно перешёл к ромеям» (см.: Бибиков М.В. BYZANTINOROSSICA… Т. 2. С. 479, прим. 6; со ссылкой на Е.Ч. Скржинскую).

Не вернулся на Русь и князь Василько Юрьевич. Судя по тому, что его владения на Дунае около 1165 года были переданы какому-то другому русскому князю, сам Василько к тому времени уже скончался. Из братьев Юрьевичей на Русь суждено было возвратиться только самому младшему, совсем ещё юному Всеволоду. Что стало в Византии с их матерью, также остаётся неизвестным.

Путь Всеволода из Подунавья на Русь, по всей вероятности, оказался непростым. Кажется, он побывал в Солуни — а это довольно далеко от Дуная [84] . Есть основания полагать, что ему — наверное, с кем-то из его «дядек», наставников, — пришлось затем пробираться домой через охваченную войной Венгрию, прибегнув к помощи сначала чешского короля Владислава II, а затем и германского императора Фридриха I Барбароссы. Во всяком случае, летом того же 1165 года («примерно на праздник святого Петра», то есть около 29 июня) где-то на Дунае король Владислав «представил пред очи» императора Фридриха «кого-то из мелких русских королей», который тогда же был приведён в подчинение императору ^{201} . [85] Более об этом «русском короле» в источниках ничего не сообщается, имя его не названо. Но историки давно уже предположили, что речь может идти о десятилетнем Всеволоде. Не по причине ли своего юного возраста он был тогда назван «мелким»? Позднее, когда Всеволод Юрьевич станет великим князем Владимирским, император Фридрих будет поддерживать с ним самые добрые отношения — об этом нам достоверно известно из русской летописи [86] . Так может быть, их сотрудничество имело своим источником встречу на Дунае в далёком 1165 году?

84

О том, что князь Всеволод Юрьевич «приде из замория из Селуня», сообщается в новгородской статье «А се князи русьстии». Правда, его возвращение отнесено здесь к «третьему году» после смерти Андрея Боголюбского, то есть ко времени вступления Всеволода на владимирский стол в 1176 году, что неверно. (НПЛ. С. 468)

85

прочем, по мнению В.Т. Пашуто, речь может идти о ком-то из вассалов галицкого князя Ярослава Осмомысла (Пашуто В.Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 185).

86

Когда в 1189 г. из венгерского плена в Германию бежал галицкий князь Владимир, сын Ярослава Осмомысла, император Фридрих Барбаросса оказал ему помощь, но лишь после того, как «уведал», «оже есть сестричич (племянник по матери. — А. К.) великому князю Всеволоду Суждальскому, и прия его с любовь[ю] и с великою честью» (ПСРЛ. Т. 2. Стб. 666).

Русские летописи упоминают о Всеволоде начиная с зимы 1168/69 года, когда он вместе с братом Глебом Переяславским встанет под знамёна Андрея. Но раньше этого времени его молодость и не могла привлечь к нему внимание летописцев. Уместно заметить, что и Всеволод, и его брат Михалко по-прежнему должны будут оставаться на юге: до самой смерти Андрея Боголюбского путь в Суздальскую землю будет для них закрыт. Как будет закрыт он и для их племянников Мстислава и Ярополка Ростиславичей.

* * *

Изгнание братьев стало важной вехой в биографии князя Андрея Юрьевича. Не случайно южнорусский летописец прямо указывал на то, что князь пошёл на этот шаг, «хотя самовластець быти всей Суждалськой земли». И Андрей действительно стал «самовластием», или, по-другому, «единовластием», «самодержцем», в своём княжестве. По наиболее вероятному предположению историков, это слово являлось калькой греческого титула «монократор», или «автократор», который носил «византийский император, не деливший власти с соправителями» ^{202} . Соответственно, «самовластцами» называли тех русских князей, которые не имели соправителей или соперников, претендующих на их престолы. Так, первым «самовластием» — задолго до Андрея — назван в летописи князь Ярослав Мудрый — образец для большинства русских князей последующего времени. Но летописец назвал его так лишь после того, как ушёл из жизни — причём своей смертью! — его брат Мстислав, разделявший с ним до этого власть над Русской землёй [87] . Затем, правда, в той же летописной статье следует известие о том, как Ярослав заточил во Пскове в «поруб» последнего оставшегося в живых своего брата Судислава, который якобы был «оклеветан» к нему. Деяние, что и говорить, весьма неблаговидное! Но оно как бы вынесено за скобки летописного повествования: согласно логике летописца — но, очевидно, вопреки собственно исторической логике! — заточение брата никоим образом не связывалось с «самовластием» Ярослава. Так, путём нехитрой перетасовки летописных известий, Ярослав оказался выведен из-под возможного удара: его «самовластие» было достигнуто естественным путём, без какого-либо его вмешательства, как бы само собой.

87

«…Посемь же перея власть его всю Ярослав и бысть самовластець Русьстей земли» (в Радзивиловском списке «Повести временных лет»: «самодержець»; в Ипатьевской: «единовластець»): ПСРЛ. Т. 1. Стб. 150; ПСРЛ. Т. 38. С. 65; ПСРЛ. Т. 2. Стб. 138. А ещё прежде Ярослава так же назван его отец Владимир Святой: «единодержцем» (в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона) или «самодержцем всей Русской земли» (в Сказании о Борисе и Глебе). Ср.: Толочко А.П. Князь в Древней Руси: власть, собственность, идеология. Киев, 1992. С. 69–77.

Андрею в этом отношении повезло меньше, хотя поступил он с братьями гуманнее своего далёкого предка. Изгнав братьев, он уподобился прежним русским «самовластцам», а заодно и самому «автократору» Мануилу Комнину. Но, в отличие от того же Ярослава Мудрого (точнее, в отличие от его летописного образа), Андрей не стал дожидаться, когда судьба повернётся к нему лицом, избавит его от возможных претендентов на власть, а сам, своими руками повернул судьбу в выгодном для него направлении. А такое в древней Руси никогда и ни у кого не вызывало одобрения.

Так в первый раз в летописном повествовании о суздальском князе мы явственно различаем нотки осуждения в его адрес.

Поход на болгар

Поход в землю волжских болгар летом 1164 года — одно из самых значимых событий в истории Андрея Боголюбского. Это вообще самое крупное военное предприятие, в котором он принимал личное участие; более того, единственный его военный поход за пределы Руси [88] . В результате похода была одержана блестящая победа, захвачены и сожжены несколько вражеских городов. Но дело даже не в этом. Болгарский поход приобрёл особую значимость в истории Северо-Восточной Руси не в силу своей военной составляющей, а по другой причине. Одержанная князем победа была воспринята и им самим, и окружающими его людьми прежде всего как новое свидетельство Божественного покровительства князю и всей Русской земле, как зримое торжество Православия. День, в который была одержана победа, — 1 августа — стал отмечаться во Владимиро-Суздальском княжестве как один из главных церковных праздников.

88

В поздней Никоновской летописи приводятся сведения ещё об одном походе, организованном Андреем Боголюбским в начале 1160-х годов, — «за Дон, далече», против половцев. Правда, сам Андрей в поход не выступил, но поставил во главе посланной им рати своего старшего сына Изяслава, «и с ним друзии мнозии князи, и воинство ростовское, и суздалское, и рязанцы, и муромцы, и пронстии, и друзии к сим мнози совокупишася…». Где-то в «Поле», за Доном, русские встретились с половцами: «И бысть брань велиа и сечя зла, и начата одолевати русстии князи». Половцы применили свою излюбленную тактику: «…рассыпашася на вся страны по полю; русьским же воям за ними гнаше. И пришедъшим на Ржавцы (что это за местность, неизвестно. — А. К.), и половци паки собравшеся, удариша на русское воинство, и многих избиша; но паки поможе Господь Бог и Пречистая Богородица христианьскому воинству, и прогнаша половцев», так что те бежали «восвоаси». Но победа эта стоила слишком дорого: «…князи же рустии возвратишася во своя отнюдь в мале дружине, вси бо избиени быша в поле от половцев».

[ПСРЛ. Т. 9. С. 222. В Никоновской летописи поход датирован 1160 г., но под этим годом здесь объединены события разных лет, включая поход самого Андрея Боголюбского с тем же Изяславом на волжских болгар (в действительности, 1164 г.). В.Н. Татищев в своей «Истории…» (Т. 3. С. 78; Т. 4. С. 267) датирует поход 1162 г., сообщая вслед за этим о приходе половцев к граду Юрьеву, т. е. о событиях, которые, по Ипатьевской летописи, датируются 6670 г. (1161/62).]

Однако в достоверности приведённого рассказа есть серьёзные сомнения. Особенно смущает участие «рязанцев» и «пронстиих» (то есть жителей Пронска) в походе, организованном Андреем Боголюбским. Как показывают наблюдения исследователей, «рязанские» известия Никоновской летописи в большинстве случаев представляют собой позднейшие фальсификации московского книжника, имеющие целью обосновать претензии московских властей на те или иные территории, на которые в XVI веке претендовало также Польско-Литовское государство. [Ср.: Насонов А.Н. «Русская земля»… С. 209–211]

Военное столкновение с болгарами было, по-видимому, неизбежным. Волжская Болгария — мусульманское государство, занимавшее в IX–XIII веках земли на Средней Волге и Каме. Ислам проник сюда ещё в первой четверти X века и с этого времени стал религией значительной части населения страны. Болгары были фанатично преданы исламу. В середине XIII столетия побывавший здесь по пути в Монголию монахфранцисканец Гильом Рубрук отмечал: «Эти булгары — самые злейшие сарацины, крепче держащиеся закона Магометова, чем кто-нибудь другой» ^{203} . Известно, что мусульманские проповедники из Волжской Болгарии добирались до Киева, пытаясь склонить киевского князя Владимира к принятию своей веры. Владимир, однако, выбрал христианство. С X века и начались бесконечные войны между двумя государствами. Впрочем, войны чередовались с периодами более или менее длительного мира; однажды во время голода в Суздальской земле людей спасло жито, привезённое по Волге «от болгар». Торговля вообще занимала важное место в русско-болгарских отношениях. Именно через посредство болгар в Суздаль и Ростов — а оттуда и в другие города древней Руси — попадали многие восточные товары, весьма ценившиеся в то время [89] .

89

Примечательно, что, по данным Устава новгородского князя Всеволода Мстиславича (в своей основе: 1135–1136 гг.), именно «низовские», т. е. суздальские, купцы торговали в Новгороде перцем, скорее всего привозимым из Волжской Болгарии. См.: Лимонов Ю.А. Актово-правовое оформление внешнеполитических отношений Владимиро-Суздальской Руси с Волжской Болгарией (Опыт реконструкции) // Древнейшие государства Восточной Европы. 1991. М., 1992. С. 259–264.

По мере развития Суздальского княжества и роста его территории интересы суздальских князей всё чаще приходили в столкновение с интересами правителей Болгарии. И те и другие стремились поставить под свой контроль торговые пути по Волге, и прежде всего доступ к пушным богатствам Севера. Земли Северо-Восточной Руси неоднократно подвергались нападениям болгар. Так, в 1088 году болгары захватили Муром; в 1097-м, пользуясь отсутствием князя, осадили Суздаль и подвергли его окрестности жестокому разорению. Последнее известное по летописям нашествие болгар на Суздальскую землю датируется 1152 годом: тогда болгары «приидоша… по Волзе к Ярославлю без вести и оступиша градок в лодиях», так что «не бе лзе никому же изити из града»^{204}. Положение спас лишь своевременный подход к Ярославлю ростовской рати. В свою очередь, и суздальские войска совершали походы на Волгу, но не часто: так, первый известный из летописей самостоятельный поход отца Андрея, князя Юрия Долгорукого, был совершён в 1120 году против волжских болгар. Впоследствии, однако, Юрий заключил с болгарами мир. Для наступления на «восточном» направлении у него попросту не хватало сил, да и южнорусские дела занимали его гораздо больше. В отличие от Андрея, которому и удалось переломить ситуацию и перехватить инициативу в более чем двухвековом противостоянии. Именно в его княжение Суздальское государство переходит к активному наступлению на своего восточного соседа.

Не исключено, что походу 1164 года предшествовали какие-то локальные столкновения, о которых, правда, источники не упоминают [90] . Известно, что в предшествующие десятилетия болгары собирали дань с жителей страны Вису — то есть с областей вокруг Белого озера, населённых финно-угорским племенем весь, хорошо известным и летописи [91] . На дани с этих же территорий претендовали и суздальские князья. Кроме того, в последние годы жизни Юрия Долгорукого и в княжение самого Андрея заметно продвижение суздальских князей на восток, результатом чего стало их утверждение на нижней Оке и Волге, в непосредственной близости от болгарских владений. Это тоже не могло не вызывать противодействие болгар.

90

Если не считать известия позднего Жития Андрея XVIII в. (в одной из редакций) о том, что князь ещё прежде 1162 г. «первое (в первый раз) поиде со всею своею воинскою силою на безбожныя и противящиеся ему болгары», коих «без кровопролития христианскаго победи» (Сиренов А.В. Житие Андрея Боголюбского. С. 228–229). Но это не более чем попытка согласовать в Житии две версии создания церкви Покрова на Нерли (см. ниже).

91

Об этом сообщает арабский путешественник из Испании Абу Хамид ал-Гарнати, лично посетивший Волжскую Болгарию в 1130—1150-х гг. См.: Путешествие Абу Хамида ал-Гарнати в Восточную и Центральную Европу (1131–1153 гг.) / Публ. О.Г. Большакова и А.Л. Монгайта. М., 1971. С. 31, 104–105.

И всё же поход Андрея, повторюсь ещё раз, не был обычным военным предприятием. С самого начала суздальский князь постарался придать ему как можно более масштабный характер. В походе приняли участие сразу четыре князя: помимо самого Андрея, это были его сын Изяслав, брат Ярослав, а также Юрий Владимирович Муромский, ставший, как и его отец, верным союзником суздальского князя. Создание коалиции князей должно было свидетельствовать о том, что Андрей выступает в поход не только для того, чтобы решать какие-то локальные задачи Суздальского княжества, но для того, чтобы защитить интересы всей Русской земли и даже шире — всего христианского мира. Ибо Волжская Болгария воспринималась тогда как крайний северный форпост враждебного христианству мусульманского мира. А ведь XII век (и мы уже говорили об этом) — время жестокого столкновения христианства с исламом, время кровопролитных Крестовых походов, которые совершали христианские правители Европы (включая в их число и византийского императора, и даже русского князя, брата Андрея!) против мусульман, утвердившихся в Передней Азии. В действиях Андрея и предводительствуемой им рати нельзя не увидеть признаки самого настоящего крестового похода — вполне подобного тем, что происходили на других, южных окраинах тогдашнего христианского мира.