Андрей Боголюбский

Эта церковь действительно производит удивительное, ни с чем не сравнимое впечатление. Дорога к храму, идущая по огромному заливному лугу (к счастью, получившему статус особо охраняемой природной территории и потому не застраиваемому), даёт возможность в полной мере подготовиться к лицезрению чуда, забыть о суетном и сиюминутном, задуматься о вечном. Образ храма вырастает буквально на наших глазах, становится ближе, яснее, предстаёт в полном своём совершенстве, отражается в заводи, двоится в дрожащей воде. Он весь устремлён ввысь, он почти невесом — своей лёгкостью, стройностью, можно сказать, женственностью он отличается от других, более приземлённых и монументальных (конечно, в сравнении с ним) памятников владимиро-суздальского зодчества. Это загадка, которую нам не дано разгадать. Зачем, с какой целью поставлена здесь эта церковь? Здесь, в отдалении от людского жилья, в полном смысле этого слова между небом и землёй?! Да и вообще, творение ли это рук человеческих или создание каких-то иных, высших сил? И такие мысли могут прийти в голову, пока идёшь к храму…

Между тем, как считают специалисты, изначально церковь на Нерли выглядела иначе, чем сейчас. Прежде всего, изменилось место, на котором она была возведена. Русло реки Клязьмы поменялось, ушло в сторону, и ныне церковь стоит у её старицы — небольшого озера, образованного её водами. А некогда она возвышалась над самой рекой, встречая ладьи гостей, плывших в Боголюбово и Владимир по Клязьме или Нерли. Здесь были речные ворота Суздальской земли, и церковь первой представала взору гостей. Мы помним, как любил князь показывать «славу Божию и украшение церковное» приезжим из других земель: «…аче и гость приходил из Царягорода, и от иных стран… и до всего хрестьяньства, и до всее погани…» И здесь, на Нерли, ещё даже не в виду стольного Владимира, но в виду княжеского Боголюбова, было чем поразить воображение заезжего человека, было чем полюбоваться и чем восхититься ему. Здесь воочию открывались та «слава Божия» и то «украшение церковное», которыми исполнилась Суздальская земля при Андрее Боголюбском. Контуры белой церкви сливались и с тёмной глубью воды, и с бархатом полей и дерев. Это о таких вот «домах церковных» и «виноградах обительных», укрытых среди рек и крутых холмов, высоких дубрав или чистых полей, напишет позднее автор пронзительного «Слова о погибели земли Русской»: «Всего еси исполнена земля Русская, о правоверная вера христианская!»^{231}

Как именно выглядела церковь в древности, мы в точности не знаем. Предполагают, что с трёх сторон она была окружена мощными каменными галереями (обозначенными на известном варианте реконструкции храма Н.Н. Воронина). Но их наличие так и не доказано, а потому оспаривается другими исследователями. Выяснено также, что сам холм, на котором возвышался храм, — искусственного, рукотворного происхождения. Он был укреплён каменным фундаментом-пьедесталом — в противном случае церковь давно была бы разрушена талыми водами Клязьмы и Нерли^{232}.

Стены церкви украшены рельефами, в которых видят руку «романских резчиков», мастеров из Западной Европы, — вероятно, тех самых, что проживали поблизости, в княжеском замке. На трёх фасадах церкви (естественно, за исключением алтаря) рельефы одинаковые. В центре — фигура библейского царя Давида, с которым сравнивали Андрея; по сторонам и ниже — женские маски и образы птиц и львов, «неусыпных стражей» храма. Напомню, что лев считался символом Владимирского княжества и символом власти владимирских князей.

Как мы уже отметили выше, при церкви Покрова был устроен монастырь — «обитель монашествующим». А значит, церковь была окружена монастырскими строениями — разумеется, деревянными. До какого времени просуществовал монастырь, сказать трудно. Едва ли можно думать, что он надолго пережил разорение Руси монголами в XIII веке.

* * * 

Название церкви — Покрова Божией Матери — встречается в источниках не ранее XVI века. Было ли таким посвящение церкви на Нерли с самого начала, неизвестно; сохранившиеся элементы убранства храма этого, во всяком случае, не подтверждают. Но если церковь изначально именовалась Покровской, то это самое раннее посвящение храма празднику Покрова Божией Матери.

Праздник этот, отмечавшийся 1 октября, — русский по происхождению; другие церкви его не знают или же он заимствован ими от нас. Как рассказывается в русском проложном Слове на праздник, он был установлен в память о чудесном явлении Богородицы святому Андрею Юродивому и его ученику Епифанию во Влахернской церкви Божией Матери в Константинополе: Пречистая явилась туда «на въздусе» вместе с ангелами, святыми Иоанном Предтечей и Иоанном Богословом «и с иными святыми многими» и простёрла над людьми, бывшими в храме, святой свой омофор (плат, длинный кусок ткани, покрывавший голову и плечи), «светящийся паче еликтора». Об этом эпизоде подробно рассказывается в греческом Житии святого Андрея Юродивого, очень рано переведённом на славянский язык^{233}. На Руси этого Андрея считали славянином, даже русским (в греческом тексте он назван «скифом»). О времени его жизни и, соответственно, о времени влахернского чуда трудно сказать что-либо определённое: одни относят подвиги святого Андрея к X веку (когда было написано Житие); другие — к гораздо более раннему времени; третьи вообще считают мифической фигурой. Житие Андрея Юродивого сделалось очень популярным на Руси: его читали и переписывали по крайней мере с начала XII века. Напомню, что Влахернский храм был хорошо известен русским людям, которые посещали Константинополь в том числе и с паломническими целями. Выходцы из Влахернского монастыря — греческие зодчие, посланные на Русь, по преданию, самой Богородицей, — ещё в XI веке поселились в Киевских пещерах. Церковь во имя Положения Ризы Пресвятой Богородицы во Влахерне была построена в Кловском монастыре близ Киева бывшим печерским игуменом (а впоследствии епископом Владимиро-Волынским) Стефаном в 80-е годы XI века. По этой причине и сам монастырь на Клове часто называли Влахернским.

Рассказ о чудесном явлении Пресвятой Богородицы во Влахернском храме и о покрове, которым она осенила людей, произвёл сильное впечатление на русских читателей Жития. Сам этот покров («омофор», а в понимании большинства — та же риза) осмыслялся здесь не просто как фрагмент священных одеяний Божией Матери, перенесённых из Иерусалима в Константинополь, но как сила защитительной молитвы Богородицы, обращенной ко всем людям — в том числе и к тем, кто не имел возможности физически прикоснуться к Её реликвиям. «Се убо егда слышав, помышлях: како страшное и милосердное се видение… бысть бес праздника?!» — восклицал неизвестный русский книжник, автор Слова на праздник Покрова. Не обязательно думать, что это писал человек, по воле которого и был введён праздник, то есть владетельный князь. Нет, автор этих слов лишь выражает недоумение по поводу того, что столь значимое событие — явление покрова людям — не было отмечено соответствующим праздником в греческом календаре. А потому он обращается с мольбой к самой Пречистой и говорит далее от имени всей Русской земли: «…да не без праздника останеть святый Покров Твой, блаженая… Якоже тамо народы сущая покры милостивьно, тако и нас грешных раб Твоих покрый кровом милости Твоея…» (или, в других списках: «кровом крилу Твоею…»)^{234}.

Смысл этих слов ясен. Как некогда Богородица укрыла людей во Влахернском храме, так и теперь Она защитит «новых людей» христианских — русский род, обратившийся к Её защите и покровительству. И русские люди тем более достойны этого, что, в отличие от греков, сумели по достоинству оценить защитительную силу Покрова и воздали Пречистой надлежащие благодарения и похвалы, установив праздник в честь этого события. И ныне они взывают к Пречистой: «…за ны грешныя к Богу помолися, Твоего Покрова праздник в Рустей земли прославльшим» (слова из Службы празднику Покрова Божией Матери)^{235}.

Когда и где именно был установлен на Руси этот праздник, мы в точности не знаем. В современной исторической и церковной литературе прочно утвердилось мнение, согласно которому праздник Покрова был введён князем Андреем Юрьевичем во Владимиро-Суздальском княжестве; более того, авторству Андрея приписывают иногда и само Слово на Покров Пресвятой Богородицы ^{236} . Однако прочных оснований ни для первого, ни тем более для второго утверждения нет — если, конечно, не считать таковыми соименность Андрея византийскому святому и сам факт существования Покровской церкви близ его княжеской резиденции в Боголюбове. Но, например, древнейшие иконы Покрова — новгородские, а не владимирские по происхождению. Судя по всему, праздник 1 октября утвердился на Руси задолго до того, как Андрей занял владимирский стол [105] . Во всяком случае, судьба праздника, равно как и судьба посвященного ему проложного Слова, совершенно не похожа на историю с празднованием 1 августа, о котором мы говорили выше.

105

В позднем «Иконописном подлиннике» XVIII века названа дата утверждения праздника Покрова Божией Матери — 1103 год. [Филимонов Г.Д. Иконописный подлинник сводной редакции XVIII века. М., 1876. С. 163; Плюханова М.Б. Сюжеты и символы Московского царства. С. 32. Об установлении праздника в Южной Руси, ещё до Андрея Боголюбского, см.: Сергий (Спасский), архиеп. Святый Андрей Христа ради юродивый и праздник Покрова Пресвятая Богородицы. СПб., 1898]. Однако откуда она заимствована, неизвестно.

Прежде всего отметим, что Слово на праздник Покрова Пресвятой Богородицы («О видении святаго Андрея и Епифана» — так оно называется в рукописях) входит в очень ограниченный список русских сочинений, которые читаются в обеих редакциях древнерусского Пролога — и так называемой Пространной, и Краткой [106] . Слово же на 1 августа, напомню, присутствует лишь в некоторых списках Пространной редакции Пролога. Это свидетельствует о разновременном их включении в Пролог, а скорее всего — и о разновременном их написании. Другие тексты, также входящие в обе редакции Пролога (Житие князя Владимира, Сказание о перенесении мощей святителя Николая Мирликийского и, может быть, Житие княгини Ольги и Сказание об освящении церкви Святого Георгия в Киеве), имеют, несомненно, киевское происхождение и относятся к XI или первой половине XII века. Учитывая традиционные связи Киева с Царьградом, а главнейших киевских монастырей — с Влахернским, трудно удержаться от предположения, что и Слово на Покров появилось ещё в Киеве или во всяком случае в Южной Руси.

106

Лосева О.В. Жития русских святых в составе древнерусских Прологов… С. 129–131. Правда, сама О.В. Лосева не сомневается в том, что Слово на Покров написано книжниками Андрея Боголюбского, если не им самим. Более того, исходя из того, что Слово «возникло одновременно с составлением учительного раздела» Пролога, исследовательница допускает, что Андрей мог быть «инициатором всего предприятия», т. е. инициатором переработки Пролога и включения в него особого, «учительного» раздела.

О том же свидетельствует и тот факт, что праздник Покрова под 1 октября присутствует во множестве ранних русских месяцесловов — и не только ростовских по своему происхождению, но и новгородских, галицко-волынских и др. Более того, праздник Покрова — единственный из всех собственно русских праздников, который ещё в домонгольское время попал на страницы южнославянских рукописей: он отмечен в месяцеслове сербского Евангелия второй четверти XIII века^{237}. Как видим, этот праздник не только быстро распространился по всей Руси, но и очень рано вышел за её пределы.