Андрогин
Шрифт:
– Не спит, не спит разум мой, отче… Как усыпить разум? Как остановить труд его, труд скорбный?
– Смирением, сын мой. Одним лишь смирением. Не забывай: блаженны убогие духом.
– Я смиряюсь, отче.
– Смиряешься, сын мой, смиряешься, но не тем смирением, которое завещали нам великие старцы. Не тем… – В голосе иеромонаха появилась какая-то трещина, лед суровости треснул и выпустил на поверхность усталость. – Твое смирение должно быть глубже уничтожения всего того, что составляет сущность твоей персоны. Ты, сын мой, должен смириться таким образом, чтобы ощутить себя за пределом первой усложненности, должен исполеровать [134] в себе самую изначальную простоту
134
Исполеровать – отшлифовать, прояснить.
На глаза Григория, неожиданно для него самого, навернулись слезы.
– Это не слезы смирения, ты себя жалеешь, себя вередишь, – определил иеромонах; усталость в его голосе сменило раздражение. – Ты все еще хочешь быть царьком своего грязного внутреннего мирка. Нет никакого твоего мира, рабе Божий! Нет и быть не может. Это призрак дьявольский, призрак, призрак! Есть только Божий мир. Уничтожь, сотри в пыль свой ничтожный мирок, растопчи его ногами, сожги его! Растворись благодатно и сокрушенно в творении Божьем! Растворись без остатка, без надежды и ожидания на что-либо, кроме Господа Бога нашего!
– Я попытаюсь, отче. Я искренне попытаюсь. Я уничтожу, растопчу, растворюсь, отрекусь… – шептал Григорий, и слезы текли, текли по его лицу, и не видно было тем слезам исчерпания.
Та же беседка на черно-белом «шахматном» поле. Существо в серебряной маске смотрит на Вигилярного металлическими глазами.
«Ты уже понял?»
«Меня хотят использовать. Вот и все, что я понял».
«Тебе дают право на твое истинное назначение».
«У меня уже есть назначение».
«Какое?»
«Я историк, я напишу книгу о Григории Сковороде».
«О Сковороде уже написаны сотни книг. Ты хочешь потрудиться во имя приумножения привычного?»
«А какое тогда мое “истинное назначение”?»
«Стать продолжением Сковороды, стать Сковородой».
«Неужели «Сковорода» – это не фамилия, а титул?»
«И фамилия, и титул, и чин, и звание, и знак, и убежище посреди пустыни. Так повелось на этой земле, что только Сковорода через Библию создал свой отдельный мир, замкнул на себя суверенные смыслы и навеки остался самым выдающимся Хранителем Навны, завещанной этой земле предками».
«Простые люди не знают об этом».
«Простым людям и не надо об этом знать. Им такое не подобает. Как не подобает босым глазам смотреть на Солнце. Ослепнут от Солнца босые глаза. Простые люди пребывают в мировоззренческих блужданиях и будут пребывать там до исполнения времен. А для того чтобы они свободно могли предаваться своим заблуждениям, рожать детей, сеять хлеб и строить дома, кто-то должен предстоять за них перед Вечностью. Кто-то должен видеть и знать, скрывать и являть, заглядывать в бездны…»
«…и смотреть на Солнце?»
«Если тебе понравился этот образ, мысли свой долг через него. Кто-то должен смотреть на Солнце и не слепнуть».
«У вас есть очки для таких добровольцев?»
«Очки не нужны. Прогони Ехидну с лица своего».
«Каким образом?»
«Ощути, как Вечность побеждает смерть».
«..?»
«Сейчас ты одинок, очень одинок. И смерть приготовилась встретить тебя. Но вокруг тебя не пустота, а вода. Первейшая субстанция и основа основ жизни. Она может убить тебя, а может стать опорой для воскресения. Побеждая смерть, ты найдешь знание, которое нельзя вычитать в книжках и услышать на лекциях. Если ты воскреснешь для мира, значит, воскреснешь уже иным».
Беседка исчезла.
«Открой глаза!» – приказал голос Маски.
Он медленно, очень медленно – будто в фильме с замедленной съемкой – падал в холодную озерную бездну. Из рта его вырывались пузыри, а вода заливала уши, упрямо просачиваясь сквозь стиснутые губы.
«Не могу пошевелить ногами, – сказал он себе, будто смотря на свое тело со стороны. – Не чувствую ног… Это судороги… Все, звездец!»
«Говори! – велела невидимая Маска. – Говори слова!»
«Какие к хренам собачьим слова?!» – не понял он.
А потом вспомнил.
И мысленно их произнес:
ПРИШЕЛ К ВАМ ВЗЯТЬ НЕ СИЛОЙ, А ПО СОГЛАСИЮ
Словно электрический ток сотряс его тело. Жалящая энергия зародилась в чреслах, двумя потоками ушла в ноги и еще одним – в грудь. Вигилярный снова ощутил свои нижние конечности. Возрожденные ощущения отрапортовали Павлу Петровичу, что на самом деле никуда он не падает, а стоит под водой на четвереньках, на скользких плоских камнях. Он оттолкнулся обеими руками от донных камней, встал на ноги, и голова его вынырнула из воды. Глубина здесь была в три четверти роста. Правда, равновесие изменило ему, и он снова упал. Впрочем, это падение, в отличие от первого, было вполне контролируемым. Вигилярный быстро справился, вынырнул и несколькими рывками добрался до берега.
Там никого не было.
Горный цирк окутал густой туман. Озеро выглядело уже не границей бесконечности, а небольшим овальным водоемом, не длиннее ста метров.
Вигилярный беспомощно оглянулся вокруг. Его мокрое тело охватила дрожь, зубы клацали. Сила, оберегавшая его с момента намазывания, исчезла.
«Так и воспаление легких подхватить можно», – подумал он и сразу понял, что думает неправильно. Это ощущение было конкретным и неожиданным. Вигилярный впал в растерянность, но длилось это не долго.
«К чертовой матери! Мне не холодно!» – сказал он себе, и озноб прекратился. Взамен сын капитана почувствовал подтверждение правильности адресованной самому себе установки. Будто кто-то незримый одобряюще похлопал его по плечу.
«Что-то я таки взял из проклятого озера», – решил он и заметил желтый отблеск, пробившийся сквозь туманные космы. Где-то в направлении Пожижевской [135] зажгли костер.
Вигилярный направился к свету.
135
Пожижевская – гора близ Говерлы.
Возле костра его ждали Лидия и Лилия. На высоком, составленном из диких камней постаменте стоял знакомый идол в новой расшитой рубашке. В его руках-чашках горели короткие медовые свечи. Вигилярный ощутил странный горьковатый запах.
«Наверное, набросали в огонь каких-то ведьмовских травок», – догадался он.
– Где мой брат? – спросил он «сестер».
– Спит под Испытательной скалой и видит приятные сны, – заверила Лилия.
– Под Испытательной скалой?
– Он называет это место Ведьминым лазом.