Ангел-хранитель

Мальчик кивнул, и лицо его радостно озарилось при одной мысли о такой возможности.

– Короче, сначала Помпиду велел мне заниматься блюдами, которые не проливаются. Представляешь?

– Знаешь, что бы я ему на это сказал? – перебил мальчик. Морщинка между его бровей полностью разгладилась. Он жадно поглощал еду и говорил с полным ртом. Проще говоря, теперь он был гораздо больше похож на нормального ребенка, чем пятнадцать минут назад.

– Что?

– Я бы сказал: засуньте эти блюда себе в ухо!

– Отличная мысль! – одобрил Тристан, беря с ящика кусок сельдерея. – Засуньте его себе в ухо, Помпиду!

Мальчик громко расхохотался, а Тристан вставил палку сельдерея себе в ухо.

– Засунь это в другое ухо, Помпиду! – скомандовал мальчик.

Тристан повторил операцию со вторым стеблем.

– Засунь это себе в волосы, Помпиду! – завопил мальчик, совершенно захваченный игрой.

Тристан зачерпнул горсть зеленого салата и высыпал себе на голову. К сожалению, он слишком поздно догадался, что зелень была щедро полита салатной заправкой.

Мальчик откинулся назад, давясь от хохота.

– Засунь это себе в нос, Ду-би-ду!

Ладно, почему бы нет? Тристану тоже когда-то было восемь лет, и он помнил, как веселит маленьких мальчиков все, что связано с носом и козявками. Отыскав на ящике два креветочных хвостика, он засунул их себе в ноздри.

Мальчик так смеялся, что в изнеможении свалился со своей коробки.

– Засунь… это… себе в зубы, Бу-ди-ду!

На этот раз в дело пошли две маслинки, и вскоре Тристан обзавелся двумя черными клыками.

– Засунь это…

Все внимание Тристана было сосредоточено на том, чтобы удержать на месте стебли сельдерея и креветочные хвостики. Неудивительно, что он не заметил, как полоска света между дверью и косяком стала шире. Он не заметил и того, как изменилось лицо мальчика.

– Куда это засунуть, Биббиди, боббиди, ду?

Тристан поднял глаза.

Глава 3

Айви остолбенела. Она просто дара речи лишилась, увидев Тристана с торчащими из ушей стеблями сельдерея, салатными листьями на голове, чем-то черным в зубах и – ну разве можно поверить, что человек, старше восьми лет способен на такое? – розовыми креветочными хвостиками, выглядывавшими из ноздрей.

Тристан, казалось, был ошеломлен ничуть не меньше, чем она.

– У меня неприятности? – деловито спросил Филипп.

– Кажется, неприятности у меня, – негромко поправил его Тристан.

– Ты должен быть в столовой, за столом вместе со всеми нами, – напомнила Филиппу Айви.

Она взглянула на груды еды, лежавшей на тарелках между едоками, и улыбнулась краешком рта.

– He злись, Айви! Мама сказала, что мы можем пригласить на свадьбу любых друзей, каких захотим.

– А ты ей ответил, что тебе некого приглашать, помнишь? Ты сказал, что в Стоунхилле у тебя нет ни одного друга.

– А теперь есть.

Айви посмотрела на Тристана. Но тот старательно прятал глаза. Казалось, его интересовали только сельдерей, креветки и раздавленные маслины, которые он аккуратно раскладывал перед собой на ящике. Фу какая гадость!

– Мадемуазель!

– Это Ду-би-ду! – вскрикнул Филипп. – Закрой дверь, Айви! Пожалуйста!

Вопреки благоразумию, она послушалась. А что еще ей оставалось делать, если братишка впервые за последние недели выглядел таким довольным? Прислонившись спиной к двери кладовки, Айви посмотрела на приближающегося метрдотеля.

– Какие-то проблемы, мадмуазель?

– Нет.

– Вы tres certaine ^[ii] .

– Tres, – ответила Айви и, опершись на предложенную руку мсье Помпиду, отвела его подальше от двери.

– Вас ожидают в зале, – холодно сообщил метрдотель. – Наступает время тостов за новобрачных. Все ждут.

Айви поспешно бросилась в зал. Разумеется, все ее ждали, и она не могла избежать церемонии. Раскрасневшись от спешки, она прошла на свое место.

Грегори со смехом обнял ее и отсалютовал бокалом шампанского.

Один из друзей Эндрю начал произносить тост. Он говорил и говорил, и Айви казалось, что этому не будет конца.

– Ура! Ура! – наконец, хором прокричали гости.

– Ура, сестренка, – воскликнул Грегори, опрокидывая содержимое своего бокала. Допив, он протянул его за добавкой.

Айви пригубила свое шампанское.

– Ура, сестренка, – повторил Грегори, только на этот раз тихо и вкрадчиво, при этом глаза его сверкнули каким-то странным блеском. Он звонко чокнулся с Айви и осушил второй бокал.

А потом он прижал девушку к себе так крепко, что она чуть не задохнулась, и впился поцелуем в ее губы.

Айви сидела за фортепиано, рассеянно глядя на ноты, открытые пять минут назад. Она на мгновение прижала пальцы к губам, потом уронила руку на пожелтевшие клавиши и пробежалась по ним, извлекая волны нестройной мелодии. Потом провела по губам языком. Разумеется, они вовсе не распухли и не посинели, это ей только казалось.

И все-таки Айви была очень рада, что уговорила маму позволить им с Филиппом остаться в старой квартире до окончания медового месяца. Целых шесть дней в огромном доме на горе наедине с Грегори – нет, этого бы она точно не выдержала. Особенно, когда Филипп ведет себя, как несносный поросенок.

Филипп, который в их тесной Норуолкской квартирке занавешивал свою кровать старыми портьерами, чтобы отгородиться от «девчонок», последние две недели требовал, чтобы Айви разрешала ему спать у себя в комнате. В ночь перед свадьбой Айви позволила ему принести спальный мешок в ее спальню. Проснувшись среди ночи, она обнаружила, что Филипп и кошка Элла спят на ней сверху. Наверное, после утомительного сегодняшнего дня ей придется разрешить братишке снова спать в ее комнате.

Сейчас Филипп сидел на полу у нее за спиной и сосредоточенно возился со своими бейсбольными карточками, составляя на потертом ковре команду мечты. Элла, как всегда, изъявила желание валяться посреди импровизированной бейсбольной площадки. В результате подающий гарцевал на ее черном пузе, вверх и вниз, вверх и вниз.

Время от времени Филипп что-то тихо приговаривал себе под нос.

– Высоко отбитый мяч на центральном поле, – пробормотал он, – это когда Дон Мэттингли делал пробежку по всем базам поля.

Айви понимала, что нельзя позволять ему засиживаться так долго. Но она сама не могла уснуть, поэтому была рада обществу братишки. Кроме того, Филипп съел такую кучу самой разной еды и столько сладкого – благодаря все тому же Тристану – что его запросто могло стошнить прямо на спальный мешок. А чистое постельное белье, как и большая часть других вещей из квартиры, были уже упакованы для переезда.