Ангел Маруся

Хотя, с людьми-то проще. Большинству свобода не нужна, а нужен кнут и — изредка — пряник. Наверное, деньги умнее нас. Неожиданный вывод, не правда ли? Ой, а здесь я сделала много неожиданных выводов. Обстановка располагает.

20

Мне показали возможные варианты дальнейшего пребывания души в иных мирах. Ничего похожего на то, что мы сами себе представляем между делом, в земной суете. Всё очень субъективно, но также как и у нас, главное наказание — ограничение свободы. И земная свобода по сравнению с небесной — такая мелочь. Вот, например, как вам картина? — огромная долина, покрытая чем-то вроде плотного тумана, а под ним, не сразу различимые, силуэты душ. Их много. Они пребывают здесь века, совершая малые колебательные движения среди себе подобных. Только колебательные движения в пределах неких тесных границ — и всё. Это те, кто хотел покоя и стабильности, кто искал опоры на земле. И вот — большего покоя и стабильности и придумать нельзя. Это не возмездие, просто исполнение желаний.

В общем, действительно, существует и рай, и ад — для простоты восприятия обозначим места пребывания душ привычными понятиями, как крайние ипостаси, и нечто между ними, вроде карантина — для тех, кто ничем особенным не отличился. Так, жил — дышал, делал запасы, а потом перерабатывал их в органические удобрения, преследуя и, иногда, достигая при этом какие-то свои маленькие цели. Хорошую зарплату, там или тёплое местечко, или дачку — коттеджик, или машину для среднего класса. А это, оказывается, и целью-то быть не может. Оказывается, это просто некие вспомогательные элементы жизни. Хочется вам тратить жизнь на вспомогательные элементы? Одно поколение становится удобрением для следующего, потом наступает и его черед… Пока кто-нибудь из них не поднимет голову к солнцу. Тогда прощение получат все, кто просто был.

А я? При своей пусть недлинной, но и не совсем короткой жизни так и не поняла, зачем всё это было, в конце концов. Да и, что греха таить, даже не задумывалась. До того ли — песни, резвость всякий час… Просто удобрение для следующих поколений… Стыдно — то как, боже мой. Даже провалиться под землю нельзя, ведь я уже здесь. И ничего не кончается, впереди — бессмертие. Хорошо хоть, эта попытка не последняя, а только очередная в цепи земных воплощений. Только удастся ли вспомнить, зачем я — при следующей-то жизни?

Иногда на землю возвращают быстро. Это — когда душа всё поняла, как моя, например, простите за нескромность. Я тоже хочу вернуться, пусть даже сопливым младенцем с бессмысленным взором. Ничего, потом — помаленечку, как-нибудь, с учётом печального опыта… Я хочу к вам! Хочу увидеть и почувствовать, а не смоделировать, ещё много разных вещей. Как падают листья, растет трава, тает снег, дымят в чистое небо закопченные заводские трубы. Течет река. Пусть я даже не стану богатой и знаменитой, не буду носить на всех конечностях золото — бриллианты и утомленным взором скользить по пейзажу за окном роллс-ройса. Пусть. Я согласна. Я просто буду делать то, что подскажет мне сердце. Я буду хорошо — хорошо его слушать. Оно у меня больше не разорвется. Никогда.

21

Там, на земле, идёт дождь. Срывает с веток уже даже не цепляющиеся за них листья свежий северный ветерок. Листья падают в лужи и пускаются в первое и последнее в своей жизни плавание. Голые мокрые ветки машут им вслед. Хочется плакать. Город съёжился под дождём, закрывая тротуары зонтами. За городом селяне в разноцветных пластиковых накидках собирают в поле последние, не поддавшиеся картофельному комбайну, клубни. Собирается к теплому морю Дашка. Логично. А не составить ли ей компанию? Вернёмся — а здесь уже зима. На белом неплохо будет смотреться нездешний загарчик. Её приятель, конечно, может и не обрадоваться такой компании — ну да мы ему не скажем. Редко какой чужой может чувствовать присутствие — здесь у нас полная свобода. Хочешь, какие мелкие шалости безнаказанно совершай, а хочешь — посильную помощь оказывай.

За особые заслуги становятся ангелами. С ангелами сталкивается любой. Получилось практически безнадёжное дело, например, или шёл — шёл и денежку нашел, когда уже совсем край, или опоздал на самолет — а он разбился. Или мужчина встретился по жизни, сделал своё доброе дело и пропал. Мы его поминаем кобелём и сволочью, а он был — ангел.

Небо. Бесконечное и спокойное. Когда находишься здесь, видно, что облака скользят не по синей плоскости, какой оно представляется снизу, а заполняют собой некий объём пространства — без цвета, веса, запаха и прочих вещественных признаков. Это мировой эфир, прав был Дмитрий Иванович. Небо — для всех. Для птиц, самолетов, звёзд, летающих тарелок, ангелов и неприкаянных душ. Здесь равны все, кто умеет летать. Летать — это просто, если не тянет книзу страх или накопившееся между крыльями зло. Высоко наверху, где перестает действовать сила притяжения, можно почувствовать абсолютную свободу падения в бесконечность. Вселенная — бесконечна, и все попытки углядеть ее край наивны. Не всё можно описать крючками, даже если они имеют пафосный вид многоэтажных интегралов. Ими можно выразить земное, да и то достаточно приблизительно. Здесь нет ничего, что является определяющим внизу — ни пространства, ни времени как такового, даже координаты нет ни одной. Никаких надуманных привязок к точке отсчёта. Да и сам отсчёт тут иной.

Я надеюсь, что ко мне не будут очень строги. Надеюсь на милость того, кто посылает нас в этот мир исполнить урок, а затем снова призывает к себе. Как жаль, что слишком поздно становятся понятными простые вещи и слишком короткими — времена. Или ты можешь, или ты знаешь. Как бы к следующему-то разу научиться и тому, и другому?

22

В той жизни, помнится, я получала образование — и среднее, и зачатки высшего, не проросшие далее первых двух курсов института, без особого желания. Какое там, веселье ведь всякий час, любови разные. Так, с грехом пополам, четверочки с троечками. Даже классиков не читала, только основополагающие моменты по учебнику — «этим он хотел сказать то-то, а этим показать то-то». Если честно, была у меня какая-то брезгливость к литературным трудам — как к пережёванной уже кем-то жизни. Не могла я понять, зачем складывать буковки на пожелтевшей бумаге в слоги, а затем в слова, изображающие некий условный мир, когда настоящий — вот он, рядом. Со всеми своими вещественными признаками — вкусом, цветом, запахом и звуками. Только позже выяснилось, что это не распущенность или банальная лень, а болезнь такая — дислексия. Когда читать читаешь, а понять прочитанное не можешь. Воображение отказывается работать с чужими мыслеформами.

Таким, как я, одна дорога — постигать всё своим горбом. Это как при игре в дурачка, не умеешь работать головой — работай руками. Но, с другой стороны, мелкая моторика тоже благоприятно сказывается на мыслительном процессе. Глядишь, через пару — тройку сдач, и я научусь управляться с козырями. Только на кону здесь вещи серьёзные. Ай, как бы там ни было, начало положено.

Печаль по мне потеряла свою свежесть и напоминает поникшую гвоздику на могилке — скорее символ, чем предмет. Летит к своим зулусам Володька, уже нося в себе смертельный вирус, но ещё даже не подозревая об этом. Шелестит бумажками на рабочем столе Остап. Сидит на лекции, аккуратно замаскировав в прическе наушники, с умным видом любимая доченька. Варит борщ на моей кухне свекровь. Целуется в припаркованной наспех машине Дашка. Все при деле. Я живу в каждом из них, и ещё во многих и многих, с кем сталкивала меня судьба. Меня — много, я разная. Я прихожу к вам в снах, меня вы видите в толпе, мне никуда ни деться из ваших воспоминаний. Я есть, пока не уйдёт последний.

23

Мысль, не найдя себе сиюминутного подтверждения фактом или действием, как бы хороша и свежа она ни была, имеет свойство исчезать. Испаряться в пространствах, напоминая о себе лишь смутными образами или тупыми уколами воспоминаний. Сколько достойных и опрятных мыслей маршируют мимо головы, скрываясь в туманных горизонтах, а какая-нибудь дрянная мыслишка, обретя ненароком плоть и заняв следующую ступеньку в иерархии предметов и явлений, уже тщится командовать парадом. О чем это я? Да только о том, что открылось мне слишком поздно.

Вот ищет человек, ищет какую-то мифическую свою половинку, в надежде воссоединиться с ней и обрести, наконец, счастье. Полжизни ищет, а то и больше. Очень редко он её находит, чаще ему просто кажется, что — вот она, судьба, потом ещё раз кажется и ещё. А ищет-то он — себя. Я вот себя в той жизни, как оказалось, так и не нашла. Может быть, искала — как пьяный — под фонарем, потому что там светлее. Сколько нас таких пьяных, с упорством ищущих не то и не там? Тех, которые не с собой? И редкие счастливцы, нашедшие…

Впрочем, прежнее земное пребывание, даже в самые непростые свои моменты, не было для меня ни мучением, ни страданием. Мне всё казалось, что я играю, только притворяясь взрослой, повторяя подсмотренные жесты и подслушанные слова настоящей жизни. Как говорила раскусившая меня Дашка — «ленивая ты, мать, и инфантильная». Ну и пусть, это, оказывается, как раз не самое плохое, говорилось же, разрешалось — будьте как дети. Играй на здоровье в свою жизнь, это в чужие — не моги. А ведь редко кто из нас не сталкивался с любителями подвигать человекофигурки по воображаемым клеточкам. С манипуляторами, получающими удовольствие от игры в людей. Вот только здесь они уже ничего не могут двигать, даже себя — каменные столбы с человеческими глазами.