Ангел Маруся

33

Кто сказал, что с уходом из биосферы кончается и наше участие в земных делах? Не верьте. Кроме мелких шалостей, так радующих иногда нашу отстраненную сущность, можно ещё делать и что-то общественно полезное. Помогать нуждающимся, например, или музой подрабатывать у художника-музыканта, да мало ли чем можно заняться здесь, на свободе, в отсутствии физических законов.

Как мы определяем, кому нужна помощь? Очень просто — находящиеся в критическом положении излучают в пространство некие тревожные волны, которые улавливаются нашими обострёнными чувствами. А выбор — помогать или нет — за нами. Иной раз о помощи взывает такой дрянной человечишко, что мы принимаем образ слепоглухонемых, и летим себе дальше в пространство. Мы даже можем материализовывать мелкие предметы, в которых отчаянно нуждается попавший в те или иные неудобства субъект.

Вот, например, идёт себе замученная нуждой и бытовыми проблемами домохозяйка по магазину на предмет покупки хлеба и молока, и вдруг понимает, что денег-то у неё и нет. Отданы денежки час назад некстати подвернувшейся учительнице младшего сына на какие-нибудь надуманные школьные потребности. Стоит хозяйка перед молочной витриной с наваленными там подтекающими пакетами и очень остро ощущает, что жизнь не удалась. Даже не то что не удалась, а — предел, за которым пугающая темнота.

В оцепенении и притуплении чувств она, бедная, и не слышит легкого свиста над ухом, а наклонившись незаметно вылить накопившиеся в глазах слёзы, видит у своих ног новенький хрустящий пятисотрублёвик. Нет, мы их здесь не печатаем, но не скомканную же бумажку посылать. Вообще, наши женщины достойны самого лучшего. Они только боятся в это поверить. А те, кто поверил — вот загляденье-то! — имеют это лучшее во всех видах.

А бедная домохозяйка, цепко зажавшая волшебную денежку в кулак, поспешает на кассу. Конец света откладывается ещё на один день.

Человека ограничивает только его воображение. И пожелай он не отсрочить нужду, а достойной жизни — и была бы она ему. Мы же, небесные помощники ваши, всегда рядом. Только позовите.

Кстати, нас к оказанию помощи людям никто не понуждает. Это внутренний посыл такой, зудёж под воображаемыми ребрами. Это — как дать милостыньку просящему или руку протянуть в опасные затягивающие пучины. А можно — и мимо, посвистывая. В пространства бесконечные, неведомые — некогда мне, мол, тут особо с вами, у меня страшный суд на носу.

34

«Эй, эй! Мужчина, что вы делаете?! Зачем же с моста-то в речку? Да ещё на машине! Да еще на такой красивой и блестящей! Жить надоело?». — Давай поменяемся.

Машине, конечно, капец, а ему ничего, только лбом стукнулся да несвежей воды наглотался из речки-вонючки. Присел на бережок, голову повесил. Видно, рано тебе ещ1, не пробил твой час. Ничего, что я «на ты»?

Что случилось-то, Ванечка? Почто извел ты коня богатырского, полгода назад в дорогом салоне купленного? Не жалко друга? А себя? Себя, конечно, жальче всех, поэтому и хотел — сразу, поэтому и забрался за сто первый километр от столицы нашей родины, летел как птица, распугивая прочих участников дорожного движения. Каждая секунда — как укус в сердце. Больно. Посиди теперь, отдохни.

Посмотрел смерти в глаза? Впечатляет? Что перед этим наши земные проблемы? И ты так думаешь? Молодец! Теперь вокруг посмотри. Вот рощица у речки. Если посидишь здесь подольше, до рассвета, увидишь, что она — золотая. «Только свечи берёз догорают печальным огнем…». Под догорающими свечками берёз ещё кое-где выглядывают из травы и мха вполне крепкие грибочки и красные бусины кислых полезных ягод, которыми торгуют бабушки у метро. Если останешься здесь, даже если не научишься добывать огонь, с голоду не умрешь. Что это тебя так перекосило? Больше не хочется думать о смерти? Смотри дальше.

На начинающей светлеть линии горизонта вырисовывается группа длинных низеньких строений — свиноводческий комплекс. Чувствуешь запах? А от себя тоже чувствуешь? Да — да, речка, в которой ты барахтался… Не так романтично всё получается, как тебе представлялось? Ты, поди, и за кольцевую первый раз выехал? Думал — сразу тайга? Нет, милый, тут ещё президентские дачи рядышком, цивилизация. Тайга начнется километров через триста к северо-востоку, люби и знай свой край родной. Там, в непролазных чащобах, среди коварной ярко-зелёной травки-муравки, под которой неожиданно расступаются почвы — вот там можно сгинуть легко и надёжно, хоть на джипе твоем, хоть на танке. А так, сбесяся и непродуманно, только народ смешить. Ну, деньги — карточки при тебе? Тогда вставай — и потопали. Чего «куда»? На кудыкину гору. Это она и есть. Видишь, на табличке синенькой так и написано — «Кудыкино». Сказка начинается.

35

В деревне Кудыкино тридцать дворов, половина из которых — брошенные. В остальных живут бабушки, нечувствительные к запаху свиной индивидуальности, да парочка местных алкашей, любящих невзначай валяться то тут, то там. Сельские ароматы, круглый год витающие в воздухе этого райского уголка, начисто отбили охоту селиться здесь даже у вездесущих столичных дачников. Что же касается тебя, Ванечка, хорошо бы тебе пожить здесь с полгодика, попроситься на постой к какой-нибудь бабушке. Ты бы коровок пас, молочко бы парное пил, воздухом дышал… Ах, да. А все равно бы дышал, куда бы делся. В Европах вон запахом дерьма болезни лечат.

Нет, не останешься ты здесь — назад в столицы поскачешь, там мамы — папы, девушки, друзья. Там привычно, а что касается проблем — все они рано или поздно решаются и, в большинстве случаев, даже не такими жёсткими методами. Дома расскажешь сказочку, как задремал за рулём… Тебя даже особенно и расспрашивать не будут, на предмет выяснения подробностей, будут обнимать — целовать, видимые и невидимые шишки ощупывать. Тут ты окончательно и осознаешь, что любовь — не то, что выпивает сердце, а то, что его наполняет.

А пока ты — мой. И, похоже, сейчас нам придётся сделать небольшую пробежку до ближайшей избушки, чтобы согреться. Вот обрадуется баба Таня, когда за воротцами, открывающимися, чтобы выпустить козу — кормилицу на последние в этом сезоне пастбища, образуется некий молодой человек приятной, но мокрой наружности, трясущийся от холода, и непослушными губами называющий это пока серенькое утро — добрым.

Баба Таня не будет говорить тебе «милок» и изображать излишнее человеколюбие, она женщина строгая. У нее за плечами сорок лет педагогического стажа, она знает, как с вами, сопляками, управляться. Но в дом впустит, и накормит, и зятеву одёжку, чистую и сухую, даст во временное пользование. И деньги твои мокрые не возьмет, у неё и так всё есть — домик, козочка, дети — внуки и пенсия девятого числа.

А я всё-таки настоятельно советую тебе здесь задержаться, хотя бы на пару дней. Дома ты всё равно наврал про командировку, гадёныш этакий. Я думаю, что от общения с Татьяной Петровной будет тебе немаленькая польза. Мои советы ты воспринимаешь, как некий внутренний голос, так можно, всё равно окончательное решение за тобой.

36

На печке никогда не спал? Имеешь прекрасную возможность. Не отказывайся, вон сказочные богатыри как это любили. Давала она им искомую силушку, видать. И тебе не помешает. Печка с вечера протоплена, тёплая, сверху перинка с запахами естественной жизни — в общем, как у Христа за пазухой. Отдыхай. Очнёшься, дров бабе Тане наколешь, сколько сможешь. В знак благодарности.

Баба Таня посмотрела за занавесочку, на спящего богатыря, возле которого аккуратно разложены бумажки разного номинала и внутренности когда-то навороченного мобильника, и хмыкнула. Действительно, смешно.

Бабушка Татьяна Петровна женщина непростая, да и внешне на деревенскую бабульку она походит мало — разве только низко повязанным тёмненьким платочком. Из-под платочка — глаза, привыкшие смотреть на мир внимательно, но, как ни странно, доверчиво. Не ожидающие жизненного подвоха и не готовые к нему. Бабушка Таня очень больна, под платочком — короткий седой ёжик, едва отросший после «химии». Едва ли с полной уверенностью можно сказать, что она здесь живёт. Но также нельзя — что умирает. Баба Таня для себя этот вопрос ещё не решила.