Ангел сердца
Шрифт:
– Когда вооруженные и готовые к бою войска выскочили из-за укрытия прямо навстречу нам, началась паника. Отрывистые выстрелы, крики – сплошной хаос, в котором даже не успеваешь понять, что и откуда, хочется только одного: чтобы это скорее закончилось.
Я смотрела на него и чувствовала, как по моим щекам начинают течь слезы. Я не была там в этот опасный момент, но даже сейчас, находясь в безопасности и представляя эту картину в своем воображении, мне становилось жутко. А Дима, семнадцатилетний парень, который имеет стальной характер и неугасимую веру в справедливость, пережил это. Можно ли оставаться счастливым и по-юношески безмятежным, когда за твоими плечами такие воспоминания? И ради чего это всё? Многочисленные жертвы, искалеченные судьбы, мучительные страдания… Этот список можно пополнять до бесконечности.
–
– Стреляй. И тогда вы ничего не добьетесь, – произнес Дима, отважно глядя в глаза своего брата.
Я четко представила, как звучал в ту минуту его голос. Твердо, уверенно, каким он всегда говорил, не поддаваясь глядящей в глаза опасности. Я не сомневалась, что и в тот момент он не спасовал, зная, что его судьба находится как никогда близко к пропасти, разделяющей жизнь и смерть. Но даже тогда он оставался верным себе. Он – парень со стальным стержнем внутри, который до последнего будет сохранять ясность мышления и внутреннюю целеустремленность. И его называли предателем? Нет. Он самый надежный из тех людей, что когда-либо мне встречались.
– Я не знаю, может быть, он и правда бы выстрелил, но чья-то пуля задела его, и он упал. В первую секунду после того, как его хватка ослабела, я не мог понять, что произошло, а потом увидел его безжизненный взгляд…
Дима в очередной раз прервался и я, повинуясь безотчетному порыву, прильнула к нему и обняла за шею. Моя голова касалась его щеки, я гладила рукой его мягкие волосы и мысленно пыталась передать ему то, что твердила сейчас про себя: «Всё будет хорошо». Это самая банальная фраза, которую можно произнести в данной ситуации, но даже её я не осмелилась произнести вслух. Мне просто хотелось защитить его и хоть чуть-чуть успокоить, как это делал он всё то время, что мы провели вместе в жутком положении и абсолютном неведении. Иногда и героям нужна поддержка и помощь.
Лишь через десять минут Дима заговорил снова. Он отрывисто рассказал мне, как штабский, который сам принимал участие в боевых действиях, помог ему выбраться из эпицентра обстрела. О том, как через жуткие полчаса, пока он сидел с несколькими ранеными в окопе, абсолютно не осознавая, где грань между реальностью и небытием, штабский вернулся и с ликованием провозгласил о разгроме войск противника. Всё это осталось для Димы чем-то нереально далеким, покрытой дымкой тумана.
Потом их доставили в Заморск, обследовали в медицинском центре, оказали помощь, накололи антибиотиками и успокаивающими средствами.
Лекарство не усмиряет, а лишь усыпляет на время. Я понимала его, как никто другой. Боль никуда не уходит. Она лишь притупляется и долго – возможно, целую вечность, – будет держать в своих когтях. Я знала, что все его мысли – о брате, и не смела просить ни о чем. Я истосковалась по нему, я пережила целый месяц в неведении и жутком страхе, но теперь Дима здесь, и я могла его обнять. Мои родные живы и снова со мной. А вот его жизнь разрушена под основание.
Его брат убит, и я знала, что он корит себя за это. Его мать находится в больнице, потому что состояние женщины, узнавшей о гибели своего сына, не поддается никакому описанию. Когда все твои мысли о том, что вот он был, твой сын – здоровый, сильный, крепкий – рядом с тобой, а теперь его тело обездвижено и сердце никогда не забьется… Когда ты проходишь все стадии психологической защиты, которые призваны стабилизировать наше состояние, а на самом деле ничуть не
помогают. Когда ты отрицаешь свершившийся факт, пытаешься замаскировать свое собственное сознание, но случившееся после этого всё равно остается в виде нелепой, неизменимой данности… Когда у тебя в голове вертится сотня, если не тысяча вопросов, ответа на которые теперь никогда не будет… Вот что переживает эта женщина – мать, потерявшая своё чадо, сколько бы лет ему не было. И ещё много всего, что нельзя передать словами. Того, что я не могу передать и прочувствовать.Есть ли большее горе на земле, чем пережить смерть своего ребенка?!
Мне хотелось спросить у Димы, где она находится и навестить её. Просто посидеть рядом и подержать за руку. Но я прекрасно понимала, что сочувствие и любые благие намерения интересуют её меньше всего. Они не смогут заполнить пустоту, образовавшуюся внутри и на одну десятитысячную.
Ради чего страдают сотни, тысячи матерей, жен, детей? Ради чьей-то прихоти! Ради взыгравшего самолюбия! Ради несчастного куска земли!
Я чувствовала внутри такой неприкрытый гнев и острую ярость, что хотелось крикнуть: «Остановитесь!» – да только кто услышит?
Как этим людям – Диме, его маме, другим, потерявшим своих родных, набраться сил и жить дальше? Можно сжать зубы, но нельзя отключить сердце. Нет такого средства, которое помогло бы забыть о глубокой ране. Нет такого средства, которое помогло бы возвратить им своих близких.
Глава 16
Мои руки крепко сжимали почти остывшую чашку чая. Тело уже затекло, но я продолжала сидеть на стуле у окна, поджав под себя левую ногу, и неотрывно глядела в окно.
Закат сегодня был необыкновенно красивый. Даже не думала, что в конце октября небо может быть таким красивым. А может быть, все предыдущие годы своей жизни я просто не замечала, каким удивительно красочным оно было? Может быть, для того, чтобы увидеть красоту каждого мгновения жизни, нужно наконец остановиться и посмотреть вокруг? Если не хочешь сделать это сам, то жизнь принудит тебя к этому.
Когда-то в двенадцать или тринадцать лет я было влюблена в одного артиста. Я не пропускала ни одной кинопремьеры с ним и мечтала, как однажды он случайно заметит меня в толпе и решит познакомиться. Конечно, это было невозможно в силу ряда причин, главная из которых заключалась даже не в убийственной разнице в возрасте (он был вдвое старше меня), а в том, что мы жили в разных городах и пересечься в толпе не могли априори. Но однажды мне всё же посчастливилось попасть на его спектакль. И вот тогда, сидя перед самой сценой в первом ряду и ожидая его выхода на сцену я ощущала, что в этот момент моя жизнь делится на «до» и «после» – до встречи с ним и после того, как я увижу его вживую. Тогда для меня это было важно, но спустя некоторое время я его позабыла, и он уже не играл в моей жизни столь значимой роли. Жизнь осталась прежней, и только приятное воспоминание осталось в память о том спектакле.
По настоящему на «до» и «после» моя жизнь разделилась теперь. И это не тот случай, когда время может сгладить острые углы. Так, как было, больше не будет никогда. Даже если мой город восстановят и нам разрешат вернуться. Детство кончилось не в тот момент, когда мне исполнилось шестнадцать, и не тогда, когда я проснулась и сказала себе: «Ну, Надя, хватит, пора вырастать». Судьба сама вмешалась в мои планы и внесла свои коррективы. Теперь я здесь, в Заморске. У меня новая школа, новый дом, где до моря пешком всего пятнадцать минут. У меня есть Дима. Это, пожалуй, единственный весомый плюс моей новой жизни. Как ни напрягайся, а иных положительных сторон выявить пока не удалось. Хотя и это не мало.
Звонок нового недорогого мобильного телефона вернул меня к реальности и, уже поднося его к уху, я улыбалась, догадываясь, чей голос сейчас услышу.
– Привет, – раздалось в трубке, и я, поймав себя на том, что улыбаюсь помимо воли, ответила тем же. – Какие планы на день?
– Никаких, – честно призналась я, ожидая, что Дима предложит что-нибудь интересное, и не ошиблась.
– Как насчет прогулки по холодному Заморску?
– Не такой уж он и холодный, – заступилась я за город, который едва успела узнать за столь короткое время, но которому была безмерно благодарна за то, что он приютил меня и мою семью.