Ангел в темноте (сборник)

Мы танцевали и танцевали, а потом фонограмма закончилась. Он галантно поцеловал мне руку, я сделала глубокий реверанс. Раздались такие аплодисменты, которых эта студия не слышала потом ни разу во время самого конкурса! Все сбежались ближе к танцполу и хлопали, хлопали, кричали «у-у!» и даже свистели, как на рок-концертах. Я чуть не лопнула от счастья!

«Кажется, у нас получилось, да, Рита?» – спросил он. И я почувствовала, что заливаюсь румянцем. «Да», – сказала я с интонацией невесты, стоящей под венцом.

Ну, это уж потом мне Наташка открыла глаза на репутацию Сосновского как самого опасного сердцееда в масштабах нашего профсоюза. А может – и за его пределами! Потом. Когда было поздно, безнадежно, безвозвратно.

Передача шла в записи, поэтому иногда за смену удавалось записать два-три эфира, по-разному. Наши звезды танцевали, кокетничали, красовались перед камерами, стараясь быть элегантными и пластичными, обаятельными и обворожительными. Я делала все то же самое, только посвящалось это не зрителям (пусть простят меня), а ему. Он был безупречен! И если меня можно было упрекнуть в излишнем кураже, то Сергей Александрович держался джентльменом и с конкурсантами, и со мной.

Вспоминаю то время, и до сих пор меня охватывает дрожь волнения. На работу я бежала как на свидание. Прекрасно зная, что придется переодеваться и наносить студийный грим, сто раз меняла наряды, тщательно красилась, меняла духи. Духи-то оставались на мне в любом случае! В ход пошла редко мной употребляемая «тяжелая артиллерия» – «Черная магия» и «Гипноз». Эти на самом деле тяжелые, цепляющие, волнующие ароматы, как оказалось, он не выносил раньше. Но в атмосфере этой ярмарки тщеславия они были очень кстати. И он привык: это для него был не мой запах, а запах «Звездного бала».

Но волновала ли я его тогда так, как он волновал меня? Если что-то и было, он умело скрывал свои чувства. Очень долго.

Пока однажды, после очередной многочасовой записи в «шестисотке», он не окликнул меня на стоянке перед телецентром.

– Рита! Подожди меня.

Я остановилась. И пока он шел ко мне от своей машины, не думала вообще ни о чем, в голове был какой-то невероятный сумбур: как будто бал продолжается, я стою с бокалом шампанского, отпив уже половину, и жду его приглашения на танец. И вот он идет – приглашать меня на вальс.

– Не заводится. Подвези меня до Площади Победы, пожалуйста, – сказал он довольно буднично, пряча в карман ключи от своей «вольво».

Легкий звон в голове прекратился мигом: это, наверное, лопнули последние пузырьки шампанского в моем воображаемом бокале.

Я тоже что-то совсем обычное сказала в ответ, села за руль, он – рядом. Машина плавно тронулась с места.

Мы молчали всю дорогу. Сначала это было тягостно: все-таки хоть из вежливости можно было затеять какой-нибудь разговор. Можно было обсудить наш проект, поделиться впечатлениями, посплетничать немного, наконец.

Нет! Он молчал и смотрел в боковое стекло.

Я тоже решила молчать.

А в чем, собственно, дело? Я его везу, это его забота быть вежливым со мной. Я дама, в конце концов. И субординацию я тоже не нарушаю своим упрямым молчанием: а вдруг у шефа настроение плохое, машина не завелась, то да се?…

Где-то на площади Якуба Коласа, на светофоре, то есть за две минуты до нашей «конечной» остановки, я вдруг поняла, почему он молчит. И почему машина «не завелась». И мне стало трудно дышать…

Нет, я не настолько самоуверенна, как может показаться со стороны. Большинство моих поклонников – виртуальны. Я вышла замуж в восемнадцать лет, и все эти годы была «верной супругой и добродетельной матерью». В общем, во многих вопросах, в том числе в стратегии обольщения и в тактике измен, я полный профан.

Но я просто кожей почувствовала: он напряжен и взволнован не меньше меня. И я ему очень, очень нравлюсь.

Он сказал:

– Спасибо, очень выручила, – и вышел, мягко захлопнув за собой дверь.

Он не попрощался, а я не успела ничего сказать в ответ. Сидела, сжав руль руками в перчатках, и смотрела на него. А он стоял на тротуаре и тоже смотрел на меня, долго, минуту, наверное. Больше я выдержать не смогла и уехать тоже! В ушах пульсировало: «Назад-дороги-нет… Назад-дороги-нет…»

Выскочила из машины, успев, однако, автоматически включить аварийку, и мигом оказалась рядом. Он стоял, положив руки в карманы своего длинного пальто «редингот», и серьезно смотрел на меня, все так же молча. И вот каким был наш первый поцелуй: я крепко вцепилась в широкий воротник пальто, прижалась к нему всем телом, как смогла, и дотянулась губами до его щеки.

Он улыбнулся. И опять ничего не сказал! А чего, впрочем, говорить – все и так было слишком ясно нам обоим.

А вот каким был наш второй поцелуй: я изловчилась и попала в улыбающиеся губы.

Только тогда он мне чуть-чуть ответил – губами. И сказал вслух:

– Как я рад. Я уже думал, мне показалось, – и наконец-то обнял мои плечи.

– Показалось? – я засмеялась. – Да я с ума схожу по тебе!

– Давно? – настала его очередь засмеяться.

– Вот с того танго… – и я пропела, как смогла, «Stop».

Под мое мяуканье мы покачались немного друг у друга в объятьях. И… очарование первого признания почему-то рассеялось. Но снова стало душно и тесно, и сердце переместилось ближе к горлу. Я отстранилась, вернее, попыталась это сделать – он не отпустил. И сказал прямо в ухо, глухим, но властным голосом:

– Завтра мы встретимся на этом месте. И начнем все сначала.

Я улыбнулась, глядя в пол, и двинулась к машине. Ноги в таких особых случаях бывают ватными, но вата – это что-то легкое, а я тащила за собой пушечное ядро. Мне кажется, каждый мой шаг отдавался звоном тяжелой цепи. Как я не хотела уходить! Но все же влезла в машину, отключила аварийку и тронулась.

Чувствовала себя как зомби. «Завтра значит завтра. Здесь? Ладно. Сначала?… Да».

Вот так все и началось.

Продолжение было более прозаическим. Здесь, на площади Победы, была квартира его старшей дочери, которая в тот год уехала продолжать учебу во Франции, в докторантуре Гренобльского филиала Сорбонны. Вторая его дочь, тоже умница, учится в школе. А жена, говорят, очень хороша собой.

Но об этом я старалась не думать тогда, не хочу думать и сегодня. Понятно почему? Думаю, понятно.