Ангел в темноте (сборник)
Шрифт:
Она и сама всегда очень элегантная и продуманная. Сочетание цветов в предметах ее туалета всегда приводят меня просто в священный трепет: полутона сочетаются и перекликаются, один цвет намекает на другой, структуры тканей дополняют друг друга безупречно. Когда я вижу очередной шедевр, созданный Оксанкиными руками, сама себе напоминаю в такие моменты пчелу, нашедшую дивный цветок: о, сколько же там должно быть нектара! Хотя это – чисто эстетическое удовольствие.
Оксана шьет иногда и мне. За годы дружбы изучила мои особенности и темперамент, недостатки фигуры и вкусовые предпочтения. Вообще-то, я одеваюсь везде,
Но Оксанины туалеты – это мой «золотой фонд». Она всегда мне шила для каких-то особенных случаев. Например, мое тридцатилетие (короткое бирюзовое, с открытыми плечами), или Международный кинофестиваль, открытие которого я вела (зеленая и золотая парча, декольте, в пол), прием во французском посольстве по случаю Дня взятия Бастилии (маленькое черное), свадьба близких друзей, где мы с Мишей были свидетелями (сиреневый костюм «шанель»)…
Неумолимо приближается еще один такой особый случай: торжественная церемония невручения мне «Золотой Телевышки».
Вот с этого и начну разговор. Оксанка расслабится, а потом уж расскажет все, что посчитает нужным.
Оксана открывает дверь и молча стоит, прислонившись к косяку, наблюдает, как я снимаю обувь. Не оживленная, как обычно, а как-то нехорошо спокойная. А я старательно заполняю паузу:
– Знаешь, я сама хотела к тебе напроситься на днях. Может, успеешь мне сочинить что-нибудь к «Телевышке»?
Оксана рассеянно кивает:
– Давай, у меня как раз появилась новая интересная ткань. Я тоже о тебе подумала: твой стиль.
– Правда? – оживляюсь я чуть больше, чем следует. Не нравится мне это ее «скорбное бесчувствие». Кстати, а где Сергей? Ее мужа тоже зовут Сергей. Тоже… А почему тоже, а с какой стати тоже? Это я все продолжаю воевать с прозорливым психологом, хотя он уже одержал чистую победу по очкам. – А где Сережа?
Оксана бросает взгляд куда-то в бок и отвечает:
– К маме поехал.
«Ага, поссорились, – смекаю я, – и, видно, серьезно поссорились, раз он – к маме, а ей нужно советоваться с подругой…» А вслух продолжаю бытовой разговор:
– Покажи тряпочку-то.
Мы заходим в меньшую комнату, это как бы Оксанкин кабинет. Она раздвигает зеркальные дверцы шкафа-купе, роется на полочке. И, наконец, достает нечто темнеющее в пакете.
Когда она разворачивает отрез ткани, то это нечто оказывается струящимся шифоном, постепенно меняющим цвет от аспидно-черного до белоснежного. Я говорю: «Ах!» Это действительно ах!
– Смотри, – говорит Оксанка уже более оттаявшим голосом, – черный будет низ, а к плечам платье уже будет белым, переход из цвета в цвет – на талии. Я нарисую тебе, как придумала.
– Супер! – от души восклицаю я. – То, что нужно!
И начинаю
взахлеб рассказывать о своих жалких планах выглядеть в момент своего профессионального фиаско на высоте – ну хоть внешне:– Понимаешь, мои переживания, в общем, никого не касаются. Хочу выглядеть так, как будто я спокойна, уверена в себе. Я выше тщеславия! То есть я, конечно, ничего не выше… И обидно до слез, и комплексы давят, но марку-то держать надо! Вот как Анна Каренина в ложе оперы, помнишь, в кино. Сидит, такая вся прекрасная до невозможности, улыбается, и никто не знает, что у нее внутри.
Оксана смотрит на меня внимательно. Прикидывает фасон, что ли? Но нет, не фасон.
– Рита, Сергей меня бросил.
Вот это да. Пауза повисает тяжелая, как кирпич.
– То есть как это бросил? – выговариваю я, чтобы что-то сказать.
– А как бросают? Раз – и бросил. Ушел. Пока к маме на время, потом, видимо, к ней.
Я прижимаю уши: «к ней»?… Но спрашиваю:
– А почему не сразу к ней?
– А она замужем. Пока.
Бог ты мой… Вопросов хочется задать миллион. Нет, не надо никаких вопросов. Оксана молчит. Потом продолжает:
– Вот ты ехала, а я все думала, думала: рассказать – не рассказать. Потом решила – расскажу. Еще вашу передачу, как по заказу, посмотрела, где вы с этим умником жизни учили… Да нет, я не иронизирую, это так, от бессилия… Все правильно вы там говорили, только от реальности далеко.
«Не так уж и далеко, – мелькает у меня. – В моем случае ну очень близко».
– А где Вадик? – спохватываюсь я. В самом деле, где Вадим в такое время? Ему, как и Катьке, всего восемь.
– Тоже у мамы, только у моей. Незачем ему наши разборки наблюдать.
Значит разборки уже состоялись. Что нужно говорить в такой ситуации? Может, лучше помолчать вдвоем и все же:
– Ты сказала, что она пока замужем. Тоже уходит от мужа? Все у них уже решено?
Оксанка смотрит себе на руки, крохотные, трудолюбивые, тоненькие ручки… Поднимает на меня глаза. Господи, плачет…
– Она беременна. И будет рожать ребенка от моего мужа. Вот так.
Я не нахожу, что сказать.
Не нахожу, что сказать еще и потому, что Оксана – одна из немногих моих близких подруг, которая знает про Сосновского. Про нас с Сосновским…
Будто прочитав мои мысли, Оксана говорит:
– Ты не обижайся, Рита, но я раньше как-то легче на эти вещи смотрела: ну, любовница, ну, любовник. Как бы все это – от слова любовь, а теперь…
Да, я понимаю, что она имеет в виду. Ну да, я тоже склонна думать, что вот у меня – любовь, а вот Сережка поступил с Ксаной подло. А в сущности, какая разница? Все, все, все понимаю. Но люблю!..
Господи, ну зачем у нее повсюду зеркала… В одном из них я вижу свое отражение, и оно мне сейчас очень не нравится.
Глава 10
«Не учите меня жить!»
Я уже почти доехала до дома, когда зазвонил телефон. Сергей всегда говорит так, будто мы не разговаривали, самое большое, минут десять: вот еще и трубка не остыла, а он вспомнил кое-что важное и звонит:
– Рита, завтра не опаздывай, пожалуйста, хочу, чтобы ты присутствовала на переговорах. Есть решение купить одну лицензионную программу, планирую тебя в качестве ведущей. Вот поприсутствуешь, пусть правообладатель на тебя полюбуется. И я тоже, лишний раз.