Ангел

— Мне дозволено приблизиться и взять тело Бога?

Жрец отрицательно, но почтительно покачал головою:

— Это, к моему величайшему сожалению, мой Ведущий, могу сделать лишь я. Тот, кому когда-то завещаны основы поведения с подобными вещами. Поэтому именно я пойду и принесу его, Владыка…

После этих слов старый тонх повернулся и уверенно зашагал к толще каменистого наплыва, среди которого, окружённый видимым лишь тонхам тонким сиянием, возвышался силуэт большого минерала. Камня, цветом и видом напоминавшего огромный, не виданный на Земле рубин. Взойдя на «помост», Мыслящий выкрикнул что-то, бережно вынул горячий и влажный кристалл из углубления, снова произнёс несколько фраз на странном языке, после чего уже ликующе поднял святыню над головою, давая рассмотреть её оставшимся в ожидании на месте тонхам. В ответ на обращение жреца камень начал лениво переливаться малиновыми пятнами, после чего снова затих, будто признав право берущего его существа на обладание им.

Ночной воздух притихшего урочища разрезал низкий предстартовый гул двигателей, и черноту неба прочертил светящийся инверсионный след…

Глава IX

Мощная, с претензией даже на помпезность, эта дверь впечатляла размерами. Скорее, гаражные ворота среднего грузовика. Конечно, до размеров какого-нибудь серьёзного стратегического убежища она не дотягивала, но и того, что предстало перед глазами людей, хватало для того, чтобы задрать для её созерцания головы. Олицетворение страха и финансовой состоятельности её заказчиков, она возвышалась над любым из вошедших в этот не слишком широкий, но длинный коридор, как беспощадный монстр, хранящий доверенные ему сокровища. Что и говорить, строить, как и тратить на себя, в недалёком прошлом умели.

Здесь было куда чище и опрятнее. Чем там, куда мы тогда завалились. Стараниями Роека и Джи мы вполне благополучно пробрались сюда, на площадь. И, стоя на морозе перед запертыми уличными воротами, после горячки скоротечного боя, старались справиться с дыханием. Даже мне, в которого довольно-таки чувствительно и неоднократно попали, нужно было какое-то время, чтобы прийти в себя. И лучше всего было б провести тогда этот период не на улице, а за этими створками. К сожалению, они не были гостеприимно распахнуты, а олицетворяли пока собою некое нежелание видеть нас в качестве гостей. А потому пришлось довольствоваться тем, что было…

…Когда по моему сигналу из-за угла стоящего немного поодаль полуразрушенного дома вынырнули насмерть замёрзшие Чик, Мони и Ковбой, француз комично прижимал к себе предплечьями какое-то подобие ржавого ломика, не касаясь его кистями, а последний первым делом без раздумий подошёл прямо к Фогелю. Тот всё ещё не мог выйти из своей слезливо-радостной прострации, не замечая вокруг ничего, кроме моей фигуры. Он так и стоял парящим изо рта в вечерней пелене истуканом, что-то счастливо бормоча себе под нос, когда Джи осторожно, но не спрашивая на то разрешения, снял с его плеча заиндевевший автомат. Сразу же и ещё за несколько шагов до этого намётанным взглядом оценив реальную «боевитость» профессора. А поскольку тот держал его на плече, словно дворник истрёпанную метлу, того и гляди грозя попросту обронить и потерять оружие в глубоком снегу, то смена хозяина явно пошла «стволу» на пользу. Перекочевавший Ковбою в руки автомат был сноровисто и тщательно им осмотрен. Джи быстрым движением отстегнул магазин, двинул туда-сюда почти негнущимися пальцами патрон, проверяя, насколько свободен его ход в такой мороз, ловко и почти влёт вставил снаряжённый пенал назад, одним неуловимым движением снял оружие с примёрзшего у безалаберного Фогеля предохранителя, передёрнул сухо щёлкнувший затвор…

Оставшись довольным, парень на глазок, но абсолютно точно отпустил ремень под себя и примостил «Шанс» на себе. И теперь ожидал своей очереди "примерить наряды". Всё действо не заняло больше десяти — двенадцати секунд. Роющийся в это время в сумках и извлекающий на свет пару свитеров и толстую рубашку Франц даже отвлёкся, с удовольствием наблюдая за этой пантомимой и на время забыв о клацающих зубами товарищах Джи. После чего с видом знатока улыбнулся и показал Ковбою большой палец в засаленной перчатке. Из чего следовало, что настоящих бойцов в маленьком отряде стало двое. Вооруженного металлоломом Рене всерьёз никто пока не принимал. После чего профессор вернулся к раздаче «утепляющего», и дружелюбно протянул Джи его свитер. Тот моментально напялил его на себя и осклабился. Конечно, согреться особо ему не удастся, но до какого-то момента, пока мы не окажемся на месте или не найдём чего-то подходящего из помещений, они с Рене, худющие конечности которого смешно выглядывали из едва доходивших до колен «колонистов», дотянут. Из остального имевшегося в наличии белья по размеру подходил к найденным в недрах сумок штанам лишь полный, как и доктора, Чик. А потому наше воинство выглядело довольно забавно, — двое посиневших от холода мужиков, — в шортах и свитерах, словно скауты на пикнике, — посреди заснеженного города. Герхард расстался с оружием с каким-то, как мне показалось, невысказанным облегчением. Оно, тяготящее владельца и морально, и физически, — плохое подспорье в драке. Скорее уж, начнись заваруха, Фогель перестрелял бы нас по неосторожности и неопытности скорее, чем хотя бы напугал врагов стрельбой. Экипировавшись, таким образом, на скорую руку, мы быстрым шагом двинулись за Роеком. Хубер и Мони зябко задирали голые ноги, высоко поднимая их из сугробов, как цапли. От тающего на них снега кожа их сначала влажно заблестела, а потом стала быстро покрываться тонкой коркой подмерзающей воды. За ними тащился Герхард, всё ещё беседующий со своими бабочками порхающими вокруг него воспоминаниями, непрерывно снимая и протирая потеющие очки. Плюнув в конце концов на осторожность и холод, парни рванули по снежной целине так, что нам пришлось их слегка притормаживать. Бдительности, невзирая на кажущееся безлюдье, терять было нельзя. Одна из центральных областей Европы не могла совсем уж превратиться в мёртвое болото, в которое ухнули цистерну хлора. В отличие от водных обитателей, чей общий дом един в массе своей, у мыслящих существ имеется куча всякого рода отдельных отнорочков, куда можно нырнуть и затаиться. Не все ещё лежат в них бездыханными или ослабевшими настолько, чтобы не захотеть поживиться чем-нибудь на свежем воздухе от столь беспечно ползающих по открытым местам чужаков. И именно от таких всё ещё следовало ожидать всякого.

Так оно и вышло. Не успели мы пройти и половины расстояния до здания ратуши, на нас с молчаливым ожесточением выскочило из какого-то двора почти два десятка фигур. И хотя уровень их мастерства в умении убивать оставлял желать лучшего, провозились мы с ними минуты три. Автоматы Джи и Роека практически не смолкали. Короткие, расчётливые очереди не оставили нападавшим шансов. Всё, что они могли противопоставить нашим стрелкам, это беспорядочная стрельба из ружей, которая в сумерках и густом снегопаде привела лишь к тому, что быстро разряженные двустволки оказались в их руках простыми дубинами. На мою долю досталось несколько особо нетерпеливых к рукопашной, и пришлось доказывать им, что я не спринтер, а боец. Пока я от души занимался рукоприкладством, несколько их человек, благоразумно оставшихся поодаль, старательно разряжали в нас имевшихся у них карабин и три охотничьих ствола. Не могу сказать, что это, как и отсутствие автоматического оружия, принесло им много пользы. Потому как попадавшие сразу же в снег Чик, Фогель и Рене были вне опасности, а попавшая в меня мелкая картечь и несколько круглых пуль погоды им не сделали. Заодно ребята в поднявшейся суматохе умудрились завалить двоих своих же, которых я мастерски повернул к ним в нужный момент спиной. Случившееся не добавило им энтузиазма. Тем временем стрелявшие точно и размеренно Роек и Ковбой смогли в корне переломить ситуацию, и повернувшие вспять нападавшие, не выдержавшие отпора, удрали той же дорогою, что и пришли, оставив на снегу девятерых убитых. Из нас никто не был даже ранен. Страху наши "сугробные жители" натерпелись, это правда, чего нельзя было сказать о почти по-прежнему спокойных Франце и Хубере. Ребята сориентировались быстро, и залегли ещё в тот же момент, как в нас полетели первые «осы». Опасность вроде бы миновала. Но ещё минуты две все лежат, озираясь. Истуканом, осматривающем окрестности, стою один лишь я. Наконец, отряхивая снег, спустя какое-то время, по знаку Джи и с проклятиями в адрес всех чертей, поднимаются на ноги наши безоружные. Пожалуй, сейчас им куда хуже, чем до того, когда пришлось рухнуть в сугробы. А потому, не давая никому времени увидеть и начать разглядывать уже затягивающиеся дыры на моём теле и странном плаще, начинаю торопить народ. Иначе с возможными обмороками некоторых чувствительных натур мы проваландаемся тут до рассвета. В принципе, моя торопливость выглядит довольно естественно. На улице не лето, и следует поспешать. Все с готовностью соглашаются и заметно бодреют. Последние метры преодолеваем уже бегом, чтобы они могли хоть немного разогреться. К этому времени я выгляжу уже так, словно в меня не попали даже снежком. Роек с Фогелем, правда, косятся. Ну, везуч я, что им ещё сказать? Примерно это же я читаю и в восхищённо-недоумённых взглядах остальных. Ну, я — Ангел. Мне позволено и удаётся и не такое…

…Этих «часовых» числом в две обильно покрытые инеем и снегом души мы обнаружили за кованой оградой, аккурат в глубине дворов за зданием ратуши, лениво вышагивающими и подпрыгивающими по периметру двора. Ворота были накрепко закрыты. Ребята таскали с собою в подмышках два просто чудовищно огромных помповика, и в попытке согреться утоптали небольшой пятачок перед чёрных ходом в подвал так, что на нём можно было чертить по бумаге, не прокалывая в ней дыр. Руки они благоразумно упрятали в карманы несвежих альпийских курток. То ли оттого, что народ здесь жил не слишком опытный, то ли внизу их была чёртова прорва, и их в округе побаивались, но вели себя эти двое так, словно находились на прогулке в городском парке. Безобразно неосторожно и беспечно. И уж тем более это удивляло, что не далее как две минуты назад у них под боком происходила частая и громкая пальба. Впрочем, к этому они, видимо, уже привыкли, а вторую причину сей разнузданной «бестолковщины» я понял чуть позже, когда внезапно в почти чёрном проёме одного из окон, в которых выгорели все рамы, мелькнул крохотный красный огонёк. Сигарета! Значит, в глубине комнаты сидел стрелок, и наверняка не один. Где-то должен быть страхующий его напарник. Пробежавшись глазами по остальным провалам окон, вычисляю второго. Тот стоит с внутренней стороны оконного откоса, и его не видно. Однако его дыхание и тот минимум тепла, что исходит от его тела, притягивают к окну наиболее беспокойные орды снежинок. Они исполняют перед его мордой такой же замысловатый танец, как и перед той комнатой, в которой затаился первый. Танец, что разнится со спиральным кружение стремящихся строго к земле товарок. Едва видимый парок, вьющийся из здания в тех местах, где притаились люди, заставляет снежинки едва уловимо «обтекать» марево. При этом их несколько активнее засасывает в окна тех помещений, где на половину градуса, но теплее. Комнаты явно маленькие. Притаись стрелки в помещениях побольше, этот фактор был бы настолько незначителен, что заметить его было бы практически нереально. А это значит, что там — не суровые профи. Хотя вполне возможно, что ребятам попросту плевать. Их до хрена, двор просматривается и простреливается отлично… И нас они видят. Заприметили ещё издалека. Ещё на подходе. А потому внизу спокойно крутятся те, по кому открыть огонь — значит, вступить в бой ещё на подступах. Что нам не нужно. Грамотно рассчитали, стервецы…, - пришибить тех двоих, что надёжно прикрыты толстой кладкой, из нашей позиции маловероятно. Сами же мы, топчущиеся перед не слишком надёжными и высокими воротами — как на ладони. Ажурная ограда не в счёт. За нею даже не залечь. А если из подвала ещё и вывалится подмога… Я-то пройду, а вот остальные? Нет, нам или не сюда, или стоит вести себя благоразумно…

— Эй, за воротами! Открывай, тут по делу пришли! — неожиданно громкий и уверенный голос Роека режет воздух. Все недоумённо поворачиваются, даже Фогель, похоже, очнулся. До этого момента, казалось, ему было глубоко до одного места, куда мы шли и зачем. И где теперь находимся. Он недоумённо вертит головой и наконец останавливает потрясённый взгляд на чёрном металле ворот. Потом его глаза находят Франца, что начинает несильно стучать по украшенному тут и там налипшим снегом стальному полотну:

— Откройте, — Красный Крест!

Фогель морщит лоб, словно что-то соображая, затем его брови понимающе подпрыгивают, он спохватывается и начинает вторить коллеге:

— Да-да, господа… Мы из Красного Креста! Откройте. Здесь врачи, механик, специалисты других жизненно важных специальностей…, - он с сомнением посматривает на мрачного, как туча, коллегу. Герхард врёт не совсем уж безбожно, однако тупо долбящий железную преграду заросший бородою по кадык, выглядящий как немытый боец джихада врач, да ещё и с автоматом наперевес, — это нонсенс. Роек сейчас больше смахивает на бывалого рубаку или одичавшего ещё с той войны бойца зондер-команды, нежели на всемирно известного военного хирурга, гордость мировой медицины.

Двое за воротами переглянулись, словно услыхали о том, что отныне и навеки Прага — столица мировой революции. Потом тот, что повыше, гаркнул:

— Какой ещё «крест», чтоб тебе…! Будет тебе крест! На кладбище выберешь, по душе… Вали, пока есть на чём! — и для пущего эффекта оба направили стволы на ворота. Словно знали, что мы за ними наблюдаем.

— Ты не бузи, мы от Евросоюза, придурок! Проверка санитарного состояния, оказание помощи… Зови кого-нибудь, кто не такой чурбан, как ты! — Роек в определённой степени рисковал. Народ нынче нервный, даст заряд-другой по воротам, и понеслась… Стрелки наверху напряглись и немного приблизились к проёмам. Если что — толкну в снег Мони и Чика, прикрою… Правда, это мера временная. И если парни разойдутся не на шутку, мне придётся вырезать тут всех. И ещё не гарантия, что те, кто со мною, не пострадают…

Фогель, наконец, обрёл способность мыслить, и вместе с неожиданно завякавшими Чиком и Рене устроили форменный интеллектуальный галдёж. Они перечислили все мыслимые и немыслимые инфекции, что грозят человечеству, все пользы, что могут принести образованные люди страдающему сообществу, привели столько доводов в пользу того, что нас просто категорически нельзя спроваживать, что дуболомы за воротами не выдержали напора, замахали руками озадачились:

— Ладно, ладно, хватит! Стойте там тихо! Ща схожу за старшим. Оружие есть? — последний вопрос предполагал однозначный ответ, и его нужно было дать срочно. Отдать стволы — кто ж его знает, что потом? Руками там, внизу, много не навоюешь. Марать секиру?