Ангел

Тот, не обращая внимания на немые укоры, понимающе покачал головой, огорчённо скривив губы. Ему — человеку, знакомому со смертью, было воспринимать услышанное несколько легче, чем этому мирному работяге, что смог своим умом и решительностью наладить здесь убогий, но быт. И всё же картина, представшая перед его глазами, впечатлила даже его.

— Тот, что в форме, — Карл кивнул на грустно сидящего у левой стены вооружённого автоматом человека, — Яцек. Он как раз солдат. Из охраны этих, что там. — Новый кивок, уже в глубину подвала. — Он прикрывал их отход. А эти твари бросили его здесь. Оно-то ясно, служба… Но по первой мы его едва не разорвали, когда он нам сказал. Толпа тогда словно сбрендила. А теперь — наш. Я на него, как на себя…

Роек был разбит, подавлен. Все усилия пропали даром. С тем же успехом можно было остаться в горах Трансильвании, залезть в какую-нибудь глубокую пещеру на границе самой Чехии, в Моравии, а не тащиться через половину континента в столицу страны. Теперь, когда у них с Фогелем не было возможности ни запастись провизией, ни как следует отдохнуть и набраться сил, нечего было и думать идти дальше. Сложись всё иначе, он, вероятно, смог бы захватить с собою даже этих молодых и, кажется, неплохих ребят из пустыни. Всё было бы веселей. А так… Хоть ложись да помирай! Теперь даже Фогель ему будет нахлебником и обузой. Выходит, одному проще? Мысль о том, что им пришлось бы остаться здесь, среди этих унылых руин, как-то не казалась профессору особенно удачной. Карл же смотрел на него с затаённой надеждой:

— Может, у Вас, доктор, есть какие-нибудь планы? Честно говоря, мы пережили уже несколько кровавых стычек с выжившими в районе. Вот это, — он ткнул себя в прикрытую грязной тряпицей глазницу, — оттуда. Сдаётся мне, что ещё немного — и нас всё-таки перебьют. Поначалу нас было куда больше сотни, нам везло, и мы даже находили пищу. Неплохо находили. И сигареты, и моющие средства. А теперь, когда нас вместо этих полутора сотен осталось полтора человека, с этим всё сложнее. Я не полководец, не герой и не чародей, чтобы дать этим людям пищу и ожидаемую безопасность. Скажите, вся Европа сейчас так страдает?

Слушавший всё это Нортон, устроившийся на корточках недалеко от входа, приоткрыл смеженные было в тревожной дремоте веки:

— Весь мир, Карл. Весь… Кроме небольших районов. Пожалуй, ещё немного — и не станет даже их.

Растерянность предводителя пражских выживших победила его первоначально уверенный вид. Он не знал, куда деть свои руки, которыми непрестанно теребил спортивную вязанную шапку.

— Так какие у Вас, у Вашей группы, планы, господин врач? Что вы намерены делать дальше? Есть ли где-нибудь ещё возможность спрятаться от этого кошмара?! — Его голос сорвался на сип.

Роек оглянулся на тех, с кем он пришёл. Фогель вон с головой ушёл в осмотр и рекомендации, в непомерно щедрую раздачу и без того немногочисленных пилюль и ещё более дефицитных вакцин. Джи о чём-то беседовал с долговязым парнем, что хмуро курил с ним одну вонючую сигарету на двоих. Рене расстроено нахохлился на обрубке другого стула, уступленного ему какой-то сердобольной душою на время, пока она толкается возле доктора… А Чик… Чик снова впал в то дремотное состояние, в котором полным людям куда легче переносить тяготы и лишения. С ним, с Роеком, несколько абсолютно разных людей, у которых нет более ни родины, ни надежды, ни даже мало-мальски ценного имущества. И ещё есть пришлое чудовище, вроде призванное победить тонхов.

"Какая, к такой-то матери, победа?! Каким образом?" — пронеслось у него в голове. Столкнувшись с тонхами и поняв, на что способны и как устроены эти живые машины, эти бездушные и бесстрашные крокодилы из костей и стали вместо обычных мышц, он внезапно осознал, что и все наивные надежды человечества, и все бредовые россказни придурковатого Сирвенга, писаниной которого они столько лет восторженно забивали себе с Фогелем голову, — всё это полнейшая туфта! Пшик, чепуха, фантастика, вот уж право слово! Ну, явился откуда-то якобы Мессия, притащил с собою эти «окатыши», что наковыряли и они с Герхардом, язви его трусливую печёнку… Ну и что? Сколько их? На всех тонхов не хватит же? И не будет же он взрывать их здесь, прямо вместе с планетой, если это оружие другого рода? Да так и всю Галактику на пыль разметать несложно! Какая ж это будет помощь? Смех один. Расколоченная вдребезги звёздная система? Только и всего? Потому как особого толку от того, что он, или даже не он, этот патлатый щёголь с мешком за плечами, размозжил головы нескольким тонхам, как не было, так и нет. Чихать они хотели на всё! Идут они себе и идут по планете. И потеря сотни-другой, даже тысячи воинов, для них не трагедия, а честь. И когда они утвердятся здесь, то вздёрнут этого новоявленного Аттилу за яйца рядом с простыми смертными, как повешенные вялиться мочёные окорока…

Повернувшись резко к Карлу, замершему перед ним, как изваяние, Роек раздражённо процедил:

— Планы, говорите? Есть, как же… Самые что ни на есть крутые. Лечь и подохнуть, уважаемый Карл. Рядом с Вами, прямо тут, в этом самом затхлом и вонючем склепе…

Немец круто развернулся на каблуках и стал зло проталкиваться к выходу. Никто не пошёл за ним следом. Многие, кто был поблизости, слышали этот разговор, и сердитому поведению человека не удивились. Мало ли какие бури разбушевались внутри души мужчины, особенно с тех пор, как человечество получило первый свой болезненный пинок? У каждого свои тараканы в голове. Пойдёт помёрзнет, подышит, покурит…, и снова вернётся, уже тихим. Через это прошли здесь все. Так всегда и бывает. Пошипит, пошипит — да и сдуется. Иначе как? Разве что повеситься. А насколько видели и поняли сгрудившиеся у очага люди, доктор Роек был не из тех, кто тоскливо и обречённо намыливает верёвку, глядя пустым взглядом в обшарпанную стену…

Оставшийся один Карл тяжело вздохнул и рассеянно оглянулся вокруг. Дела не требовали его немедленного участия, и он уныло побрёл в свой угол.

Ко мне подошёл Хубер:

— Аолитт, Вы слышали разговор Роека с Карлом? — Голос у американца был тих и напряжён. Надо же, каков у парня слух, — сидеть так далеко и не пропустить ни слова…

— В общих чертах, Ковбой. Сказать честно, я ни черта здесь не понимаю. Особенно то, что тут делаю я. Ну просидим тут несколько дней, а толку? Камни у Франца, тонхи заняты своими делами, а я ни на йоту не продвинулся в понимании ситуации. Забрать «стороны», а дальше? Бросить докторов тут, — как то по-свински выходит… Тащить с собою — зачем? И вообще, — что потом, куда? Где цель, в чём?

Джи замялся, будто не решаясь продолжать, а потом сказал:

— Этого я сказать Вам не могу. Не по мне это. Не по мозгам, наверное. Но… Мне тут показалось, что доктор совсем не в восторге оттого, что нужно отдать Вам, и вообще кому бы то ни было, «пули». Вы не видели его глаз, когда по дороге сюда Чик начал было разговор на эту тему? — Ковбой смотрел на меня испытующе, как если б ждал положительного ответа.

Я задумался. С одной стороны, у меня нет и вроде бы не было, не должно быть оснований не доверять «крутому» профессору. А с другой? Что я о нём знаю?

— Не видел. Отчего ты решил, что у Роека есть причины "как-то не так" смотреть на кого-то при упоминании о «пулях»? Может, это ревность первооткрывателя? Того, кто нашёл их, и теперь ему просто по этой причине не хочется с ними расставаться. И ведь не может же он не понимать, что отдать их необходимо?

Джи как-то странно засмеялся, а потом выдал такое, отчего у меня кровь заледенела в жилах:

— Вопрос — кому отдать… Вам или…

Я, должно быть, слегка побледнел, потому что Джи тут же почувствовал мои сомнения. Он наклонился к самому моему лицу и более настойчиво зашептал:

— Дания, Аолитт… Они с Птичкой шли в Данию… А зачем именно туда?! Почему не Россия, не Греция, не Турция, к примеру? Не под нос к инопланетянам идти, а подальше, подальше надо бы, по здравому-то рассуждению… Это Вам ни о чём не говорит? Да-ни-я… Оконечность Европы. Почти там, где Чик видел лагеря этих самых тонхов. Один из них — в Гренландии, другой — Норвегия… Совсем рядышком с королевством Датским. Думайте, Аолитт, думайте же…

Меня будто оса в мозг ужалила. Господи, спаси…

— Ты думаешь, он несёт их…?!