Ангел

И этого не стоило говорить. Я слишком нагрел подходящее место в океане, сейчас начнется ураган. Тем более она предупреждала, не ставить под сомнение её заслуженный авторитет. Она покраснела, напыжилась и сорвалась в крик. Нервная, какая.

– В наше время, таких вещей, не давали детям! Это развращение и совращение! Дорогие телефоны, украшения и простите, аксессуары проститутки.

– Про наше время, забудьте! Оно прошло. Но если бы, лично, Вам давали такие вещи, Вы бы сейчас любили кого-нибудь и были бы любимой, а не сидели вот здесь, с грудой тетрадей, не собираясь даже домой.

Ну, хана, мне, я расковырял фурункул, сейчас гноем, как рванет! Теперь она кричала в голос, который звенел от обиды и нанесенного оскорбления.

– Вы, мою личную жизнь, не троньте! Вы, свою, смотрите. Потакаете во всем, малолетнему, незрелому созданию. Только посмотрите, какое безобразие, она рисует!

Схватила со стола отложенную Светину тетрадку и открыла на последней странице, там была нарисована картинка; голая, беременная женщина и голый мужчина, с огромным непропорциональным членом. Член, конечно же, не получился, сосиска сосиской. А так, ничего, здорово нарисовано. Да я, в принципе, знаю откуда это скопировано, с книжки "про это", которую ей и купил. Усмехнулся, так широко и нагло, что Зою Ивановну затрясло от негодования. Но я сделал еще более необдуманный поступок, взял со стола ручку и подправил несколькими штрихами рисунок, чтобы хоть как-то было реалистичней. Каюсь, не удержался. При этом, холодным, недружелюбным тоном проговорил:

– Скажите, мне, во сколько лет Вы узнали, где дети берутся? Если до сих пор не знаете, то, говорю Вам, прямо, я не хочу, чтобы моя дочь узнала об этом во время теста на беременность.

Всё, я её убил, своей железной логикой, а также сделал свою дочь в этой школе изгоем, эта нескладная вешалка для пальто, теперь сгноит Свету и будет люто ненавидеть, до самого выпускного класса. Да и ладно, все равно мы уедем отсюда. Сейчас я решил это, окончательно. Как только выиграем войну - мы перейдем на ту сторону реки. Зоя Ивановна искала аргументы, чтобы разбить мою концепцию вдребезги, но против железной логики существует только один способ - переходить на личности, и она перешла, без промедления:

– Скажите, э-э-э.

– Сергей Дмитриевич.

– Скажите, Сергей Дмитриевич, какие отношения у Вас с дочерью?

– Хорошие, тёплые и полное взаимопонимание, - говорю с улыбкой, еще не понимая, куда она клонит.

– Кому сообщение на телефоне отправляла она?
– Она схватила дрожащей рукой телефон и открыла исходящие сообщения, а там написано: "Мне вчера ночью понравилось, сегодня повторим!"

– Вообще-то, гнусно читать чужую переписку, но раз, Вы прочли, отвечаю - мне.

– Вот, значит, как? Теперь-то уж, даже боюсь предположить, какие у Вас отношения с дочерью.

Взять бы сейчас и врезать ей в торец, чтобы очки превратились в контактные линзы! Но мне нельзя это делать, если в ход пошли кулаки - значит враг тебя победил в поединке. Как там у Лао- Цзы в его трактате о войне? "Умеющий управлять другими силен, но умеющий владеть собой еще сильнее." Вовремя, вспомнил, а так бы накуролесил, невесть что. Ни даже мускул не дрогнул на моем лице.

– И Вы, связав воедино все эти факты сделали выводы? Что может делать отец с дочерью вечером? Например, учить рисовать. Вы, не находите? Ребенку может это понравиться? В общем, так, - говорю уже холодно и в высшей степени официально, - моей дочери вредно быть Вашей ученицей, поэтому, завтра утром, подаю заявление директору школы о переводе и именно, с такой трактовкой причины. Мне Вас жаль, незаслуженно заслуженный учитель.

Как её колбасило! У неё больше нет аргументов, последний, самый убийственный она выложила. Но, ведь, попала в самую точку! Если бы я сорвался, то выдал себя с потрохами. Протягиваю руку с жестом "А ну-ка, верни краденное". Пальцами так, пошевелил и она сконфуженно сгребла все "аксессуары проститутки" в сумочку, вручила мне.

– Тетрадку забыли, - говорю и опять пошевелил пальцами, - мне пригодится, сохраню на память, о том, как рос Великий художник.

Выхожу, даже не попрощавшись. В моем положении, всё же лучше заводить друзей, а я наживаю врагов, причём пачками. Но эту вот, тварь, в друзья? Боже, упаси! И таких к детям подпускают? Даже дают звание? Сейчас приду, домой, будем советоваться, в какую школу переводиться, вот только жаль, конец года, последние полмесяца доучиться. Не рационально, как-то, но я не хочу, чтобы этой стервы кусок, унижала мою принцессу. Может быть в параллельный класс попроситься? Тоже выход, однако.

Но, посоветоваться так и не пришлось. Я сразу заподозрил неладное, двери квартиры настежь открыты, а я Свете строго наказывал, запираться. Еще в придачу, из кухни вылил удушливый, едкий дым, на газовой плите горела сковородка, с углями посредине, всё, что осталось от поджарки для супа. Света не настолько легкомысленная, уйти гулять и бросить без присмотра огонь. Сразу, как вспышка, мысль: "Верка!" Других версий быть не может, по определению, зря что ли медведь пчёл развлекал, и втирал про почти нереальную, неземную любовь к своему единственному чаду?

Бросился по лестнице на верх, к Пашкиной двери с криками: "Света! Света!" Звоню в их двери, тарабаню. Тишина. Затаились. Звоню, стучу, непрерывно, кричу: "Откройте! Мать, вашу!" И вдруг слышу Светин визг из далека, из глубины квартиры, из наглухо закрытой дальней спальни. Такой звонкий и пронзительный, что пробился сквозь несколько плотно закрытых дверей. Она там! Разгоняюсь и из всех сил бью стопой в дверь. Вышибу! А потом, вышибу мозги ублюдкам. Дверь как приваренная к косяку, советская еще, дубовая - не пробить, что сейф в банке. В полицию позвонить? Как бы не так! Верка - законная мать по документам, а я, лишь сосед. Так, кто похитил ребенка? Нужно прорываться своими силами. У меня есть электродрель. Высверлю замок, а потом этой же дрелью буду пытать злодеев! Схватил дрель, переноску и за дело. Только одно отверстие просверлил, как Верка отозвалась с той стороны двери:

– Сто тысяч, - кричит, - и забирай на сегодня!

Тварина! Правильную картину, про Веркин рай написал! Торгует ребенком, только на месте жирдяя оказался я. Вот, сейчас, взломаю двери и так отметелю её, печень отобью, почки, пусть сдохнет. Нет! Посадят еще. И за кого? Спокойно, спокойно. Держи себя в руках! Ты всех победишь, если победишь себя. Как её наказать? Мне нужны доказательства против неё, когда в суд подам. Хватаю Светин телефон из сумочки, которая до сих пор болталась у меня на плече. Где тут, диктофон? Вот он! Включаю и прислонил микрофоном к замочной скважине.

– Только на сегодня или навсегда?

– Только, сегодня!
– кричит она, в просверленное отверстие, - следующий раз, еще сто тысяч.

– Почему так дорого? Давай, сто тысяч на год?

– Ага! Ты её будешь трахать, а я буду страдать, она же моя, девочка, моя маленькая доченька. Сто тысяч в день или я кому-нибудь другому предложу.

– Хорошо! Миллион в год, ты же знаешь, что у меня есть миллион.

– Нет! Сто тысяч в день.

– Соглашайся, дура! Такие деньжищи! Кто тебе еще даст лимон?
– Это уже Коленька подключился в торги.

– Нет!

– Ну, как хочешь, - говорю, подыгрывая Коляну, - поищи клиентов, кто заплатит столько.

– Нет! Так дешево, любовь не продаю.

– Давай так. Миллион сейчас и по тысяче в любое время, когда попросишь?

– Верунчик! Тысяча в день!

Я его понимаю. Лучше синица в руках. А так, вообще, ничего не получит, ну, разве что, синяк под глаз. Верка замолчала, сопит в замочную скважину, думает.

– Мильон двести!
– Наконец приняла решение она.
– И две тысячи, когда захочу.