Ангел

Как и следовало ожидать, Марина дождалась меня в приемной, вся издёрганная, на шарнирах, как тот чертик. Нервно подскочила с места сгорая от нетерпеливого любопытства.

– Что?

– Да, ничего особенного, - протянул ей чек, вроде, как ей предназначен, хоть и обидно.

– Это точно, мне? Там имя не вписано.

– Тебе. Проект не прошел, а я, картину эту, подарил тебе.

Она взглянула на меня по-другому, не так, как все время смотрела. Удивлена? Нет, вроде. Про влюблена не заикаюсь, ибо, не про неё. Но интерес был, с чем-то примешанным, таким, особым. Может быть даже сожаление или вот, раскаяние! Нет, ну это, уж слишком. Не верю ей и не поверю никогда.

– А что?
– спрашивает, - мужик слово дал, мужик слово взял, уже не модно?

– А когда такое в моде было? Я не помню.

– Поехали, я тебя подвезу. Предупреждающе воскликнула, - И не возражай!

Пожал плечами, ну подвези. Теперь, я тебя не боюсь, ты проигрываешь на всех фронтах, моя королева. Сели. Поехали. Молчим. Да и разговоры разговаривать с человеком, который хотел тебя сделать рабом, не слишком весело. Только смотрю на чертика, как он болтается на резинке и ехидничает из-под коричневого капюшона, напяленного почти до самых зеленых, огненных глаз.

Этот чертик меня, просто бесит! Как там, Света советовала, оторви и брось в пропасть? Я подхватил чертика за ниточку резко дернул с небольшим усилием. Чпок! Оторвалась присоска от стекла. И швырнул его в окно.

– Что ты делаешь!
– возмутилась Марина, резко остановив машину, - он мне, как память!

– По барабану! А мне он, не нравится.

– Ты что себе позволяешь?
– переключила заднюю передачу, намереваясь вернуться за пропажей.

– Виноват, Ваше Величество, - Я изобразил улыбку наглеца, вложил в нее максимум души и старания.

Теперь, имею полное право хамить как хочу, потому что, знаю истинную суть этой чертовой куклы. Она выскочила из машины и начала осматриваться в поисках. Да где ж его найдешь, в кювете? Ехали на приличной скорости, улетел, как в пропасть. Вернулась в машину, чуть не плачет.

– Скотина!
– Кричит, пристегиваясь ремнем.
– Ненавижу! Как я тебя ненавижу!

Взаимно! Тоже тебя ненавижу, коза дранная. Я уже разозлился и готов был ей уже заткнуть рот, чем-нибудь, ну хотя бы, вот этой, гламурной подушечкой, лежащей у нее всегда под локтем, чтобы прекратить истерику, но она меня опередила и врезала пощечину, похлеще той, первой, до акта изнасилования. Вот, сука! Меня, даже мама в детстве не била и учила, чтобы не позволял никому это делать. Если бы к моим венам был привинчен манометр давления, то зашкалил бы и треснул от напора крови. Кровь с шумом ударила в голову. Но тут в голове что-то щелкнуло, в душе возникло какое-то ледяное спокойствие. Медленно прихожу в себя, смотрю на Марину, а она от испуга сжалась и замерла.

Помолчала:

– Шефу не говори, что у Звягина меня видел.

– Как тебя там мог видеть, если я к нему, даже не ходил?

– Поняла.

Она меня подвезла прямо к подъезду. А на лавочке, как всегда, баба Дуся с самыми верными завсегдатаями сообщества "За наших". Услышал обрывок фразы, не знаю, кем из сплетниц сказанную:

– А он ее и так, и эдак, такой большой такую маленькую.

И сразу же заткнулись, встретили мое появление ледяным молчанием. Если они так резко замолчали, то, логичны всего две версии: Либо они говорили о нас, с Светой, либо мне объявлен "величайшим собранием" бойкот. И оба варианта, мне уже, как мартышке штаны, вроде и есть, но и не было бы - не расстроилась. Прошел будто сквозь строй солдат, сопровождаемый почетным равнением. Что, бабки, научил Родину любить? А тут ещё Марина, кричит мне вслед, в открытое окно машины:

– Захочешь, ты только скажи!

Как расшифровывается этот восторженный оклик грязными мозгами старух? Правильно, теперь у меня репутация разнузданного, неразборчивого кобеля, который вскочит на первую попавшуюся сучку, только скажи.

Дома, в срочном порядке принял душ и поменял рубашку, которую просто запихнул в стиральную машину, потом уж постираю, времени осталось очень мало, нужно уже идти за Веркой и делать то, что жизненно необходимо.

Мужик, которому я расквасил нос, живет этажом выше, он пустил на постой Верку с ее собутыльником.

Ну! С Богом, звоню в дверь. Двери открыл "Коленька"- сморчок, синий во всех смыслах. Синий, потому что, не лицо - сплошной синяк, а нос распухший, как у неисправной велосипедной шины, один бок выдуло здоровенной шишкой. И синий, потому что, пьян до поросячьего визга. Но даже в таком состоянии он шарахнулся от меня в глубь прихожей, на всякий случай и безопасное расстояние, из осторожности, вдруг опять заеду, пяткой в нос, без предупреждения. Ладно, не ссы, мужик, я тебе тут не Джеки Чан.

– Верку позови, - говорю холодным, стальным голосом, держать, так держать марку брутального бандита.

– Она не может, - заикаясь пролепетал сморчок, но кулаки сжал, типа, защита есть, не пробьешь.

– Почему?

– Бухая, в жопу, - махнул обреченно рукой и опять в стойку как боксер становится, -не транспортабельная.

И словечко-то, как выговорил? Решительно вхожу в квартиру, Коленька даже к стенке прижался, пропуская меня.

– А ну-ка!
– говорю и уже начинаю свирепеть.

Черт вас подери! Во что квартиру превратили за те, нечастных, два дня, что здесь обитают? А сейчас, батареи бутылок где попало, даже в кровати, где и валялась "не транспортабельная" Верка. Мусор, очистки и обглоданные куриные кости повсюду. Засранцы! Им Свету вверять в полное, безраздельное право? Они даже жилье содержать не могут!

– Тащи нашатырный спирт!
– говорю в полной решимости, таки поставить на ноги эту пьяную скотину и потащить ее к нотариусу в любом состоянии, как бы ни было стыдно даже идти с ней рядом.

– А где он?
– засуетился мужик уже начиная трезветь.

– Откуда я знаю? В аптечке, в туалете. Ищи.

И тот сорвался с ног, в поисках. А я пошел на кухню, набрать воды в стакан. Все стаканы грязной грудой валяются в раковине вперемешку с остальной посудой. Выбрал один, более-менее чистый и тщательно вымыл его. Заодно порыскал по шкафчикам наткнулся на аптечку. Нашел и нашатырь и даже йод с марганцовкой. То, что нужно! Бился над Веркой целый час в попытке реанимации клинической алкашки, больше всего она не хотела нюхать нашатырь, но я сам плача от едкого запаха, тыкал ей в нос вату обильно смоченную ядрёной, адской жидкостью. Она закрывала крепко ладонями нос, даже не подпуская близко тампон ватный тампон, и я поступил проще, плеснул ей на руки из флакончика, неосторожно много, от чего в квартире повис тяжелый, невыносимый смог. Наконец, очнулась в адекватном состоянии, чтобы она хоть чуть-чуть реагировала на объективную реальность.

– Вставай!
– говорю ей, почти кричу, - Забыла? Мы должны быть у нотариуса, в час дня! Я уже договорился.

– А у тебя выпить есть?

– Какой выпить? Ты итак, пьяная! Поднимайся!

– Не, без выпивки не пойду.

– А ну, вставай! Будет у тебя триста тысяч, хоть ужрись.

– Веруня, вставай!
– Подключился Коленька, в будильники, - Триста тысяч!

– Давай, раздевай её, догола, - говорю Коленьке, уже ставшему мне союзником.

– Зачем?
– спрашивает, но уже начал расстегивать пуговицы её замызганной кофты.