Английская лирика первой половины XVII века

ГИМН БОГУ, МОЕМУ БОГУ, НАПИСАННЫЙ ВО ВРЕМЯ БОЛЕЗНИ

У твоего чертога, у дверей За ними хор святых псалмы поет Я стать готовлюсь музыкой твоей. Настрою струны: скоро мой черед… О, что теперь со мной произойдет?.. И вот меня, как карту, расстелив, Врач занят изученьем новых мест, И, вновь открытый отыскав пролив, Он молвит: «Малярия». Ставит крест. Конец. Мне ясен мой маршрут: зюйд-вест, Я рад в проливах встретить свой закат, Вспять по волнам вернуться не дано, Как связан запад на любой из карт С востоком (я ведь — карты полотно), Так смерть и воскресенье суть одно. Но где ж мой дом? Где Тихий океан? Восток роскошный? Иерусалим? Брег Магеллана? Гибралтар? Аньян? Я поплыву туда путем прямым, Где обитали Хам, Яфет и Сим. Голгофа — там, где рай шумел земной, Распятье — где Адам сорвал свой плод… Так два Адама встретились со мной: От первого — на лбу горячий пот, Второй — пусть кровью душу мне спасет… Прими меня — в сей красной пелене, Нимб, вместо терний, дай мне обрести. Как пастырю, внимали люди мне, Теперь, моя душа, сама вмести: «Бог низвергает, чтобы вознести!..» Перевод Д. В. Щедровицкого

ГИМН БОГУ-ОТЦУ

Простишь ли грех, в котором я зачат? Он тоже мой, хоть до меня свершен, И те грехи, что я творил стократ И днесь творю, печалью сокрушен? Простил?.. И все ж я в большем виноват И не прощен! Простишь ли грех, которым те грешат, Кто мною был когда-то совращен? И грех, что я отринул год назад, Хоть был десятки лет им обольщен, Простил?.. И все ж я в большем виноват И не прощен! Мой грех — сомненье: в час, когда призвать Меня решишь, я буду ли спасен? Клянись, что Сын твой будет мне сиять В мой смертный миг, как днесь сияет Он! Раз Ты поклялся, я не виноват, И я прощен!.. Перевод Д. В. Щедровицкого

Бен Джонсон

ПРИГЛАШЕНИЕ ДРУГА НА УЖИН

Любезный сэр, прошу вас вечерком Пожаловать в мой небогатый дом: Надеюсь, я достоин вас. К тому же Облагородите вы скромный ужин И тех моих гостей, чье положенье Иначе не заслужит уваженья. Сэр, ждет вас замечательный прием: Беседе — не еде — царить на нем. И все же вас, надеюсь, усладят Мои оливки, каперсы, салат, Баранина на блюде расписном, Цыпленок (если купим), а потом Пойдут лимоны, винный соус в чаше И кролик, коль позволят средства наши. Хотя и мало нынче дичи, но Для нас ее добудут все равно. И если небеса не упадут, Нас неземные наслажденья ждут. Чтоб вас завлечь, есть у меня капкан: Вальдшнеп, и куропатка, и фазан, И веретенник наш украсят стол… Затем хочу, чтоб мой слуга пришел И нам прочел Вергилия творенья, А также наши с вами сочиненья, Чтоб пищу дать по вкусу и умам. А после… После предложу я вам, Нет, не стихи уже, а всевозможные, Вкуснее всех моих стихов, пирожные, И добрый сыр, и яблоки, и груши… Но более всего согреет душу Канарского вина хмельной бокал, Которое в «Русалке» я достал: Его и сам Гораций пил когда-то, Чьи детища мы ценим больше злата. Табак, нектар иль вдохновенья взрывы Все воспою… за исключеньем пива. К вам не придут ни Пуули, ни Пэрет, Мы будем пить, но муза нас умерит. Вино не превратит в злодеев нас. Невинны будем мы в прощальный час, Как и при встрече. И давайте с вами Печальных слов под лунными лучами Не говорить, чтоб не спугнуть свободу, И пусть наш пир вершится до восхода. Перевод В. В. Лунина

Эпиграммы

АЛХИМИКАМ

Вам тайный путь к обогащенью ведом? Что ж ходит нищета за вами следом!

МИЛОРДУ-НЕВЕЖДЕ

Ты мне сказал, что быть поэтом — стыд! Пусть прозвище тебе отныне мстит!

ВРАЧУ-ШАРЛАТАНУ

Асклепию был жертвуем петух За исцеленье. — Я же сразу двух Тебе дарую, если сам уйдешь И на меня недуг не наведешь!

НА СТАРОГО ОСЛА

Осел с супругой держится аскетом, Живя с чужими женами при этом.

О СМЕРТИ

Кто, вспомнив смерть, дрожит, как лист осенний, Тот, видно, слабо верит в воскресенье! Перевод Д. В. Щедровицкого

ЭПИТАФИЯ НА МОЮ ПЕРВУЮ ДОЧЬ

Здесь почиет малютка Мэри. Нет для меня страшней потери. Но надо меньше горевать: Бог дал ее, бог взял опять. В шесть месяцев сойдя в могилу, Она невинность сохранила. Ее душа — уже в раю (Взяла на небо дочь мою Мать божья волею своей), А здесь, разъединившись с ней, Внутри могильного предела Лежать осталось только тело. Перевод В. В. Лунина

ДЖОНУ ДОННУ

Донн! Полюбив тебя, и Феб и музы Расторгли с прочими свои союзы. Плод молодого твоего труда Стал образцом и будет им всегда. Твоим стихам прекрасным нет числа, Для них мала любая похвала! Язык твой и искусство, без сомненья, С любым твореньем выдержат сравненье. Тебя я восхвалять и впредь готов, Но в мире нет тебя достойных слов! Перевод В. В. Лунина

МОЕМУ ПЕРВОМУ СЫНУ

Прощай, мой Бенджамин. Вина моя В том, что в твою удачу верил я. Ты на семь лет был ссужен небом мне, Но нынче оплатил я долг вполне. Нет, не рыдаю я. Рыдать грешно О том, что зависть вызывать должно. Нам всем придется скоро в мир теней Уйти от плоти яростной своей. И если горе не подточит силы, То старость доведет нас до могилы. Спи, сын мой! Схоронил здесь, без сомненья, Бен Джонсон лучшее свое творенье И клятву дал: столь сильно, как его. Не полюбить вовеки никого. Перевод В. В. Лунина

УИЛЬЯМУ КЭМДЕНУ

Кэмден, почтенный муж! За все, что знаю, За все, что я собою представляю, Я у тебя в долгу, как и страна, Которая тобой наречена. Ты даже лучше понял сущность века, Чем мог он ожидать от человека. Как честен ты в своих произведеньях! Как в древних разбираешься твореньях! Какою властью наделен твой глас! Лишь ты один учить умеешь нас! Прости за правду. Скромность знает каждый Твою, и все ж — пожертвуй ей однажды. Я тише, чем достоин ты, пою… Прими ж, прошу, признательность мою! Перевод В. В. Лунина

ЭПИТАФИЯ НА С. П., ДИТЯ ПЕВЧЕСКОЙ КАПЕЛЛЫ КОРОЛЕВЫ ЕЛИЗАВЕТЫ

О нем прочтя, пусть стар и млад Рыдают ныне И знают: он не виноват В своей кончине. Он рос прекрасен и умен, Судил о многом, И стал причиной распри он Природы с богом. Всего тринадцать лет он жил Судьба жестока, Из них в театре он служил Три полных срока. Все старцы, сыгранные им, Так были ярки, Как будто духом молодым Владели парки, И тут судьба, что им сродни, Его убила. Тогда раскаялись они, Да поздно было. В живой воде им искупать Хотелось тело, Но небо душу уступать Не захотело. Перевод В. В. Лунина

ПОЧЕМУ Я НЕ ПИШУ О ЛЮБВИ

Амура пожелав воспеть, Я стих расставил, словно сеть, А он вскричал: «О нет, клянусь, К поэту в сеть не попадусь! Вот так мою сумели мать И Марса некогда поймать. Но есть ведь крылья у меня!» И упорхнул. С того-то дня Я заманить его не мог, Хоть столько хитростей привлек. Вот холодок в стихи проник: Сбежал Амур, а я — старик… Перевод Д. В. Щедровицкого

К ПЕНСХЕРСТУ

Ты, Пенсхерст, не из мрамора сложен. Нет у тебя ни блещущих колонн, Ни крыш, горящих светом золотым, Ни фонаря, чтоб похваляться им. Ты только дом, обычный старый дом, И зависти не вызовешь ни в ком. Ты радуешь иным — землей, водой, И воздухом, и лесом пред собой. Твой лес дарит охотнику услады, А на холме твоем живут дриады, Пирует Бахус там, а с ним — и Пан Под сенью буков, посреди полян. Там древо выросло — великий житель, И музы все нашли себе обитель. Его кора изрыта именами Сильванов, чьи сердца сжигало пламя. Сатир румяный фавнов там зовет Водить под дубом Леди хоровод. А в роще Геймэдж в день и час любой Оленя ты увидишь пред собой, Когда захочешь угостить друзей. В низине, где бежит к реке ручей, Пасутся и коровы, и телята. Чуть-чуть повыше — кони, жеребята… И кроликов не счесть по берегам. Там лес богат, а в роще Сидни там, Под сенью тополей у родника, Видны фазаны — в крапинку бока. Красотки-куропатки возле пруда Мечтают, дичью, став, попасть на блюдо. А если Медвей выйдет из брегов, В прудах богатый ждет тебя улов: В сеть сами рвутся карпы то и дело, И щуки, жить которым надоело, Когда с ленцой бросаешь невод снова, В него войти с покорностью готовы. Угри, желая не отстать от щуки, Сигают к рыболову прямо в руки. Есть у тебя еще и сад фруктовый, Как воздух, чистый и, как время, новый. Пораньше вишня и попозже слива Ждут часа поспеванья терпеливо. Висит так низко всякий вкусный плод, Что и малыш его легко сорвет. Хоть ты построен из огромных глыб, Никто во время стройки не погиб. Тебе желает счастия народ, И ни один крестьянин не придет К тебе без подношения, без дара. К тебе идет и молодой, и старый, Кто каплуна несет, а кто — пирог, Орехи тащут, яблоки, творог. Кто шлет к тебе с подарком дочерей На выданье, чтоб по пути мужей Они нашли. Плоды ж в руках у них Как бы являют спелость их самих. Но кроме их любви добавить часом Что можно было бы к твоим запасам Безмерным? Здесь любого, кто пришел, Ждет, изобильный и богатый стол! И всякий, будь то пахарь или пряха, Садится за господский стол без страха. Здесь пиво есть и хлеб. А то вино, Что пьет хозяин, пью и я равн о. Я точно так же, как и все кругом, Не чувствую стесненья за столом. Здесь от души кормить предпочитают И, сколько съел я мяса, не считают, А попрошу еще, несут тотчас Такой кусок, что и не съешь зараз. Скупым и жадным не был ты вовек. Когда я оставался на ночлег, Ты моего коня как на убой Кормил, как будто я хозяин твой. Все, что хочу, могу просить я тут, Здесь и король Иаков смог приют Найти, когда, охотясь со своим Прекрасным сыном, вдруг увидел дым И огоньки, что звали по пути К твоим пенатам поскорей прийти. Кто б из селян тебя ни посещал, Ты каждого с любовью угощал. Лились слова восторга через край Хозяйке, что снимала урожай Похвал за то, как с домом управлялась. А не было хозяйки, оставалось Все на местах: белье, еда, посуда, Как будто ждал гостей ты отовсюду! Ты, Пенсхерст, не устал ли от похвал, Так знай же — я еще не все сказал: Твоя хозяйка прелести полна, Она и благородна, и скромна. Хозяин твой — отец своих детей, Что счастье редкое для наших дней. А дети слово божье изучают И потому невинность излучают. Они, не зная, что такое лень, Псалмы, молитвы учат каждый день И постигают благостные чувства, Военные и прочие искусства. Уверен, Пенсхерст, каждый, кто сравнит Тебя с иными замками, на вид Причудливыми, тотчас скажет честно: Там чудно строили, а здесь живут чудесно. Перевод В. В. Лунина