Английская свадьба

Кабриолеты и дождь. Жениться – так сразу! Экзамен для разрешения на свадьбу. Три имени будущего мужа. Играющий на кларнете фермер и совместное молчаливое чтение газет. Принцы, летающие на вертолете. Маргаритки против ромашек и ежевика против малины. Продвинутый семнадцатилетний повар. Школьные каникулы. Рыбный пирог. Как стать английским землевладельцем

Вот я снова в Англии, только теперь уже с официальным визитом в качестве невесты; при этом более глупой цели пребывания, по-моему, придумать невозможно. Джеймс встретил меня в аэропорту, и по дороге домой мы решили не откладывать все в долгий ящик, а сразу же пожениться. Причем больше не испытывать свое счастье в Свонедже, а поехать в Корнуолл – там у Джеймса и дом поприличней, и друзей много опять же.

На следующий день, уже в корнуолльском городке Фалмут, мы первым делом пошли в регистрационный офис (ЗАГС по-нашему). На этот раз нас приветствовала милая девушка, и, чтобы сразу снять все сомнения, я гордо предъявила ей свою новоиспеченную невестину визу. В ответ она дружелюбно объяснила, что виза визой, но официальная процедура обязывает ее, прежде чем принять у нас документы для женитьбы, выяснить, что мы с Джеймсом знакомы не первый день. И вот она стала задавать нам вопросы друг про дружку, и тот, о ком спрашивали, должен был сидеть и помалкивать (подсказывать не разрешалось). После “допроса” документы она все же приняла и сказала, что теперь нам будет нужно ждать разрешения на свадьбу от властей. При этом надо, чтобы регистрационный офис обнародовал наше намерение и дал достаточно времени тем, кто считает, что к этому браку есть какие-нибудь препятствия, о них сообщить. Я ехидно поинтересовалась, где же они собираются все это обнародовать (особенно учитывая, что я русская), но она серьезно объяснила, что возможны два варианта на наш выбор: повесить объявление в местной церкви или опубликовать его в здешней газете. Мы выбрали церковь – причем я уверена, что ни один из ее прихожан никогда в жизни не слышал ни о Джеймсе, ни обо мне и о препятствиях соответственно вряд ли мог быть осведомлен. Так что мы расслабились, принялись ждать, развлекаться, навещать друзей и потихоньку готовиться к свадьбе. И, забегая вперед, скажу, что разрешение на нее мы получили по телефону уже через неделю.

Для начала заявляемся в гости к давнишним приятелям Джеймса. Это муж с женой, немолодые богатые фермеры. Хозяин представляется мне именем Тим, но звучит оно для такого важного с виду человека как-то не очень подходяще. Я, само собой, воздерживаюсь от комментариев, но позже начинаю приставать к Джеймсу с расспросами, и он мне назидательно объясняет, что англичане любят сокращать имена не только своих близких, но вообще всех подряд, в том числе и себя. И совершенно нормально, если какой-нибудь семидесятилетний старикан представляется всем не полным своим именем (например, Родерик), а сокращенным от него именем Род. И все эти Тимы, Мэгги, Джимы, Дэйвы и Ричи – не что иное, как сокращения от полных человеческих имен. Я перевариваю информацию, а потом с невинным видом спрашиваю: “А какое же тогда полное имя для тебя, Джеймс?” Он задумчиво смотрит на меня, явно прикидывая что-то в уме, а потом говорит: “Это и есть мое полное имя, а сокращением от него – если ты это хотела узнать – будет Джим”. И угрожающе добавляет: “Только не вздумай меня так называть!” – “Ладно-ладно, не буду, не переживай, – добродушно говорю я. – А еще, между прочим, в нашем заявлении на свадьбу ты фигурируешь как Джеймс Роберт Дэвид Харвуд. Откуда это у тебя столько имен? Получается, что все свое единственное-то имя сокращают, а у тебя их – вон какая куча. Ты что – какое-то особое исключение?” Джеймс жалостливо смотрит на меня, как на несмышленого ребенка, и начинает снисходительно объяснять: “Да почти у каждого англичанина есть не одно имя, а еще хотя бы парочка других. Это помимо фамилии, конечно”. Я оживляюсь: “А можешь мне какой-нибудь еще пример привести?” – “Ну да, – говорит он. – Вот, например, человек с сокращенным именем Роб и фамилией Джонсон на самом деле имеет и другие имена, и полный вариант будет Роберт Ричард Бересфорд Джонсон”. – “А второе имя – это что, имя его отца?” – задаю я, с моей точки зрения, совершенно невинный вопрос. “Почему это – второе?” – выпучивает на меня глаза Джеймс. Потом спохватывается – я же русская, таких простых вещей могу и не знать. “Вообще, в чем-то ты права – именем отца раньше называли мальчика-первенца в семье, и это было его первым именем. Вот, например, моих отца, и деда, и прадеда тоже звали Джеймс. Сейчас, правда, этого уже никто не придерживается.” – “А по какому же тогда принципу выбирают второе и третье имена?” – не отстаю от него я. “Ну, вообще-то они тоже произвольны и к имени отца никакого отношения не имеют”, – говорит он. “Так, а сколько таких имен можно иметь? И что, у женщин вторые и третьи имена тоже мужские?” Джеймс чуть не падает со стула от удивления: “Как это – у женщин мужские имена?! Ты что, надо мной издеваешься?!” Я тогда тоже спохватываюсь – он ведь англичанин, про отчества явно не в курсе – и примирительно говорю: “Ладно, все ясно; значит, у женщин – все имена женские”. Джеймс немного успокаивается и уточняет: “Ну да! А про количество имен ты спрашивала, так вот – их можно иметь сколько угодно, но народ особенно не злоупотребляет: место-то в свидетельстве о рождении ограниченно, так что придумают всего два-три имени ребенку – и хватит”.

Гораздо позже я поняла, что у всех наших знакомых есть по нескольку таких имен и лишь у одной из них – нет. У нее только обычные имя и фамилия, и в этой общей ситуации она мне кажется какой-то обделенной.

Да, так вот, пока меня знакомят с Тимом, нашим нынешним хозяином, Джеймс рассказывает, что тот всю жизнь занимался двумя вещами: вел фермерское хозяйство и играл в довольно знаменитом джаз-банде на кларнете. Причем был настолько хорошим музыкантом (и настолько хорош собой), что даже имел женскую группу поддержки, которая таскалась за ним по всем концертам, где бы он ни выступал – в местных ли пабах или за границей. Его жена Сью – интеллектуалка, знающая все на свете и активно участвующая во всяких благотворительных мероприятиях. При этом живут они на краю крошечной деревни, по нашим меркам – в совершеннейшей глухомани. После первых приветствий, чашечки чаю и общей беседы все мы преспокойно уселись читать газеты. Я поначалу смутилась – как-то это не слишком вежливо, с моей точки зрения. Но Джеймс мне тихонько шепнул, что я напрасно комплексую, и все это абсолютно в порядке вещей.

И вот я читаю в доставшейся мне газете: арестованы литовец и трое русских, им грозит суд. Оказывается, вся их вина состоит в том, что они наловили рыбы в речке, развели на ее берегу костер и стали рыбу жарить. В этот самый момент нагрянула полиция и всех повязала. Мне это кажется ужасно несправедливым, и я требую у своих англичан объяснений, а они мне говорят, что ловить рыбу в реке или озере, не купив на это лицензию (а иногда и не заплатив дополнительно владельцу этой конкретно части берега или реки), нельзя. Это считается воровством. Я тут же интересуюсь: а что, все рыбаки, которых мы часто видим на берегу моря, выходит, эти лицензии имеют? С морем, оказывается, по словам моих собеседников, – другое дело. Если ловишь рыбу с берега моря, то никакая лицензия на это не нужна. Жаль, что литовец и русские про это не знали…

После обеда мы все вместе идем гулять. Каким-то извиняющимся тоном наши хозяева объясняют, что поля и перелески вокруг – их частные владения и никому, кроме них самих и их гостей, бывать там не положено. Пока мы дышим свежим воздухом, Сью рассказывает, что всего в шести милях отсюда расположено большое поместье, где живут принцы Уильям и Гарри – дети принцессы Дианы и принца Чарльза. Не так давно принц Уильям получил право на вождение самолетов (вроде как окончил курс обучения и успешно сдал все экзамены, что ли) и тут же, прихватив своего братца Гарри, на вертолете полетел на какую-то вечеринку. Про это, я помню, действительно писала пресса, возмущаясь тем, на что тратятся деньги налогоплательщиков. А местные теперь высматривают вертолеты в небе – там ведь снова с большой вероятностью могут оказаться оба принца.

Гуляем, я замечаю на поле и вдоль троп маленькие ромашки. Потом приглядываюсь – никакие это не ромашки, а обыкновенные маргаритки, только растут они не на клумбах, как в России, а повсюду – и совершенно диким образом.

Пока мы дышим свежим воздухом, успеваем обсудить, что дикая малина, как у нас в подмосковных лесах, здесь совсем не растет. Зато растет, причем в огромных количествах, ежевика. Английское ее название – blackberry, то есть “черная ягода”, и это похоже на правду: ягоды у нее как у крупной малины, только почти черные, ну и вкус совсем другой, разумеется. Народ собирает ее вдоль дорог и тропинок и делает из нее сироп, джем, тушит и добавляет в пироги. И после прогулки дома у Сью с Тимом мы снова засели пить чай – с булочками с маслом и с домашним джемом из ежевики. Типично английская еда, – только вот разве может ежевика сравниться с малиной!

После чая мы устроились слушать диски с записями джаз-банда Тима, и он, разошедшись, достал кларнет и сыграл нам парочку мелодий вживую – и, надо сказать, отлично сыграл. А потом потащил нас смотреть свой личный огромный офис с Интернетом и компьютерами последних моделей на втором этаже гаража (в котором на тот момент стояло пять их – Тима и Сью – машин). Не совсем мне понятно, зачем фермеру-музыканту все эти прибамбасы с офисом и компьютерами, но, похоже, он завел их просто из любви к искусству. И тут я подумала: интересно, а когда русские фермеры заживут такой жизнью – с кларнетом, Интернетом и хорошими машинами?

На ужине в местном пабе мы случайно встретились с симпатичным внуком наших хозяев. Он только что перекрасил свои темные волосы в блондинистый цвет, в ухе, как и полагается в семнадцатилетнем возрасте, – серьга. Обычный модный и умненький мальчишка из очень богатой семьи. Вдруг выясняется, что по всем выходным он работает в этом пабе поваром. Это в свои-то 17 лет! С пятнадцати он подрабатывал здесь официантом, потом – помощником повара и вот теперь уже готовит воскресное жаркое для посетителей. Дело в том, что какое-то время назад он решил, что в восемнадцать поедет в кругосветное путешествие. А для этого ему нужны деньги. Хотя его родители очень богаты (как, впрочем, и бабушки с дедушками), в голову ему не приходит просто взять и попросить у них денег – вот он и зарабатывает их сам в свободное от учебы время.

“Слушай, а с какого возраста тогда дети в Англии имеют право работать, если ты в пятнадцать уже вовсю вкалывал?” – удивленно спрашиваю я этого поваренка. “Вообще-то с тринадцати, – охотно объясняет он, – но всего по нескольку часов в неделю и по такому расписанию, чтобы это не мешало школе.” – “Интересно, а кем можно работать в тринадцать лет? – размышляю я. – Не могут же детей брать на нормальную работу!” – “Ну, чаще всего в этом возрасте разносят газеты или работают кассирами в супермаркетах. Это мне просто повезло!” – смеется он. Тим со Сью давно уже прислушиваются к нашему разговору и тут решают уточнить, что вообще всех детей в Англии родственники поощряют работать, и даже самые богатые родители ожидают, что их дети будут сами обеспечивать себя (хотя бы частично) после 18 лет, пусть они и учатся, скажем, на дневном факультете университета. “А как у вас с каникулами?” – спрашиваю я поваренка. “А в каникулы я тоже работаю”, – вздыхает он. “Да нет, я не об этом! Сколько месяцев в году у вас каникулы?” – “А-а-а, – расплывается он в улыбке. – Вообще мы учимся с начала сентября до середины июля. Самые большие каникулы у нас летом, на Рождество и на Пасху, хотя еще бывают каникулы середины семестра и банковские праздники”. – “Как это, в банковские праздники – тоже каникулы?” – удивляюсь я. “Ну, если это можно назвать каникулами, – уточняет он, – просто к обычным выходным добавляется еще понедельник. Три дня – немного, конечно, но все же лучше, чем ничего!” – “А в конце учебного года, между прочим, – многозначительно смотрит на него Сью, – каждый учитель пишет о каждом ученике отчет для родителей: что в нем хорошего и какие недостатки”. И по этому взгляду я понимаю, что поваренок наш безупречен не во всем.

Из еды в этом пабе я заказала себе fishpie – дословно переводится как рыбный пирог. Официантка ставит передо мной глиняную мисочку с картофельным пюре. “Нет-нет-нет! – начинаю протестовать я. – Я же заказывала fishpie!” Все окружающие смотрят на то, что мне принесли, потом удивленно – на меня. А Джеймс смущенно говорит официантке: “Спасибо! Мы тут сами разберемся!” Она убегает, я пыхчу от негодования, а он мне тихонько так говорит: “А это что, по-твоему?

Ты не знаешь, что ли, что это и есть fishpie (то есть рыбный пирог)?” Я с недоверием начинаю ковыряться в картофельном пюре: там действительно попадаются кусочки разных видов рыбы, мидии, креветки и много то ли сметаны, то ли сливок с сыром; все это запечено в духовке и, должна признаться, на самом деле очень вкусно. Только вот мне до сих пор непонятно: зачем было эту смесь называть пирогом?