Английская свадьба

Пока мы едим и выпиваем, выясняется, что Тим и Сью сдают в аренду некоторые участки своих земель, а заодно и пару домов, принадлежащих им, и не понаслышке знают про всякие проблемы, связанные с землевладением. Тим рассказывает об одной интересной детали в английских законах: если кто-то самовольно поселится на определенном участке земли и его никто официально не попытается оттуда выселить в течение 12 лет, то земля эта становится собственностью “захватчика”. А настоящий хозяин где-нибудь на другом конце страны может об этом не знать и продолжать считать, что земля по-прежнему его.

Я смотрю на Джеймса и понимаю, что мы с ним одновременно подумали об одном и том же: “Хорошо бы, чтобы на ваших землях никто втихаря не доживал двенадцатый год!”

Глава 2

Мокрые термокостюмы, четырнадцатиградусная вода, стометровка на пляже и серфинг для начинающих. Гурманы-вегетарианцы и английское шампанское. Маршруты следования такси

На следующий день мы попрощались с Тимом и Сью и стали размышлять, чем бы заняться теперь. Здесь, в Корнуолле, много пляжей с отличными волнами и во многих городках полно недорогих гостиниц для серферов. Мы с Джеймсом посовещались и решили, что, раз уж все равно болтаемся тут без дела, надо попробовать себя и на этом поприще. Недалеко от одного из длинных песчаных пляжей нашли школу, где учат серфингу, и приятно удивились ценам – при хороших инструкторах и отличном оборудовании она была гораздо дешевле, чем, скажем, в Испании или Франции. Подталкивая друг друга в бок, мы набрались храбрости и заявили, что решили взять у них урок. Нам тут же выдали по уже мокрому и холодному термокостюму и показали, где переодеться. Переодевались мы с горем пополам, с непривычки застревая в костюме то рукой, то ногой и пытаясь надеть все задом наперед. Наш будущий учитель, атлетического склада молодой англичанин, наблюдал за нами с нескрываемым презрением, потом сам в две секунды переоделся, выдал по доске, показал, как их нести, и повел нас на пляж. Топать до него было минут десять, начинался дождь, и дул сильный ветер. На подходе одиноко стояла маленькая доска с температурой воды в море: 14 °C. Мы с Джеймсом приуныли, и тут он переиначил знаменитую фразу про англичан на солнце “Only mad dogs and Englishmen go out in the midday sun” на “Only mad dogs, Russians and Englishmen go surfing in the pouring rain”. Мы посмеялись и немножко согрелись. Джефф, наш инструктор, сначала заставил нас махать руками и ногами, а потом отправил бегать по пляжу стометровку туда-сюда. Под конец мы совершенно выдохлись, еще и не начав ничему учиться, и тут он усадил нас на песок и стал объяснять правила. Меня несколько насторожило, когда он со скучающим видом сказал: “Ну, а что делать, если течение станет уносить вас в море, вы конечно же знаете”. Я встрепенулась и с недоверием огляделась вокруг: и кто же это здесь, интересно, про это знает? Никого такого увидеть мне не удалось, и тогда я задала, по-видимому, совершенно глупый, с его точки зрения, вопрос: “Вообще-то нет! А что, здесь есть такие течения?” Он тогда вздохнул и стал терпеливо объяснять, что в определенный момент отлива морская вода с разных сторон как-то хитро пересекается и получается, что идет сильное течение от берега и что мы легко можем в него попасть в это время дня. Тут я задумалась, надо ли мне все это, а потом спохватилась и спрашиваю: “Да! А делать-то что, если я в него попаду?” Пока он объяснял, что делать, мы поглядывали на море: был и правда отлив, и до воды надо было идти еще метров триста, зато уж там были отличные волны – не слишком большие, закручивающиеся белыми барашками (“белыми конями”, как говорят англичане) далеко от линии прибоя, и, судя по двум другим серферам (к моему удивлению, в море полоскалась еще парочка новичков), море совсем неглубокое, и можно заходить довольно далеко. Короче, красота для начинающих. А из-за того что дождь и такой холод, к тому же совсем нет пляжников, так что все вокруг – в полнейшем нашем распоряжении.

И вот в течение почти двух часов мы учились ловить волну – под проливным дождем в четырнадцатиградусной воде. Подозреваю, что Джеймс, также как и я, особого счастья при этом не испытывал. Зато, когда волна ловилась и мы неслись на ней к берегу, а потом вскакивали на доску (вообще-то это я себе льщу; я скорее на нее взбиралась, как ленивая лягушка, – сил-то от холода совсем уже не было), то вопрос, что мы тут делаем, сам собой отпадал.

К концу первого часа упражнений мне стало казаться, что к пальцам ног у меня прицепились водоросли. Когда же мы, в конце концов, окончательно выбрались на берег, стало ясно, что это просто второй палец на ноге у меня отмерз, то есть совершенно побелел, потерял чувствительность и что это его я принимала за водоросли! Наш инструктор искренне удивился: всего каких-то там два часа в холодном море – и надо же, отмороженный палец! Я осторожно поинтересовалась: а что, здесь вода всегда такая холодная? Он обиделся: “Ну почему же, в середине и в конце лета у нас бывает и семнадцать градусов. А иногда даже и все восемнадцать!” Понятно теперь, почему никогда раньше я не слышала, чтобы кто-то, кроме англичан, сер-фил в Корнуолле…

Потом понадобилось два часа активного массажа, сидения в сауне и горячей ванне, чтобы привести мой палец в чувство…

А вечером мы с Джеймсом решили отметить наше большое начинание и пошли пешком через поля-луга ужинать в милейший ресторанчик на берегу моря. Друзья, с которыми мы договорились там встретиться, были вегетарианцами, и притом гурманами. Никогда не знала, что эти два понятия совместимы, а тут оказалось, что это очень даже возможно. Когда мы уселись к ним за столик, они предложили заказать английское шампанское. “А разве такое бывает?” – удивилась я, и они принялись горячо объяснять, что в Корнуолле есть отличные виноградники, и здесь производят игристое вино, которое не уступает хорошему французскому. А из-за постепенных изменений в климате местный виноград приобретает свойства, которые раньше были присущи только винограду в районе Шампани. А вот в самой Шампани во Франции, наоборот, сказали они, по тем же самым причинам виноград теперь уже не тот. Поэтому корнуолльское игристое скоро по качеству будет гораздо лучше французского шампанского. Ну а по цене оно и так уже особо не отстает. Мне эта легенда очень даже понравилась – только я тут же решила, что проверять ее на своих друзьях французах не стану.

Вечер мы провели, слушая размышления наших друзей о том, как важно, чтобы еда, пусть и вегетарианская, была хорошо приготовлена с использованием подходящих специй, и пробуя это местное игристое вино, которое действительно оказалось отличным. Сытые и довольные, усаживаемся с Джеймсом в такси, чтобы ехать домой, и видим в машине большую табличку, прикрепленную так, что ее трудно не заметить: “Если у вас есть свой предпочтительный маршрут следования, пожалуйста, сообщайте о нем водителю заранее”.

Глава 3

Ноги для серферов – не главное. Булочки с горячим крестом и шоколадные зайцы на Пасху. Что такое “пост по-английски”. Контейнеры для использованного целлофана. Тринадцать кошачьих жизней

На следующий день у нас был забронирован второй урок серфинга. К моему удивлению, утром мы не встали с воспалением легких, и даже маленькой простуды обнаружить не удалось, так что никаких отмазок ни у Джеймса, ни у меня не было. Зато на руках, плечах и спине болела каждая, даже самая малюсенькая, мышца. А мне-то всегда казалось, что для серферов главное – это ноги…

Мы вышли из дома, Джеймс стал что-то там укладывать в машину, а я с подозрением уставилась на небо – будет ли сегодня дождь. Облака неслись с дикой скоростью, и никогда раньше я не видела их так близко, разве что высоко в горах. А уже в машине Джеймс мне рассказал, что по направлению ветра (и соответственно того, куда плывут облака) здесь легко определяют, какая будет погода. Например, западный ветер с Атлантики обычно приносит дождь, а восточный летом несет тепло, а зимой – холод. “Тут считают, что это из России”, – со знанием дела сообщил он.

Когда мы подъехали к пляжу, уже вовсю светило солнце и вода стала теплее – целых 15 °C! Видимо, поэтому в море ковырялась куча начинающих, и в этот день главной задачей для нас с Джеймсом было не впилиться в кого-нибудь на своей доске.

А по дороге домой мы не выдержали и остановились посмотреть на вид изумительной красоты. И вдруг на узкой тропке над морем наткнулись на мемориальную доску: чудом выжившие друзья установили ее погибшему в море товарищу (совсем молоденькому парню, судя по датам рождения и смерти). На ней было выбито предупреждение: люди, будьте осторожны, море здесь очень опасное! И мне тогда стало понятно, почему здесь купается совсем немного народу…

Притащились домой, замерзшие, усталые, но довольные, и у входа столкнулись с соседом. С восторгом начали было рассказывать ему про свои подвиги, а он посмотрел на нас эдак с сочувствием и говорит: “I don’t do discomfort any more”. Мол, “могу себе позволить больше не заниматься вещами, причиняющими дискомфорт…”

Дома обнаруживаю, что на мое имя пришла посылка. Оказывается, это Джеймс по поводу Пасхи сделал мне подарок – правда, несколько эксцентричным способом: прислал по почте три коробочки изумительных шоколадных конфет. Пасха у англичан обычно не совпадает по времени с русской, и каждый год промежуток времени между ними разный. А тут вдруг в кои-то веки она пришлась на один день! Я удивилась подарку: “Спасибо, конечно, но мне казалось, что вы только детям шоколадные яйца на Пасху дарите!” Джеймс самодовольно отвечает: “Ну да, взрослые обычно ничего друг дружке и не дарят. Вот если бы мы с тобой были влюбленными друг в дружку тинэйджерами, могли бы обменяться шоколадками. Это я просто решил тебя побаловать”. Мне становится интересно: “А как вы вообще тут Пасху отмечаете? Все-таки большой праздник, у всех каникулы, но что-то я не замечаю ничего особенного. Яйца, насколько я поняла, вы не красите, куличи не печете…” – “Ну, помнишь, мы же с тобой в прошлую пятницу утром ели hot cross buns (булочки с горячим крестом), – говорит Джеймс, – так вот и отмечаем”. Я думаю о том, что булочки с горячим крестом мне совсем не понравились: маленькие, липкие, с разными приправами, вкус которых показался мне ужасно противным. А Джеймс рассказывает дальше: “Еще в воскресенье дети охотятся за шоколадными яйцами, которые родители заранее где-нибудь спрятали. А больше ничего особенного и не делаем. Разве что вот в Лондоне бывает большое пасхальное шествие, но оно и не выглядит как что-то там религиозное, народ просто празднует банковский выходной”. Тут мне приходит в голову: “А как тут постятся перед Пасхой? Понятно, что ты не постишься, а как остальные?” Джеймс дико удивляется: “Вообще-то я слышал про пост, но даже и не знаю никого, кто бы в нынешние времена постился. Это какой-то совсем уж средневековый пережиток!” Тут ему приходит в голову посмотреть в словаре, что там пишут про пост, и мы с удивлением обнаруживаем, что насчет еды там ничего особенного нет, а просто значится, что “пост – это период в сорок дней перед Пасхой, когда верующие отказываются от своих обычных удовольствий”. Я перевариваю информацию и помалкиваю о том, что в России этот пережиток очень даже популярен.

Вечером мы с Джеймсом поехали в супермаркет за едой. Многое в англичанах становится понятным, если усвоить, что это нация, очень бережно относящаяся к природе: особо продвинутые в этом отношении покупают в супермаркетах исключительно нерасфасованные фрукты и овощи, а потом складывают покупки не в целлофановые пакеты, а в принесенные с собой специальные корзинки (тоже, кстати, экологические – сделанные из соломы или прутиков). Все это – чтобы не выбрасывать потом всякие упаковки и целлофан и не загрязнять окружающую среду. Сегодня мы с Джеймсом с удивлением обнаружили, что эта конкретно сеть супермаркетов не так давно сделала целлофановые пакеты платными – цена, хоть и символическая, якобы частично окупает стоимость переработки этих самых пакетов, и народ, даже несознательный и не пользующийся плетеными корзинками, перестал набирать эти пакеты без счета. А еще в этом супермаркете стояли специальные контейнеры, в которые нужно засовывать использованный целлофан, и аккуратные англичане несли его из дома сюда, а не выбрасывали на помойку.

Возвращаемся из магазина домой, и прямо под колеса нашей машины кидается соседский котенок, пытаясь повторить свой обычный подвиг. Я наблюдаю, как Джеймс в очередной раз в последний момент с трудом выворачивает, чтобы его не задавить, и не удерживается от того, чтобы не побурчать на эту тему Оказывается, здесь говорят, что у кота тринадцать жизней: то есть погибнет он только после тринадцати случаев, которые легко могли бы его убить. “Так что недолго ему жить осталось!” – с некоторым сожалением констатирует Джеймс.