Анна Каренина. Черновые редакции и варианты

Она сама себ показалась слишкомъ жалка, и слезы надорвали ея голосъ. Она помолчала и, положивъ руку на его рукавъ, не давала ему говорить, дожидаясь пока будетъ въ силахъ говорить.

Онъ смотрлъ на нее, сдерживая дыханье. Ей стало жалко его, она успокоилась и сказала не то, что хотла сказать. Она сказала одно то, о чемъ она могла говорить, — о муж.

* № 70 (рук. № 50).

Посл объясненія съ женой на дач Алексй Александровичъ почувствовалъ вполн все значеніе совершившагося съ нимъ несчастія. Онъ понялъ, что его и ея жизнь окончательно разбиты, и ясно, по своей умственной привычк, самъ себ изложилъ дло и поставилъ вопросы, что длать? Какой путь избрать изъ всхъ тхъ, которые представлялись: 1) Вызвать на дуэль Вронскаго и убить его или быть убитымъ, 2) Бросить ее и требовать развода. 3) Оставаться въ настоящемъ положеніи, соблюдая приличія. Больше этихъ 3-хъ выходовъ онъ не видлъ, такъ какъ не могъ серьезно остановиться на 4-мъ выход, который, какъ ни безсмысленъ онъ былъ, часто представлялся ему съ большой заманчивостью: [1033] сдлать какъ будто ничего не было. Первый выходъ, состоящій въ томъ, чтобы вызвать Вронскаго на дуэль, не особенно занималъ Алекся Александровича потому, что нервы его были слабы и онъ безъ ужаса не могъ подумать о пистолет, на него направленномъ и никогда въ жизни не употреблялъ никакого оружія, и поэтому ему казалось, что должно это сдлать. Но онъ видлъ, что если дло это могло быть поправлено чьей нибудь смертью, то чувство говорило Алексю Александровичу, что не смерть Вронскаго, а его смерть или смерть его жены могла поправить дло, и потомъ это неприлично было. Второй выходъ — разводъ — Алексй Александровичъ не могъ выбрать потому, что онъ этимъ позорилъ свое имя и портилъ будущность сына. Оставался одинъ выходъ — соблюденіе приличій и statu quo. [1034] Какъ ни мучительно было это положеніе, оно спасало честь имени, будущность сына, и страдалъ одинъ онъ, Алексй Александровичъ.

1033

Зач.: Убить себя, ее или обихъ вмст.

1034

[прежнего положения.]

Алексй Александровичъ остановился на этомъ ршеніи.

Доктора уже давно посылали его въ Карлсбадъ. Въ послднее время здоровье его еще боле разстроилось, и Алексй Александровичъ ршился ухать на 3 мсяца за границу.

* № 71 (рук. № 51).

Оставшись одинъ, Алексй Александровичъ сталъ уже спокойно обдумывать свое положеніе и въ первый разъ вполн понялъ, что нельзя уже скрывать отъ самаго себя свое положеніе: фактъ какъ бы офиціяльно былъ заявленъ ему — поступило заявленіе въ правильной, опредленной форм и требовало, какъ входящее, своего соотвтственнаго исходящаго. Алексй Александровичъ рекапитюлировалъ ходъ дла и задумался о томъ ршеніи, которое нужно принять. [1035] Ему представлялись слдующія ршенія: первое — вызвать его на дуэль и убить его или быть убитымъ. Второе: взять ее властью мужа — прекратить ее отношенія съ этимъ человкомъ и дйствовать на нее властью и увщаніемъ и третье: разводъ. Отряхнуться отъ грязи, въ которую наступилъ, и идти своей дорогой. [1036] Но кром этихъ 3-хъ выходовъ, представлявшихся ему, — пресченія и исправленія и развода, ему въ первыя же минуты наравн съ этими тремя выходами представлялся и четвертый, на который онъ въ первыя минуты не обратилъ вниманія. Выходъ этотъ состоялъ въ томъ, чтобы поступить такъ, какъ поступаютъ съ входящими бумагами, которымъ не желаютъ дать хода, — т. е. отвтить исходящей, но такою, которая не измнила бы положенія вещей, а заставила бы входящую, исходящую длать вчно ложный кругъ. [1037] Первый выходъ — вызовъ на дуэль Вронскаго [1038] — долго занималъ Алекся Александровича въ особенности потому, что нервы его были слабы и онъ безъ ужаса не могъ подумать о пистолет, на него направленномъ, и никогда въ жизни не употреблялъ никакого оружія. Онъ давно и съ молоду боялся, не трусъ ли онъ, но, обдумавъ вопросъ со всхъ сторонъ, Алексй Александровичъ пришелъ къ заключенію, что онъ не можетъ это сдлать [1039] во первыхъ потому, что это было невозможно по сред, въ которой онъ жилъ, по своему прошедшему, по тому взгляду, который существовалъ на него.

1035

Зачеркнуто: Въ первую минуту душа его была переполнена злобой къ ней и, вспоминая, съ подробностями вспоминая свои отношенія къ ней и отношенія къ ней Вронскаго, изъ всхъ возможныхъ выходовъ ему представлялся желательне всего тотъ, чтобы сдлать ей также больно, какъ она ему сдлала, — унизить нравственно, даже просто физически бить ее — ему хотлось больше всего. Потомъ желалось наказать Вронскаго.

1036

Зач.: Что будетъ больне для нее, то онъ и хотлъ сдлать.

1037

Зачеркнуто: Первый выходъ — избить, убить ее, вымстить на ней свою злобу — оказался невозможнымъ и только выраженіемъ порыва, которымъ онъ не усплъ еще овладть. И, не дохавъ еще до Петербурга, Алексй Александровичъ совершенно опомнился и откинулъ эту зврскую мысль. «Это животное чувство», сказалъ себ Алексй Александровичъ, и это разсужденіе было совершенно достаточно, чтобы уничтожить это желаніе.

1038

Зач.: не смотря на то, что тоже былъ животный,

1039

Зач.: но не потому, чтобы онъ боялся; напротивъ, несмотря на свою слабость нервъ въ этомъ отношеніи, Алексй Александровичъ сейчасъ вышелъ бы охотно на барьеръ съ Вронскимъ; но сейчасъ этаго нельзя было сдлать, a посл Алексй Александровичъ чувствовалъ — у него не будетъ на это духа. Но это соображеніе не остановило бы его; главное было то,

«Дикій человкъ, тотъ, который можетъ драться на дуэли, подобенъ комет, блуждающему тлу. Но я — я движусь не одинъ, я движусь въ связи съ цлой системой, я влеку и я увлекаемъ. Кого я возьму въ секунданты?»

Онъ перебралъ своихъ друзей. Странно было представить кого нибудь изъ нихъ участвующаго въ дуэли.

[1040] Вовторыхъ, это было невозможно потому, что Алексй Александровичъ зналъ себя. Ежели бы сейчасъ, сію минуту Вронской былъ бы тутъ, онъ смло бы вышелъ съ нимъ на барьеръ. Если бы даже посл, [1041] въ подобную минуту раздраженія (Алексй Александровичъ чувствовалъ, что онъ будетъ испытывать такія минуты), если бы сейчасъ, въ эту минуту раздраженія, Вронской былъ тутъ на лицо съ пистолетомъ, онъ бы выдержалъ и выстрлилъ. Но вызвать и ждать день, ночь (Алексй Александровичъ зналъ тотъ ходъ мыслей, который придетъ ему) — онъ чувствовалъ, что не могь этаго. Второй выходъ — пресченія и исправленія — былъ лучше по принципу, былъ боле схожъ съ тмъ складомъ характера, котораго онъ не имлъ, но который Графиня Лидія Ивановна и вс уважающiе его люди думали, что онъ иметъ, но привести его въ исполненіе онъ не видлъ никакой возможности. Для приведенія его въ исполненіе нужно было имть на нее нравственное вліяніе, а онъ чувствовалъ, что всегда не онъ, а она имла на него нравственное вліяніе, не онъ своимъ чувствомъ и умомъ обнималъ ее всю, со всми ее свойствами сердца и ума — она всегда была для него тайной, — а она, казалось, безъ малйшаго труда понимала его всего, съ его самыми тайными задушевными мыслями и вншними мельчайшими привычками характера. И теперь онъ, добродтельный, высокопоставленный, главное, совершенно правый человкъ, чувствовалъ, что она, преступная женщина, всетаки задавитъ его своимъ нравственнымъ вліяніемъ и что борьбы быть не можетъ. «Съ другой женщиной, мене испорченной, мене распущенной по пород, я бы долженъ былъ поступить такъ, — сказалъ онъ себ, — но съ ней не можетъ быть и рчи объ исправленіи».

1040

Зач.: Оставался выходъ развода. Но какъ сдлать разводъ? Уличить, отобрать сына и дать имъ свободу и то самое, чего они желаютъ.

1041

Зач.: Вронской вновь оскорбилъ бы его своимъ присутствіемъ въ дом, онъ чувствовалъ

Оставался послдній выходъ — развода. Но, несмотря на то что большинство дйствій Алекся Александровича имло своимъ источникомъ разсужденіе, что выходъ этотъ былъ самый разумный, Алексй Александровичъ, находясь въ середин этаго вопроса, чувствуя вс его стороны, съ ужасомъ обдумывалъ подробности этаго выхода и не находилъ возможности привести его въ исполненіе. Для развода нужно признаніе вины однаго изъ супруговъ. О принятіи на себя вины не могло быть рчи, ибо это былъ бы обманъ передъ закономъ Божескимъ и человческимъ. Признаніе въ вин ея добровольное едва ли могло быть достигнуто: уличеніе ея въ вин было дйствіемъ низкимъ, неблагороднымъ и нехристіанскимъ. Въ обоихъ случаяхъ разводъ клалъ позоръ на имя и губилъ будущность сына, сына, котораго онъ ненавидлъ теперь, но котораго онъ долженъ былъ любить въ глазахъ людей, уважающихъ его. При томъ въ вопрос, поднятомъ въ обществ о развод, Алексй Александровичъ и офиціально и частно всегда былъ противъ.

Оставался одинъ послдній выходъ, такъ скромно заявившій себя, но такъ настоятельно требовавшій къ себ вниманія, — сдлать какъ будто ничего не было — замереть. «Этаго я не могу сдлать, — съ чувствомъ оскорбленной гордости сказалъ себ Алексй Александровичъ. — Я долженъ заявить свою волю, опредлить свое положеніе».

И, вновь перебравъ систематически вс прежнія выходы и отвергнувъ ихъ, онъ остановился на слдующемъ ршеніи. «Я долженъ объявить имъ. Нтъ, ей, — поправилъ онъ себя. — Я его не знаю и не хочу знать. Я долженъ объявить свое ршеніе о томъ, что внутренно я разрываю съ ней всякія отношенія, но что, обдумавъ то тяжелое положеніе, въ которое она поставила семью, вс другіе выходы будутъ хуже для обоихъ сторонъ, чмъ вншнее statu quo, и что таковое я согласенъ соблюдать, но подъ строгимъ условіемъ исполненія съ ея стороны моей воли. Хотя ршеніе это было ничто другое, какъ исходящая бумага, дающая ложный кругъ длу, по которому внесена входящая бумага, Алексй Александровичъ остановился на этомъ, какъ на нкоторомъ открытіи и наилучшемъ и единственномъ компромисс. Ршеніе было взято, но успокоенія Алексй Александровичъ не испыталъ до тхъ поръ, пока онъ не привелъ его въ исполненіе письмомъ, которое онъ послалъ жен.

<Главное же успокоеніе въ эти тяжелые дни дала Алексю Александровичу та дятельность служебная, которой была посвящена вся его жизнь. На другой день посл скачекъ, когда явились просители, докладчики и онъ слъ за кипу бумагъ, бойко длая на поляхъ своимъ большимъ карандашомъ привычныя отмтки, и потомъ отчетливо передалъ нужныя замчанія правителю длъ и почувствовалъ, что все мучительное пережитое имъ и переживаемое всми людьми не иметъ ничего общаго съ той сферой дятельности, къ которой относятся вс эти сдланныя имъ распоряженія, онъ вздохнулъ свободно. Эта витающая въ отвлеченныхъ высотахъ административная жизнь, правильная, отчетливая, не подверженная случайностямъ жизни, страстямъ, желаніямъ, оставалась и всегда будетъ оставаться его неизмнной утшительницею.

Въ этомъ мір не было и не могло быть сомнній, что нужно и не нужно, что дйствительно такъ или не такъ, что хорошо и что дурно... Все было ясно, просто, отчетливо, элегантно въ своемъ отвлеченномъ род и несомннно. Сомнваться въ необходимости дйствія нельзя было, какъ нельзя сомнваться въ необходимости колебаній волнъ воды или воздуха. Данъ толчекъ, дано высшее распоряженіе, и, безконечно дробясь, расходятся повелнія, предписанія и волны. И чмъ ближе къ началамъ толчковъ, тмъ восторженне чувство колебанія. Сомнваться въ дйствительности фактовъ также мало можно, какъ сомнваться въ дйствительности ощущеній того, что доходитъ до глаза или уха волна свта или воздуха. Спорятъ о теоріяхъ, о способности воспринимать; но волна поражаетъ органы, и явленіе есть. Донесенія, отчеты являются въ условной, непоколебимой форм, и есть то, что производить ихъ. Сомнваться въ томъ, что хорошо или дурно, тоже нельзя, какъ сомнваться въ явленіяхъ высшихъ силъ. Идетъ свыше, и вопросъ о томъ, хорошо или дурно, не существуетъ. Для дйствій же, исходящихъ не свыше, для тхъ, гд самъ долженъ быть первымъ толчкомъ, для Алекся Александровича тоже не могло быть сомнній, ибо есть теорія, приложимая ко всмъ случаямъ, изложенная въ книгахъ, и стоитъ только держаться разъ навсегда, и не будетъ сомнній.

Притомъ же въ этомъ мір три вопроса: что, каково, знаніе, что нужно, необходимо и что хорошо, добра — неразрывно связаны и всегда проходятъ одинъ общій кругъ. Чтобы узнать, въ какомъ положеніи находится дло или обстоятельство, дается толчекъ, длается вопросъ. Отражаясь по волнамъ, толчекъ доходитъ, развтвляясь, до послднихъ предловъ и тмъ же путемъ передаетъ обратно, и получается несомннный отвтъ на какой бы то ни было сложный или и кажущійся неразршимымъ даже всми мудрецами міра вопросъ. Получается отвтъ точный, опредленный за №, подписомъ компетентныхъ лицъ и изложенный однимъ опредленнымъ, пригоднымъ для своей цли языкомъ. Становится извстнымъ то положеніе, въ которомъ находится дло, о которомъ нужно знать. Является вопросъ — что нужно? Опять, если нтъ ршенія свыше, исключающего вопроса, длает[ся] запросъ. Получается опредленный отвтъ. И также ршается вопросъ — хорошо ли? Но опредленность, ясность, несомннность, возвышенность этаго міра не заключала еще всего того, что видлъ и чмъ жилъ въ немъ Алексй Александровичъ. Кром этаго вчнаго, возвышеннаго круга дятельности, среди этаго круга, переплетаясь въ немъ въ самыхъ причудливыхъ сочетаніяхъ, находится еще другой сложный міръ, живущій въ 1-мъ, составляющій его двойной интересъ, какъ сочетаніе мелодіи въ фуг или канон. Это міръ личныхъ интересовъ, характеровъ, связей людей, живущихъ и дйствующихъ въ этомъ кругу. Кром того, длать такъ или не такъ, или нужно и не нужно, хорошо и дурно для извстныхъ лицъ этаго міра вообще, въ этомъ мір есть еще то, что такъ или не такъ, нужно и не нужно, хорошо и дурно для извстныхъ лицъ этаго міра. Такъ что не вообще такъ, или нужно, или хорошо для однаго лица этаго міра, чтобы ему было хорошо, должно быть не такъ или не хорошо, и вслдствіи этаго безпрестанный переходъ хорошаго въ дурное, нужнаго въ ненужное, смотря по интересамъ лицъ, и вслдствіи этаго двойной интересъ, тмъ боле что каждое движеніе нужнаго, ненужнаго, хорошаго, дурнаго проходятъ полный кругъ и составляютъ сложнйшее сочетаніе круговъ въ род видимыхъ путей планетъ, но въ которыхъ человкъ, искушенный въ тайнахъ этой жизни и стоящій на извстной высот, какъ Алексй Александровичъ, видитъ согласіе, смыслъ, стройную гармонію и глубокій, поглощающій всю жизнь интересъ. Для Алекся Александровича эта вторая жизнь этихъ усложненныхъ круговъ представляла особенно завлекающій интересъ особенно потому, что онъ, какъ то умютъ рдкіе, умлъ въ кругу этихъ личныхъ интересовъ свой личный интересъ ставить всегда подъ одно, казавшееся другимъ опредленнымъ знамя и скрывать его за общимъ и всегда, какъ называли другіе и онъ самъ, либеральнымъ направленіемъ.

Посл объявившагося несчастія съ женой Алексй Александровичъ испыталъ удесятеренную прелесть этаго непоколебимаго и возвышеннаго міра, въ которомъ онъ жилъ, и съ большею, чмъ прежде, энергіей и смлостью отдался ему.

Въ то самое время въ середин лта въ этомъ мір разсматривался вопросъ объ устройств одной изъ окраинъ Россіи, о которомъ были самыя разнородныя мннія. [1042] Одни говорили, что тамъ все дурно и нужно все перемнить. Другіе находили, что все хорошо, и у Алекся Александровича его направленіе совпадало съ тмъ, чтобы было все хорошо, но партія сильныхъ людей дйствовала въ томъ кругу, гд надо было, чтобы это было дурно, и данъ былъ толчокъ, давшій полный кругъ. Были сдланы распоряженія, распоряженія дали донесенія. При разсмотрніи донесеній были споры, и Алексй Александровичъ видлъ, что тактика его враговъ состояла въ томъ, чтобы, принявъ его мысль, преувеличивъ ее, этимъ самымъ ихъ компрометтировать. Понявъ эту тактику, Алексй Александровичъ тотчасъ же ршилъ составить поврочный комитетъ, принялъ предсдателя и съ энергіей, удивившей его противниковъ, вызвался лично хать на мсто.>

1042

Зачеркнуто: Комисіи, составленной изъ однаго весельчака сенатора, двухъ генераловъ и двухъ людей, нашедшихъ выгоднымъ назначеніе, была задана программа — описать край съ административной, финансовой, этнографической, географической, геологической сторонъ, изложивъ причины такихъ и такихъ то явленій. Комиссія пріхала черезъ годъ, и на вс пункты былъ ясный и опредленный отвтъ. И хотя Алексй Александровичъ, какъ образованный человкъ, зналъ, что въ два столтія избранные ученые и генералы не могутъ исполнить ¹/₁₀ того, что было спрашиваемо, онъ всетаки принялъ зa основаніе своихъ дйствій донесеніе комисіи.

* № 72 (рук. № 51).

Слдующая по порядку глава.

Въ первую минуту посл объясненія съ женой, въ то самое время какъ лицо его показалось страшнымъ по своей мертвенности для Анны, Алексй Александровичъ испытывалъ странное для него самого животное чувство: жилистыя руки его невольно сжимались, зубы стискивались, и у него было одно страстное желаніе — бить ее — ее, такъ унизившую его, такъ жестоко оскорбившую, бить ее по лицу, по щекамъ, выдрать своими руками эти вьющіяся везд наглые черные волосы. Отъ этаго онъ не смотрлъ на нее и не шевелился.

Онъ вс силы души напрягалъ на то, чтобы остановить въ себ жизнь; ибо онъ зналъ, что всякое выраженіе жизни будетъ животное и гадкое.

Но когда онъ, высаживая ее изъ кареты, произнесъ т слова, которыми онъ выражалъ ей свое намреніе опредлить въ послдствіи будущія отношенія, слова эти безсознательно вылились въ приличной форм. И онъ, одинъ свъ въ карету, почувствовалъ успокоеніе.

* № 73 (рук. № 54).

[Письмо мужа не вызвало въ ней того злого чувства, которое она прежде испытывала къ нему. Ей жалко стало мужа. Подъ офиціально административнымъ] [1043] тономъ, которымъ было написано письмо, она почувствовала всю внутреннюю [1044] мучительную работу, которая вызвала письмо. Она поняла все то, что онъ хотлъ скрыть отъ нея, и ей стало жалко его. Но ей жалко было его, какъ бываетъ жалко страдающаго человка, которому помочь не въ нашей власти.

1043

Взятое в квадратные скобки — текст копии не сохранившегося начала автографа.

1044

Зачеркнуто: тя[жесть]