Анти-Горбачев 5

Романов прервался, налил себе воды из графина, выпил, гулко булькая кадыком, потом продолжил свой монолог.

— Я призываю руководителей военного переворота, кем бы они ни были, к диалогу в течение завтрашнего, — он посмотрел на часы и поправился, — нет, уже сегодняшнего дня. Место и время переговоров можно передать любым удобным способом. Со своей стороны даю обещание, что все военнослужащие, которые вернутся в казармы до конца текущего дня, будут амнистированы, к ним не будут применены никакие меры преследования, включая уголовные и даже дисциплинарные.

Потом Романов посмотрел на камеры, увидел, что огонек переместился направо, перевел туда взгляд и закончил свое выступление.

— Сограждане! Призываю вас сохранять спокойствие и по возможности оставаться в своих жилищах в течение всего этого дня, за исключением, конечно, тех, кто обеспечивает коммуникации и безопасность — обещаю, что прогулы вам никто не поставит. Искренне надеюсь на спокойное и мирное урегулирование этого инцидента в ближайшее время…

В этот момент в студии программы Время погасли все камеры и все лампочки, за исключением дежурного света в трех местах.

— Что случилось? — спросил Романов у заместителя Лапина, — авария?

— Сейчас выясню, — пообещал он, тут же исчезнув за дверьми.

Вернулся он буквально через полминуты и не один — за спиной у него маячили вооруженные люди в камуфляже, а руки Скорняков держал поднятыми вверх.

— Кто это? — спросил Романов, изо всех сил пытаясь сохранить спокойствие.

— Не знаю, товарищ Генеральный, — ответил тот с бледным лицом, — они сами сейчас объяснят, наверно…

И они объяснили — от военнослужащих отделился по всей видимости главный из них с погонами подполковника, он строевым шагом вышел в центр студии и объявил:

— Вы все интернированы, граждане, сохраняйте спокойствие и оставайтесь на своих местах — нам санкционировано применение мер воздействия к нарушителям…

— Вы двое, — продолжил он, обратясь к операторам возле камер, — быстро отошли на два метра к той стене. А вы, — посмотрел он прямо на Романова, — сейчас пойдете с нами.

— А нам что делать? — подал голос смелый помощник Миша.

— Ты кто? — вперил в него взгляд подполковник.

— Михаил Державин, помощник Генерального секретаря.

— Тогда ты тоже со мной сейчас идешь, а всем остальным, — повысил он голос, оглядев находящихся в студии строгим взглядом, — сидеть тихо и ничего не включать.

Далее он, Романов и Миша вышли в пустынный коридор третьего этажа Останкинского комплекса и повернули налево, к лифтам.

— Ты не родственник того Державина, — неожиданно спросил военный, — который вместе с Ширвиндтом?

— Племянник, — признался Миша, — сын его сестры.

— Ну тем лучше, — выдал непонятную фразу подпол, — а меня зовут Николай Иванович, — зачем-то добавил он.

— Где вы служите? — продолжил задавать вопросы генсек.

— В Кантемировской дивизии, командир полка, — не стал ничего скрывать тот.

— Вы же понимаете, что ничем хорошим для вас сегодняшний день не закончится, — достаточно рискованно продолжил Романов, — в лучшем случае гауптвахтой…

— У меня есть приказ, а приказы надо выполнять, — хмуро буркнул он, открывая неприметную дверь по правой стороне коридора, до лифтов они не дошли с десяток метров.

Таблички никакой на двери не висело, только номер 307 на пластиковой бирке, а внутри оказалась еще одна студия, судя по заставке на заднике, это было помещение, откуда выходила детская передача «В гостях у сказки». На стульях тут сидели трое военных, два лейтенанта и один целый генерал-майор. Его лицо показалось Романову смутно знакомым.

— Здравия желаю, товарищ Романов, — мигом поднялся генерал на ноги, — меня зовут Александр Лебедь, не слышали?

Романов с трудом, но припомнил такого персонажа из фильма, что ему демонстрировала Маша в том самом сне.

— Вы же в парашютно-десантных войсках должны находиться? — ответил он генералу, — при чем тут Кантемировская дивизия?

— Долго объяснять, Григорий Васильевич, — отмахнулся он, — а это кто с вами?

— Мой помощник, Михаил Державин…

— Родственник? — тоже полюбопытствовал Лебедь.

— Племянник, — коротко повторил Миша.

— Ну тем лучше, — Лебедь пружинистой походкой подошел к столу, где должен был находиться ведущий, и сказал, что ему понадобилось, — сейчас, Григорий Васильевич, вы сяжете вот сюда, — он показал на центральный стул, — и четко и без ненужных пауз зачитаете вот это.

Он взял в руки папочку, лежавшую на столе, и вытащил оттуда сиротливый листочек А4.

— Ознакомьтесь, товарищ Романов, — он протянул листочек генсеку, сопроводив свои действия кривой ухмылкой.

— Хорошо, — со вздохом принял этот листочек генсек, — а почему это надо делать в студии В гостях у сказки-то? Другого места не нашли что ли?

— Вы будет смеяться, Григорий Васильевич, но не нашли, — широко улыбнулся Лебедь. — А когда нашли, наши руководители решили, что для усиления эффекта такая студия подойдет лучше всего.

— Так значит вы не руководитель переворота? — догадался Романов.

— Во-первых, не переворота, а народного восстания, — наставительно заметил Лебедь, — а во-вторых, да, там есть люди повыше меня… кто именно, пока не скажу. Вы читайте, товарищ Романов, читайте — время идет, часики тикают… у нас осталось всего пятнадцать минут до часа Х.

Романов не стал уже выяснять, что означает час Х, а просто сел на соседний стул и быстро пробежал глазами напечатанное на листочке… напечатано, кстати, было убитой машинкой, у которой западали буквы Р и О.

— Но вы же понимаете, Александр…эээ (Иванович, помог тот) Иванович… — сказал по итогу прочтения генсек, — что этот вот текст полностью противоречит тому, что я сказал на камеру десять минут назад… телезрители не поймут, если я буду менять свое мнение с частотой раз в десять минут.

— А кто вам сказал, что телезрители что-то увидели? — усмехнулся Лебедь.

— Но как же… — даже растерялся Романов, — заместитель Лапина мне лично пообещал, что будет прямой эфир.

— Заместитель Лапина это наш человек, — вторично усмехнулся генерал, — а запись ваша никуда далее монтажной студии не ушла. Ну так что — будете зачитывать? На этот раз могу дать слово офицера, что эфир будет прямой — прямее не бывает, — с суровой прямотой добавил Лебедь.

— А если я откажусь? — спросил Романов.