Анти-Горбачев 5
Шрифт:
— Понимаете, в чем дело, Григорий… — начал пояснения Войцех, но тут генсек разрешил ему обращение на ты, — понимаешь, в чем дело, Григорий… может это прозвучит и не совсем политкорректно, но поляки в своей массе считают себя европейцами, а вас, русских, держат за азиатов… как там ваш поэт Блок сказал — да, скифы мы, да азиаты с раскосыми и жадными глазами. А азиатов поляки априори за людей не считают, поэтому немцы с австрийцами им гораздо ближе даже при всех тех мерзостях, что они творили.
— Блок, конечно, это классик, но я извиняюсь — все, что ты сейчас сказал, это
— Не будем забывать и о нашей общей истории, — продолжил Ярузельский, — Речь Посполитая сколько времени существовала на карте?
— Четыреста лет, — подал голос Примаков.
— Больше, пятьсот с лишком, — ответил поляк, — с середины тринадцатого века до конца восемнадцатого, когда ее раздели три соседние державы. Сами посудите — если вы полтысячелетия были великими, то после этого очень сложно оказаться в числе отбросов общества…
— Поляки сами в этом виноваты, — отвечал Романов, — если бы они поменьше увлекались правом либерум вето и как-то ограничивали самодеятельность магнатов, то возможно, что и сейчас Польша была бы в числе ведущих держав.
— Вот в этом я с вами абсолютно согласен, Григорий, — усмехнулся Войцех, — но колесо истории к сожалению крутится только в одном направлении, в прошлом ничего поменять не получится…
Романов аж поперхнулся от такого высказывания, тут же припомнив презентации Маши в сарае, но говорить об этом он благоразумно не стал.
— И все же такое уничижительное мнение поляков про русских задевает наши национальные чувства.
— Да это-то понятно, — поморщился Ярузельский, — но вот в обществе сложилось такое пренебрежительное мнение, и ничего с этим не поделаешь. К тому же никуда не деться от экономических реалий нашего времени — в Германии и в Австрии живут гораздо зажиточнее, чем в Польше и в России. Тут происходит фактическое голосование холодильника против телевизора… да и телевизор-то в Германии гораздо интереснее, если честно. Я все доступно объяснил?
— Предельно, — ответил Романов. — Экономика побеждает политику, это сложно опровергнуть… в последние годы мы пытаемся как-то приподнять нашу экономику, хотя бы на уровень Австрии. Дело это непростое, но позитивные сдвиги налицо — за последние три года жизнь в Союзе стала заметно лучше. Но с забастовками все же надо решить вопрос… не дело это, если рабочие перестают работать. Какие будут предложения? — обратился он к двум силовым министрам.
— Хм… — прокашлялся Соколов, — в том, что касается моего ведомства, могу только сказать, что мы выполним все приказы вышестоящего командования.
— А вы что скажете, Евгений Максимович? — повернулся Романов к Примакову.
— Хм… — повторил прокашливание тот, — так вот сразу трудно что-либо определенное посоветовать… разве что какой-то информационный повод создать, который отвлек бы массы от бастования…
— Какой повод? — искренне заинтересовался Ярузельский.
— Даже не знаю… — Примаков закурил сигарету, затянулся, посмотрел на потолок, украшенный сталинской лепниной, и закончил таки свою мысль, — ну хоть тарелку инопланетян что ли организовать где-то посреди Польши.
— О как, — почти одновременно высказались
все остальные участники беседы, а закончил мысль один Романов, — ну и каким же образом вы это сделаете?— Стоп-стоп… — поднял обе ладони перед собой Примаков, — инопланетян отставить — будем имитировать вспышку эпидемии с какой-нибудь новой неизученной болезнью.
— Отличная мысль, — отсалютовал ему генсек, — и я даже могу подсказать название болезни…
— Подсказывайте, Григорий, — включился в игру Войцех.
— Коронавирус SARS-COV-2, — само собой вылетело из Романова, — особо опасное заболевание, протекающее в форме острой респираторной инфекции… подробности выдадут наши товарищи из института вирусологии. Имени Ивановского…
— Это вообще опасно, Григорий? — с опаской поинтересовался Ярузельский.
— Не опаснее гриппа, — пояснил ему генсек, — и смертность такая же примерно, но совершенно нового типа и с очень большой распространяемостью… так что границы придется закрыть… и не только государственные, а и между городами тоже — на небольшой промежуток времени. А там и протесты утихнут.
— Гениально! — почти одновременно высказались все трое собеседников Романова.
Глава 27
ГКЧП
Через две недели после этого памятного разговора на даче Сталина Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Романов сидел в своем кабинете в Кремле и работал с документами. Накопилось много текучки, на просмотр и оценку которой каждой в отдельности требовалось максимум минута, но в совокупности этот процесс мог занять и несколько часов. Большие башенные часы в углу (оставшиеся тут чуть ли не со времен Ленина и Зиновьева) пробили полночь, Романов отложил последние документы, поднялся и размял ноги, прогулявшись до входной двери. Секретарь в приемной сидел, уставившись с унылым выражением в одну точку где-то за окном — пока начальство работает, ему тоже надо было присутствовать.
— Как дела, Миша? — спросил у него руководитель.
— Спасибо, что поинтересовались, Григорий Васильевич, — тотчас откликнулся он, — все хорошо у меня, и на службе, и в личной, как говорится, жизни.
— Что нового в кремлевских кулуарах говорят? — поинтересовался Романов, усевшись на стул напротив секретаря.
— Да много чего разного… — ответил Миша, — вам нужны сплетни относительно себя или вообще?
— Давай про меня, — разрешил генсек, — это самое интересное.
— Самое главное, что сейчас обсуждают в курилках, это ваша дочь Наталья, — чуть помедлив, все же решил раскрыть все карты секретарь, — и ее роман с американцем…
— Ну и к чему же сводятся эти, как вы их назвали, сплетни, Михаил? — всерьез заинтересовался темой Романов, — осуждают они меня или так, просто грязное белье полощут?
— Так ведь пятьдесят на пятьдесят, Григорий Васильевич, — ответил тот, — кто-то не может понять, как дочка верховного главнокомандующего может иметь шашни с американцем, причем не просто американцем, все же в принципе знают, что простых американцев в посольствах не бывает…
— А вторая половина что думает?
— А остальные входят в положение Натальи, вспоминают поговорку «любовь зла, полюбишь и…» и ничего осуждающего не высказывают.