Антистерва

— Я музыку поставлю? — спросила Бина. — Фадо. Слышала когда-нибудь?

— Не-а, — покачала головой Лола. — А что это, фадо?

— А страдания, — усмехнулась Бина. — Португальские жестокие романсы. Естественно, про любовь. Безоглядную и невозвратную.

Музыка, разлившаяся по комнате, действительно дышала безоглядностью и невозвратностью. Лола вспомнила, как запускала с папой самодельных воздушных змеев, как над горами за домом плыли по зеленому вечернему небу человеческие лица, которые они с папой на этих змеях нарисовали, — и сердце у нее сжалось. Хотя, конечно, томительный женский голос пел на непонятном языке совсем не про это.

— Почему на тебя только дерьмо может клюнуть? — повторила Бина, глядя, как, торопливо выпив, Лола морщится от резкого запаха виски. — Не обидишься?

— Не обижусь. Уж если на Кобольда не обижаюсь…

— И правильно, — кивнула Бина. — На обиженных воду возят. А на тебе хрена провезешь. А дерьмо клюет, потому что красивая ты слишком. Даже не то что красивая, а…

— Дорогостоящая, — вспомнила Лола. — Ты уже говорила.

— И это тоже. Но ты еще, знаешь… Ну, бывают бабы — только глянешь на нее, сразу понятно: на такой не женятся, с такой детей не заводят, такую только все мужики хотят, а некоторые имеют. Которым она сама даст или которые подсуетиться успеют, пока она не опомнилась. Вот как Кобольд с тобой. Обиделась? — спросила она, заметив, что по Лолиному лицу мелькнула тень.

— Да нет… — проговорила Лола. — А это… Это точно, Бин?

Она удивилась растерянности, прозвучавшей в собственном голосе.

— Точно. Уж ты прости, но точно. Если бы у тебя это не было написано на лбу аршинными буквами, я б тебе давно сказала: посылай Кобольда подальше, найдешь себе человека. А так… Не найдешь, Лолка. Конечно, бесхозная не останешься, живо подхватят. Но — шило на мыло, вот и все. Тебе это надо?

— Но вот ты же… — начала было Лола.

На меня ты не равняйся, — оборвала ее Бина. — Я же! Такая я счастливая, прям обзавидуешься. Что ты в бизнесе не потонешь, если тебе в голову придет им заняться, это да: ты девушка со стержнем. Ну и что? За это такую цену надо заплатить, что врагу не пожелаю. Мужики, конечно, сволочи, но сейчас они тебя хотя бы хотят. Ты для них сейчас соблазнительный приз в жизненном соревновании. А станешь бизнесвумен, и будешь ты им конкурент и компаньон. А от этого, поверь мне, удавиться хочется, больше ничего. Потому что скука это, Лолка. Страшная скука. — Бинины глаза блеснули таким темным, таким бездонным мраком, что Лоле сделалось не по себе.

— Зря ты так про себя… Просто я ведь помоложе, вот они и смотрят, — пробормотала она.

— Возраст тут ни при чем. Они же, мужики, на раз вычисляют, кто есть кто. Сейчас ты где-нибудь в клубе сидишь, вот как сегодня, а на тебя все подряд пялятся и мечтают: как бы себе такую девочку отхватить. А на меня только мальчики-альфонсики глядят-прикидывают: сколько мне эта тетка заплатит, если я ночку на ней отработаю? Может, на содержание возьмет? Правда, Лолка, правда, — предупреждая ее возражения, поморщилась Бина. — И не сильно-то я об этом переживаю. Отпереживалась уже. И охотно его, альфонсика, беру. Ненадолго, правда, пока не обнаглеет. Так что Ромкины комплексы терпеть — это, поверь мне, не худший вариант.

— Объясни ты мне, какие комплексы? — спросила Лола. — Что из него вдруг полезло, почему? Мне страшно стало, Бин.

Ну, страшно — это ты зря, — пожала плечами Бина. — Ничего в нем особенного нету. Говорила же тебе — тяжелое детство. Мать у него дворничихой была, двор наш убирала. Мы на Большой Бронной в правительственном доме жили. Может, видела, когда гуляла — кирпичный такой, с оградой, весь в мемориальных досках видных партийцев? Ну вот, это наш. А у нее по соседству комната была, в служебной коммуналке. Нам-то, детям, все равно было, у кого родители дворники, у кого академики — все вместе собак роняли. А вот Ромочке и тогда было не все равно. Мать его заставляла ей помогать — тележку за ней по участку возить, с большим таким баком, в который она мусор собирала. Я до сих пор помню, какое у него лицо было, когда я из музыкальной школы шла, а навстречу он, с мусорным баком заплеванным… Вот тебе и комплекс, вот тебе и нефть, и доцентша в прислугах. Он, помню, когда только-только приподнялся, ночью однажды ко мне заявился. Вот сюда, в этот дом. Пьяный в зюзю. Я, говорит, Бинка, подводную лодку себе купил. Пойдешь, говорит, за меня замуж? Я от хохота чуть не уписалась. Что, говорю, ты себе купил?! Нет, Роман Алексеич, я только за того пойду, кто космическую ракету купит. Подводной лодки мне мало, без ракеты я мужика в упор не вижу. Так что пусть пыжится, не обращай внимания, — заключила Бина. — У вас же там, на Востоке, все они пыжатся, неужели не привыкла? У меня партнер был, грузин — жалко было смотреть: икру черную в ресторане мисками заказывал. Мы с ним потом по бизнесу разошлись, так я ему ведро икры подарила на прощанье. Не удержалась, доставила себе такое удовольствие.

— Странно все-таки… — задумчиво произнесла Лола.

— Что странно?

— Что он из простой семьи. Я, конечно, ничего в этом не понимаю — как в олигархи выходят, что для этого надо. Но он какой-то… непростой.

— Просто он московский, — улыбнулась Бина. — Простой московский парень. У нас ведь простые парни совсем другие, чем в Урюпинске. Или даже чем в… ну, не знаю — в Новосибирске. Конечно, если по жизни не вялые. Мозги иначе устроены, а главное, реакция другая. Резче, точнее. Они от роду такие, даже если без образования. А Кобольд к тому же «керосинку» закончил. Институт нефти и газа, — пояснила она, встретив недоуменный Лолин взгляд. — Вот поживешь в Москве еще годик-другой, приглядишься — поймешь, о чем я.

— Я вообще-то и так понимаю, — сказала Лола. — У папы моего тоже реакция мгновенная была, как ни странно.

— Почему странно? Он же у тебя вроде бы в Москве вырос?

— Да. Но он, знаешь, такой был… С Кобольдом ничего общего. Я до сих пор помню, как к нам соседка зашла с дочкой. Тетя Лютфи. Мне тогда лет пять было, а ее девчонке годик. И она ей кольцо свое дала, чтоб та игралась и болтать не мешала. А девчонка это кольцо, конечно, в рот засунула. И все, задыхается — синяя стала, хрипит. Мама у меня не робкая была…

— Да уж по тебе видно, — ввернула Бина.

— … но и она растерялась. Они с тетей Лютфи девчонку друг у друга из рук вырывают и кричат, я вокруг них бегаю и тоже кричу… А папа как раз с работы пришел. И, знаешь, он же ничего не знал — что случилось, почему крик. А все равно, прямо с порога к ним, меня оттолкнул, девчонку у них из рук выхватил, сразу руку ей в рот засунул, чуть губы не разорвал, и кольцо это из горла у нее пальцем вытащил.

— Ну вот видишь. Может, дожил бы твой папа, тоже олигархом стал бы.

— Не стал бы, — улыбнулась Лола. И тут же лицо ее помрачнело. — Не знаю, как я с ним теперь. Может, это правда оттого, что во мне какая-то генетическая память по маминой линии работала, но раньше меня все его… ну, пусть комплексы как-то не задевали. Даже интересно было: какой он сегодня со мной будет? В постели, и вообще. А теперь…

— Ты на нем вообще-то не зацикливайся, — успокаивающим тоном заметила Бина. — А то я тоже молодец, нагнала на тебя мрака. В смысле, насчет твоих с мужиками перспектив. Да плевать на них с их перспективами! Хочешь, у меня оставайся? — предложила она. — Прямо сейчас. А что такого? Я тебе в первое время помогу, а потом ты сама сориентируешься. У меня же, Лол… Ты у меня вообще-то единственный живой человек на тыщу верст вокруг. Ну да, на тыщу, — кивнула она. — Скука на тыщу верст и никакого просвета. Как подумаешь: ну чего мне от жизни надо? Да ничего и не надо. Все радости освоены и пройдены. Как деньги зарабатывать, как тратить… Влюбиться бы, да я ведь не девочка, понимаю, что это нереально. Я одно время рулеткой увлекалась — думала, азартная. А потом и это надоело. Путешествовать — то же самое. Ну, поеду еще куда-нибудь… В Полинезию, сейчас как раз модно. И что мне в этой Полинезии? На дикаря посмотреть с членом в чехольчике? Думала, может, ребенка завести. От донора спермы, чтоб надежно. А потом как прикинула, что из него при моей-то жизни вырастет… Я однажды в лицей наш заехала. Знаешь, в Жуковке лицей, для здешних элитных наследников? Соседка попросила ее дочку после уроков забрать. Как раз детишек домой развозили. И за одним там — я его папашу хорошо знаю, он раньше на таможне ударно трудился в больших чинах, а сейчас в Думе о народном благе печется, в смысле, преумножает капитал, — так вот, говорю, за мальцом машина не приехала. Шофер позвонил — сломался, на обочине стоит. Училка и говорит: «Что ж, Витечка, поезжай школьным автобусом, он тебя до самого дома довезет». Что с Витечкой было, словами не передать! По полу катался и орал: «Ты, сука старая, что мне предлагаешь?! Я тебе что, с людьми должен ехать?!» И нужен мне такой урод?

— Почему обязательно такой? — сказала Лола. — У тебя, может, совсем другой будет.

— Ничего у меня другого не будет. Я к детям вообще равнодушная, и как их воспитывать, не представляю. Точно такое же чмо и выращу, в общем-то потоке. Разве что в Англию его отправить, в закрытый интернат. Лет в пять, пока не сговнился. И зачем он мне, в таком случае, вообще нужен? Капитал передать? — Бина быстро отвернулась, чтобы налить себе еще виски, но Лола снова успела заметить в ее глазах тот беспросветный мрак, от которого по спине бежала дрожь. — Так что стесняться не надо. Хочешь — оставайся. Я за твоими вещами сама съезжу.

— Не в вещах дело… Просто я пока не понимаю: как мне с ним дальше, надо ли вообще — дальше? А вещей моих там и нет никаких.

— А куколки? — напомнила Бина. — Хотя правильно, куколок лучше в помойку.

— И чем уж тебе куколки так не угодили? — пожала плечами Лола.

— А у меня, может, вся жизнь из-за них наперекосяк! — вдруг сказала Бина.

В ее голосе прозвучали такие неожиданно страстные интонации, что Лола оторопела. Впрочем, может быть, страсть была связана только с тем, что виски в бутылке оставалось уже на донышке, а Бинин бокал ни минуты не стоял пустым.