Антистерва

— Конечно, искупаемся, — кивнул Иван, поднимаясь с песка. — Да вы не бойтесь, это же Средиземное море. В нем вода более соленая, чем в Черном — хорошо держит.

Лола открыла сумку, достала купальник. Иван отвернулся и стал расстегивать джинсы.

Вода, днем казавшаяся ласковой, сейчас выглядела мрачной. Лола остановилась у линии прибоя и потрогала море ногой. Оно было теплым, но все равно — покачивалось как-то слишком тяжело, темно и страшно.

— Ничего страшного. — Иван подошел так тихо, что она вздрогнула. — Море здесь очень хорошее. Знаете, как это сверху видно? В здешней Адриатике вода, как в океане. Как у Сейшельских островов. Самая чистая, честное слово.

Это было очень смешно — что он ручается за воду Адриатики. Страх тут же прошел. Лола вошла в море.

Весь день стояла жара, и вода, конечно, не успела остыть. Лола так и не привыкла к тому, что вода может не обжигать холодом. Когда-то она ездила с родителями в выходные за город, на Кафирниган, а в нем вода вот именно обжигала, так холодна она была даже в самую сильную жару, потому что эта стремительная речка текла с памирских ледников.

Плыть в августовской воде Адриатики в самом деле было легко — она действительно поддерживала тело, и Лоле казалось, что она лежит на чьей-то широкой ладони. Иван плыл рядом; в отличие от Лолы, которая болтала перед собою руками по-собачьи, он плавал так же… Так же, как перелезал через стену и открывал бутылку.

— В воде, как в невесомости, да? — спросила Лола.

Она наконец убедилась, что вряд ли утонет, и уже могла о чем-то спрашивать, хотя все-таки сосредоточенно смотрела прямо перед собой, потому что не чувствовала себя в воде уверенно.

— Похоже. Мы к невесомости даже готовились в бассейне.

— В большом? — опасливо спросила она.

— Очень. — Она по-прежнему на него не смотрела, но почувствовала, что он улыбнулся. Это было странно — улыбка словно передалась по воде, как колебание волн. — На миллионы литров, почти как море. Это в Америке, в Центре Джонсона, там хороший бассейн. Но в невесомости все-таки по-другому.

— Давайте дальше не поплывем, а? — почти жалобно попросила Лола. Зря он сказал про бассейн с миллионами литров воды: она сразу это представила, и плавать ей расхотелось. — Я, когда маленькая была, чуть не утонула и до сих пор боюсь.

— Как же сумели выплыть? — заинтересовался он.

— Никак не сумела. Меня папа вытащил.

— Тогда плывем обратно, — сказал Иван. — Зачем вам себя мучить?

— Ну, волю… тренировать… — пробормотала Лола. Хотя отплыли недалеко, она устала оттого, что судорожно перебирала руками под водой и шлепала ими по гладкой поверхности.

— Глупости, — сказал он. — Какая еще воля?

— А что, космонавты не тренируют волю? — усмехнулась Лола.

От усмешки она тут же глотнула воды, закашлялась и принялась отплевываться.

— Ложитесь лучше на спину, — предложил Иван. — Совсем не двигайтесь, держитесь за мое плечо. Я и одной рукой догребу. Как Чапаев!

— Хотелось бы с лучшим результатом, чем Чапаев, — хлюпнула Лола.

Он засмеялся.

— Тут до берега ста метров не будет, доплывем как-нибудь.

* * *

— Вы меня покорили в самое сердце, — сказала Лола, с облегчением выбираясь на берег. — Или поразили в самое сердце? Ну, неважно! В общем, вы очень хорошо плаваете.

— И всего-то? — обрадовался он. — А я-то гадаю, чем можно покорить ваше сердце! — И тут же предложил: — Тогда давайте еще разок сплаваем?

— Нет уж, спасибо, — отказалась она. — Давайте лучше вино допьем, согреемся.

Пока он одевался в тени крепостной стены, Лола— тоже переоделась, отхлебнула вина и, как только он вернулся, протянула бутылку ему.

— Пейте. А то ведь правда зябко.

— Разве? А по-моему, тепло. — Он сделай глоток и отдал ей бутылку. — Вы на песок ложитесь, если зябко. Он теплый.

Лола легла на живот, всмотрелась в поблескивавшие в лунном свете песчинки.

— Здесь какой-то странный песок, — сказала она. — Блестит, и на песок не похож.

Я тоже заметил, — кивнул Иван, садясь рядом. — Днем еще. Это, похоже, не песок, а что-то вроде гальки. Только она мелкая очень, с рисовое зерно, не больше. И разноцветная. Я даже бирюзу видел, совсем маленькие осколки. Есть голубые, есть зеленые, как у вас в колечке. Это красиво.

— Вы замечаете, когда красиво… — медленно проговорила Лола. — Удивительно!

— Почему удивительно? — не понял он.

— Просто я думала, космонавты другие, — объяснила она. — Вернее, я вообще как-то не думала…

— Что они бывают? — вспомнил он.

— Вы ведь военный?

— Раз космонавт, конечно, военный. Но вообще-то я обыкновенный инженер. Бортинженер.

— Ну, все-таки не обыкновенный, раз в космос летаете, — покачала головой Лола. — Там же, наверное, все по-другому.

— Все по-другому, — улыбнулся он.

— Вы бы рассказали что-нибудь, — попросила Лола.

— Например, что?

— Например, какая ракета. Или не ракета, а что сейчас летает, станция?

— Станция летает. Международная космическая. Она очень большая. Вы не сердитесь, — сказал он, наверное, заметив, что Лола поморщилась. — Это, и правда, первое, что замечаешь. Что она очень большая. Я во второй раз на американском шаттле летел, а в первый раз на «Союзе», почти двое суток. А «Союз» — это хоть и ракета, но на самом деле просто капсула. Как… Примерно как салон «Фольксвагена Жука», знаете такую машину? Мы в ней втроем сидели, как сардины в банке. Колени под подбородком, довольно неудобно, особенно когда через атмосферу проходишь и перегрузки сильные. Поэтому, как только прилетели, то сразу распрямились и ахнули: какая большая станция! Я с ней потом даже разговаривал, — вдруг добавил он. — Ну, это так уж… От невесомости.

— Почему от невесомости? — возразила Лола. — У меня в детстве был железный грузовик, игрушечный, конечно — я с ним всегда советовалась.

— И что он вам советовал?

Она снова почувствовала, что он улыбнулся, хотя и на этот раз смотрела не на него, а на крупный переливчатый песок.

На Кафирнигане, в детстве, песок был совсем другой — горячий, сухой, и пересыпался в ее ладонях так, как будто их кто-то гладил. Лола тогда могла пересыпать этот песок часами. И с тем песком она разговаривала тоже.

— Разное, — ответила она. — Грузовик был хороший советчик. Лучше только папа был, но его я не обо всем могла спрашивать, стеснялась. А грузовик обо всем.

Она повернула голову и быстро взглянула на Ивана. Слишком сентиментальный получался разговор, и непонятно было, как он к этому относится. Но понять это Лоле не удалось: он смотрел не на нее, а куда-то вперед — на море с почти растворившейся лунной дорожкой.

«Хотя ладно, — решила она. — Ничего особенного, просто обстановка располагает. Завтра оба все забудем. Утро вечера мудренее».