Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15

Как выяснилось, подрались два старших брата: Валерик и Вован. Обнажённые по пояс, они продолжали гоняться друг за другом. Остальным перепало, когда те пытались разнять братцев.

— Прекратить! — растягивая слово по слогам, как на плацу перед строем солдат, зычно крикнул Минаев. — Прекратить! — повторил он.

Но его крик только подстегнул семейку. Зоя Ивановна, увидев Минаева, сразу же повисла на нем, продолжая орать благим матом: «Убил! Убил Валерик Вовку! Арестуйте его, змея подколодного! В тюрьму его!»

Минаев попытался вырваться — да куда там! Зоя Ива-новна, словно бульдог, вцепилась в мертвой хваткой. Не вырваться! Дружинники, в основном женщины, бросились выручать майора от столь яростных объятий. Получилась настоящая куча-мала!

— Бей ментов! — пьяно и дико заорал окровавленный Валерик и кинулся на дружинников.

— Бей! — подхватил Вован, бестолково размахивая руками.

Но дружинники и внештатники не дрогнули. Привычные к таким поворотам, разом набросились и на Валерика, и на Вована. Пытались повалить и скрутить за спиной руки. Те отчаянно отбивались. Кто-то из внештатных сотрудников милиции, пользуясь неразберихой, исподтишка наносил дебоширам короткие удары под дых. Но в свалке больше доставалось своим, чем преступному объекту.

Никаких спецсредств: ни наручников, ни обыкновенных веревок — у блюстителей порядка не было. Но Подушкин, действуя одной рукой, — вторая по-прежнему участвовала в борьбе, — уже вынимал свой брючной ремень. Ладыгин, не менее опытный в таких делах, совершал аналогичные манипуляции.

Возня.

Сопение.

Чертыханье.

Треск разрываемой одежды.

Топот множества ног.

Мат.

Матерились уже не только нарушители, но и дружинники.

— Убивают! — не отпуская Минаева, рвала горло Зоя Ивановна. — Ратуйте, люди добрые, милиция убивает!

— Убивают! — вторили ей ее младшие сыновья — под-ростки.

Они, окровавленные и исцарапанные, рассерженными волчатами кружились возле разозленных и тяжело дышавших дружинников. Но участия в общей свалке все же не принимали.

«Достойная смена растет, — машинально отметил Паромов эти центрические кружения малолеток, не прекращая попыток сломить сопротивления одного из старших братцев.

— Убью! Зарежу! — орали Валерик и Вован, пытаясь вырваться из крепких рук дружинников.

— Держи! Вяжи! — коротко выдыхали дружинники.

Первым было подавлено сопротивление Вована, по прозвищу Вака. Его, со связанными за спиной руками, но продолжающего извиваться всем телом, трое дружинников, держа за плечи и ноги, потащили в опорный пункт.

— Мамочка, спаси! — визжал Вака, видимо, понимая, что несколько суток административного ареста ему не миновать.

— Ма-а-а!.. — одновременно матерясь в адрес матери и прося ее о помощи, кричал плаксиво Валерик, известный в милицейской среде, как Колесо. — Выручай! Менты вяжут!

Зоя Ивановна бросила Минаева и заметалась разъяренной тигрицей от одной группы к другой, пытаясь уже освободить сыновей. Угрозы из ее перекошенного злобой рта обрушились на головы дружинников и Минаева. Всем грозила мыслимыми и немыслимыми карами. Ее молча, но ожесточенно отталкивали, отпихивали. Если бы не возраст, то быть бы и ей вместе с сыновьями, связанной и доставленной в опорный пункт.

Помощь милиции и дружинникам пришла неожиданно со стороны мужа Зои Ивановны и ее дочери Лены. Схватив беснующуюся Зою Ивановну под руки, они потащили ее в сторону своего подъезда. При этом Лена, в разорванной на груди ночной рубашке, сверкая обнаженным телом, материлась ничуть не менее своей чокнутой мамаши и хулиганов-братцев. Таща упирающуюся мать, истерично вопила, что так им, братцам, и надо.

— Всю ее жизнь, сволочи, загубили…

Зоя Ивановна в долгу не оставалась и обзывала дочь проституткой и сукой подзаборной.

Да, семейство Колесниковых было еще то…

Паромову удалось завести правую руку Валерика за спину, хоть это и непросто было сделать — тело хулигана потное, скользкое — и рука постоянно выскальзывала из захвата. К тому же дружинники больше мешали друг другу и Паромову, чем помогали. А Валерик не оставлял попыток вырваться. Даже, поваленный на землю, отбрыкивался ногами. Паромов, разгоряченный борьбой и бессмысленным сопротивлением Колеса, мысленно чертыхаясь, поднажал на захваченную руку. В плече Валерика что-то хрупнуло.

— Ой! — вскрикнул Колесо, и перестал не только материться, но и сопротивляться.

Как и Ваку, связав, его потащили в опорный пункт.

Представление подошло к завершению. Зеваки, до последнего момента весело гоготавшие от необычного зрелища и живо обсуждавшие перипетии борьбы, неохотно расходились с места событий — когда же еще такое видеть доведется!..

Было жутко, мерзко и… весело.

В опорном пункте братьев, не освобождая от пут, бросили на пол как скотину. Те, катаясь по полу, продолжали грозить и материться. Колесо вперемешку с матами просил вызвать скорую помощь.

— Гады, руку сломали!

Но никто на его маты и стоны внимания не обращал: мало ли что он с пьяных глаз прокричит…

«Сейчас, — говорил с сарказмом кто-нибудь из дружинников, — прибудут архангелы с Литовской и окажут помощь в лучшем виде».

На улице Литовской в двухэтажном здании располагался медицинский вытрезвитель. Его сотрудников в шутку называли ангелами-хранителями. Впрочем, шутка шуткой, но и доля правды в том имелась: не одного пьяного забулдыгу они спасали от смерти.

Кого-то из внештатных сотрудников милиции Минаев отправил к Колесниковым за одеждой. В медвытрезвитель полуобнаженных в эту пору не брали. Сделав распоряжение, сел писать протоколы.

Дружинники и внештатники, немного отдышавшись, приводили в порядок свою одежду, очищая ее от грязи и сора. Время от времени негромко чертыхались — это обнаруживали оторванный карман или рукав куртки. Потом, примостившись за столом Василия Ивановича, писали на имя начальника милиции объяснения. Вкратце излагали произошедшее и требовали наказать виновных.

— Теперь-то, от тюрьмы не отвертятся, — сказал Паромов с чувством удовлетворения подошедшему Черняеву.

— Святая наивность! — ехидно хихикнул тот.

— Хулиганство же налицо!

— Держи карман шире! — по-прежнему скептически отозвался Черняев.

— Не понимаю?!.

— Прокуратуру не знаешь… — иронично хмыкнул Черняев. — Поверь, еще отписываться придется. Вон, козел, Колесо стонет, жалуется, что рука сломана. Завтра или сам, или его матушка, чтоб ее черт взял, заяву накатают — и пошла губерния писать…