Антология советского детектива-41. Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
– Второй пассажир кто? Фамилия?
– не поднимая головы, спросила кассирша.
– Второй тоже Андреев, - вполголоса сказал парень.
Я не мог удержаться, спросил:
– Куда вы покупаете билеты, молодой человек?
Парень в синем плаще с золотистым пушком на верхней губе, который еще ни разу не касалась бритва, почему-то враждебно покосился на меня и не ответил на ясный вопрос. В другое время я оставил бы его в покое, но сейчас мне не терпелось узнать, есть или нет билеты в Москву, и потому, пренебрегая самолюбием и тактом, я спросил еще раз:
– Не в Москву, случаем, покупаете билеты?
– Да, в Москву, - буркнул парень.
У меня отлегло от сердца. Всё-таки попаду сегодня домой, не подведу ни себя, ни друзей.
Когда красивый,
– Пожалуйста, один билет до Москвы, с пересадкой в Сухуми.
Кассирша с недобрым удивлением посмотрела на меня.
– Поздно вспомнили, граджанин, что вам надо улетать. На рейс номер 234 все билеты проданы.
Я, как утопающий, хватаюсь за соломинку.
– И бронированные места тоже?
– Броня оказалась невостребованной. Два билета были пущены в общую продажу за минуту до вашего появления.
И тут опоздал! Всего лишь на одну минуту. Досадно! Если бы я не ждал такси, сразу поехал на аэродром, я бы успел. Что же теперь делать? Возвращаться в гостиницу? Лететь в Москву через Тбилиси или Ереван? Подождать у кассы час-полтора: может быть, кто-нибудь в последний момент откажется от билета? Нет, не стану больше надеяться ни на приятелей, ни на чудо. Надо покупать билет на любой самолет, способный доставить меня в Москву завтра, послезавтра, через два или три дня.
На моё счастье, оказалось одно-единственное место в московском самолете Ил-18, улетающем завтра, 16 октября. Я уплатил деньги, аккуратно сложил драгоценную бумажку, опустил её в самый надежный карман. Вот теперь могу быть уверенным, что непременно улечу.
Все, дело сделано. Можно покинуть аэропорт. Но я почему-то остался. Какая-то неведомая сила удержала меня здесь. День был жаркий, душный. Я зашел в кафе, попросил бутылку минеральной. Пил холодную воду стоя, так как все столики были заняты. Рядом со мной, у окна, притулились два человека в синих плащах и торопливо, молча стаканами глушили коньяк. Один из этих мужиков, кудрявый, самодовольный наглый красавчик, малость охмелевший, был тем самым парнем, который выхватил у меня буквально из-под носа два билета на рейс №234. И у меня к нему, к этому безымянному, неизвестного роду и племени парню, вдруг возникло острое чувство неприязни, будто он и на самом деле был виноват в том, что я задержался в Батуми на целые сутки. Я усмехнулся, мысленно пожурил себя и постарался больше не смотреть на мужиков в синих плащах.
Допивая боржоми, я услышал, как диктор приглашал на посадку пассажиров рейса №234. Того самого, которым я мог улететь и не улетел по своей собственной оплошности. Я вышел из кафе и направился к железной низкой ограде. Поверх неё хорошо было видно все летное поле и Ан-24 с приставленным к нему трапом. Я стоял и смотрел, как идет посадка пассажиров. Ничего особенно интересного не увидел, но не уходил. Стоял и смотрел, пока все пассажиры не вошли. Из сорока с лишним человек запомнились только мужчины в синих плащах, какой-то тучный, килограммов на двести, дядя в тирольской шляпе без пера и прелестная девочка в красном. Да еще тот молодой, сильно загорелый человек, который утром был на пляже с девушкой. Он почему-то взбежал по трапу самым последним, за несколько секунд до того, как была задраена дверь. А его спутницу, бортпроводницу Ан-24, просто невозможно было не запомнить. Такие, как она, запоминаются в любой толчее. Увидев её один раз, не забудешь всю жизнь.
Она взмахнула рукой и сказала аэродромным служащим:
– Ну, а теперь все сорок пять человек на месте. Убирайте трап! Будьте здоровы! До завтра!
Бортпроводница исчезла. Входная дверь задраена. Трап убран. Смотреть не на что, а я все смотрел и смотрел. Чего-то ждал. На что-то надеялся. Кому-то в чем-то завидовал. О чем-то печалился.
Так, именно так всё и было, как я написал о себе.
Вот почему то, что случилось с самолетом Ан-24, его экипажем, с пассажирами, я принял
так близко к сердцу. И на меня нападали Суканкасы. И в меня стреляли. И мою кровь пролили. Я причастен душой и сердцем ко всему, что случилось с Ан-24 и его пассажирами.Ан-24 медленно вырулил на взлетную полосу. Вдали сияло море. Часы на башне аэровокзала показывали двенадцать двадцать пять по московскому времени.
Тане осталось жить не более десяти минут.
Она стояла в дверях под светящейся надписью: "Не курить" - и некоторое время молча добрыми м приветливыми глазами смотрела на пассажиров.
Косые и толстые, как пшеничный сноп, лучи полуденного солнца били в иллюминаторы левого борта. Ковровая дорожка, казалось, была залита жидким золотом. Тепло. Светло. Шумно. Весело. Пассажиры местной линии, в отличие от тех, кто летит на дальние расстояния, чувствовали себя в Ан-24 как в электричке или автобусе. Сумки с яблоками, грушами, виноградом, хурмой, каштанами лежали на коленях, чемоданчики и пакеты под руками, пальто и плащи не сняты. Незачем основательно располагаться, так как рейс будет непродолжительным.
Таня набрала в грудь побольше воздуху и привычно, на одном дыхании объявила:
– Добрый день, товарищи пассажиры! Командир и экипаж приветствуют вас на борту Ан-24 и желают вам счастливого полета. Мы полетим на высоте 900-1000 метров. Продолжительность полета - 25 минут. Пристегните, пожалуйста, ремни. Не поднимайтесь до тех пор, пока вас не пригласят на выход. Со всеми просьбами обращаться ко мне. Повторяю: пристегните, пожалуйста, ремни!
Тучный человек в тирольской шляпе умоляющим жестом подозвал к себе стюардессу, доверительно шепнул:
– Кулечек бы мне, девушка.
– Что?
– Бумажный пакетик... Извините великодушно. Не воспринимаю крылатой техники. Противопоказана. Вынужден летать в силу необходимости.
– Вы не тревожьтесь, гражданин. Долетим хорошо.
Суровая старушка в старинном национальном платье, сидевшая рядом с тучным человеком, не выдержала, презрительно фыркнула:
– Тоже мне мужчина!
– Достала из сумки целлофановый мешочек, бросила соседу: - Вот вам пакетик. Непромокаемый.
Таня, невозмутимо улыбаясь, отошла от толстяка. Взяла в багажном отсеке поднос с конфетами и начала свой традиционный, послевзлетный, обход пассажиров.
Человек в роговых очках, по виду корреспондент, машинально брал леденцы, один, другой, третий, а сам не сводил глаз с бортпроводницы.
– Ужасно милое лицо! Великая находка! Скажите, пожалуйста, можно вас увековечить на пленку моего аппарата?
– А зачем? С какой стати?
– Кто знает, может, попадете на обложку "Огонька" или "Смены".
– И он молниеносно снимает смеющуюся стюардессу.
Пять минут, всего пять минут осталось ей жить.
Таня подошла с подносом к белокурой женщине, сидевшей рядом с корреспондентом. Пассажирка со страдальческим выражением лица брала конфету левой рукой, а правой пыталась снять с распухших ног узкие, на высоких каблуках, новенькие туфли. Когда ей наконец удалось освободиться от тесной обуви, по её лицу разлилось сладчайшее блаженство. Плохо быть простым, рядовым человеком. То ли дело - королева! У неё в числе прочих придворных служителей есть камеристка для особых поручений: разнашивать обувь, сделанную придворным башмачником. Разнашивала до тех пор, пока она на становилась мягкой, совершенно безопасной для вельможных ножек.
Бортпроводница перешла на правую сторону и молча предложила конфеты пассажирам...Андреевым, как она полагала.
Суканкасы переглянулись, отрицательно помотали головой. Ни тот ни другой не взглянули на стюардессу. Рано? Боялись потерять запал?
Таня не спешила уйти. Смотрела на глухо застегнутые плащи пассажиров и говорила:
– У нас жарко. Разденьтесь. Я унесу одежду на вешалку.
Ей ответил старший налетчик:
– Спасибо. Мы так и сделаем. Но не сейчас. Мы потом разденемся и позовём вас.