О победе князя Александра Невского на Чудском озере
Снега закатно жёлты и красны.Конь то и дело рвёт вперёд поводья.Вчера – мороз. Сегодня – половодье,плывущее по краешку весны…Чьи это в день плывущие снега,а ночью, под копытом – треск морозный?Зимы? Весны? Чей этот синий звёздныйпростор, вдруг разомкнувший берега?Зимы? Весны? Победы? Пораженья?Кому-то к радости. Себе – к беде.Спаси и сохрани от униженья —сказал ли князь, услышал? По водешли люди вдаль. Навстречу из закатацерквушка выплыла. Откуда-то, бог весть, —сорока. Стрекотнула и куда-товдаль понесла свою добычу-вестьнад лесом тёмно-синим да лиловым.Вперёд. Не захватило б вороньё.Не тронули бы весть недобрым словом.Но, шапки сняв, уж слушали её.Кто – обернувшись, кто – вполоборотатуда, где звук. И каждый, всех не счесть,узнал его. Звук, слышанный без счёта,звук,
поглотивший вдруг сорочью весть,звук-благовест. Над лесом, над закатомплыл он, весны невидимый гонец,дня двадцать пятого… – Медведь встаёт, ребята, —вдруг пролетело в март. – Зиме конец!– Медведь, медведь, – зашевелилось снова.– Быть немцу биту, – мчалось по рядам, —коль Мишка встал. И не было у словаконца – лишь перепляс по всем ладам.Лишь – пересмех, да перегляд, да шутка —Уж обомнёт медведь ему бока.Намнёт уже… а дальше – прибаутка,что б не ходил за тем издалека.Да помнил от восхода до заката.А там опять – пока придёт восход,что на Руси любого супостатаотворотят от самых от воротсвоих. Шёл благовест по следуза ночью. Ночи было не до сна.Всего лишь отзвук – а уже Победа!Всего лишь половодье, а – Весна!
«Говорят в ночи подковы…»
Говорят в ночи подковы.Кони сытые – в разлёт.На Узмени старой – новыйзазвенел озёрный лёд.Гул и топот. Гул и топот.Ветер, бурю не свищи.Слышишь, слышишь хищный клёкот.Видишь – белые плащиСкачут – свист над головою —по греховные дела.Их, гляди, опять к разбоюпуть-дорожка привела.Завила метель дорогу.Замела метель следы.Уж не дьявол ли в подмогуей, предвестнице беды.И о чём-то снова, сновамеж копыт и звон, и спор.Разговор ведут подковы,бесконечный разговор.
Снег метёт. Звенит дорога
Снег метёт. Звенит дорога.В слово прячутся следы.– МЕТИТ снег… В Руси до Богадальше. Ближе до беды.– Но по-русски снег не «метит».Снег не «метит», снег «МЕТЁТ» …– Что есть «метит»? – Метит, метит,а потом и попадёт…– Ха-ха-ха… Но в самом деле —что? Метель? Стрела в кольцо?– СВИНСТВО! Есть оно в метели,хоть не нам метёт в лицо.– Пусть сметёт всё их единство,фланги их, любой длины…Изо всяческого «свинства»,изо всяческого «свинства»можно вырезать, как видишь,по «кусочку ВЕТЧИНЫ»…И звенят, звенят подковы.В звоне их слова слышны,что из СВИНСТВА из большого,и из малого, любого,можно вырезать немного,но – «КУСОЧЕК ВЕТЧИНЫ»…
«Всё врозь – и звон и трус, и трус и звон…»
Всё врозь – и звон и трус, и трус и звонмечей и копий меж собой друг с другом.И конный строй, совсем недавно – цугом,рассыпался, как звон, со всех сторон.Всё врозь – последний пыл, бессильный страх.Не юность вдруг… – в одномгновенье – старость!Всё – врозь. И лишь одной пехоты ярость —едина и в сердцах, и на устах.Едина взмахом одного меча.И натиском одной единой воли.А, коль не так, доколе же, доколеливонец будет Русь губить сплеча.Доколе будет беспрестанно жечьовины, избы, рощи и дубравы,людей и храмы… По какому правуон оскорбляет дом, молитву, речь —всё русское. В руке не дрогнет меч!Отбросить оборону! В наступленье!И не врага, себя преодоленье.Единым махом в сечу, как в Авось.И цель едина, и сомненья – врозь.
УХОДИЛИ ПО ЛЬДУ
Уходили по льду. Без креста. Без раскаянья. Молча.Шли в проклятье, едва ли подумав о нём.Шли в надежду дойти. Взгляд затравленный, волчийобернётся в упор полыхнувшим огнём.И погаснет в бессмысленном крике и боли,отвернувшись внезапным смиреньем навек.И затихнет чужой покорившийся волеот руки человечьей другой человек.Пусть хоть в честном бою. Есть за что. Справедливо.Но вовеки и тем же воздастся тому,кто копьё – в человека. Как в дичь. Торопливо.Но кому смерть нужна человечья? Кому?Чтоб – невидящий взгляд. Опрокинуты плечи.И – ни страха, ни ненависти, ни тебя,ни его. Только – боль. Только плач человечийоттого, что вот только убил сам себя —человечью судьбу, человечье дыханье,человечью мольбу на последнем путико всему, что вокруг. Что имеет названье…И – надежду. Надежду куда-то дойти…Уходили по льду. За семь вёрст уходили.Кто не шёл, тот валился пути поперёк.Или – вдоль. Как придётся. И стыли, и стыли,принимая копьё как последний упрёк…
«Уж скоро день споткнётся на бегу…»
Уж скоро день споткнётся на бегуо чей-то вскрик, обронённый невольно.И прежде чем подхватит колокольняего, застынут кони на снегу,чтобы потом и вдруг, и бестолково,куснув горячим зубом хрусткий снег,сквозь косину, в проёме врат тесовыхувидеть сани. В санях – человек…И – бабы, следом, редкими шажками…Юродивый в лохмотьях. Тоже тут…Идут
сквозь косину, не зная самио ней. Да и зачем вообще идут…к саням. К кому-то длинному, большому.Он в них едва вместился, знать, не мал.Зачем идут? Зачем идём к другомумы, люди, если даже тот не звал?Ещё? Уже? Кто это знает? Может,обида или боль сомкнула рот.Идём к другому, потому что кожейвдруг чувствуем, что он не позовёт…Не позовут ни сомкнутые веки,ни белизна бескровного лица,ни сила, что ещё в том человекебыла, хоть не до красного словцатой силе было… И не бросить взгляда,ни слова ей не вымолвить сейчас.И длинный крик пронзит стоявших рядом —юродивый вдруг вскрикнет. Он не раз,вдруг понимая всё, когда молчалидругие, еле сдерживая ком,знал то, чего они ещё не зналии по чему заголосят потом…
Как ярок свет
Как ярок свет. Слепит как никогда.Идёт паром средь тысяч солнц, и далибезоблачны. И прошлое едва лидогонит, распростившись навсегда.Идёт паром вперёд. Идёт – туда…Мне – не туда. Мне по пути – обратно.И солнце, отражённое стократно,единственным вдруг станет. И водаего отпустит в полумрак каминный.Туда, где Бинц… и – вечные ветра.И сенбернар, свидетель ночи длинной,распахнутой в «сегодня» из «вчера».И – необъятность дня, и тайна ночи,и разноцветье крыш, и чувств река.И – тихий шёпот потаённых строчек —остаться до последнего звонка…Прибоя натиск. Рокот непокоя,дневные, неприкаянные сны.И что-то неизбывное, земноепридёт, тебя увидев со спины.И смолкнет тишина на полуслове.И я своё вязанье отложу.И трепетнёт мгновенье – лещ в прилове…И ты – «Не уходи!» – «Не ухожу!..»
«И расступились берега…»
И расступились берега,как расступаются туманы.И острова, и океаныоткрылись. Радуги дугазажгла, как зажигают свечимгновения и вглубь, и вширь.И вечным в нём противоречьемв долине не зацвёл имбирь.И не возникло натяженьемежду «возможно» и «уже».И резким самовыраженьемвдруг вспыхнул свет на этаже.И в ожиданье близкой буриумолк в долине чей-то плачо нецветении в лазури,восторженной, как пёстрый мяч.И о пронзившем вдруг решеньепонять, уж если не проститьневещий сон, невдохновенье,что можно только отпуститьтуда, где тайна, где туманы,где линий странная игра.Где острова и океаны,и – лунный светкак из ведра…
«Уйти, пока молчат колокола…»
Уйти, пока молчат колокола,и день ещё не задувает свечи.И праздник, что вчера ещё звала,закончился. И он, увы, не вечен.И вот уже разбуженный волчоккружится то невидимо, то зримо,и вольный парус, кем-то не любимый,повис в безветрии, как сломанный смычок.Уйти, пока кружится голова,пока ещё друг друга зримой нитьюмы продолжаем. И молчат слова,не следуя случайному наитью.И соглядатай времени, петух,бесшумно дремлет на своём насесте.Пока огонь в камине не потух.Пока свеча на том же самом месте.И ни о чём не ведает молва —начало дня таит остаток ночи.И нет пути прямее и короче —уйти, пока любовь ещё жива…
«Забрезжит новый день и, размыкая вежды…»
Забрезжит новый день и, размыкая вежды,свой светлый взор на дали заструит.И чей-то взгляд, исполненный надежды,о чём-то главном с ним заговорит.И тайной думы неумолчный говорне потревожит тайной тишины,где день за днём судеб неслышный сговормешает в склянке бдения и сны.И будто нет ни злобствующей бури,ни мора, ни огня, ни саранчи,ни ласковых посулов злобных курий —нигде вокруг, хоть сотни вёрст скачи…И только – освящённая надежда,открытый миру и пространству взгляд…И Третий Рим светло и НЕИЗБЕЖНОстоит, как сотни сотен лет назад…
«Ущербная Луна. И над Босфором сизым…»
Ущербная Луна. И над Босфором сизымпредутренней порой струится сизый свет.И тайный чёлн, влекомый лёгким бризом,скользнул в волну, минуя минарет.Крест на Крест – Храм. Три слова верным людям —Даст бог, вернёмся… Тишина в ответ.– А налетят? – Ступайте. Мы остудим…Даст Бог, вернётесь, – шелестнуло вслед.Чёлн исчезал и появлялся снова.И, увернувшись, обходил волну.Писания спасительное слововело их через море. И одну,всего одну молитву говорили.Она была негромка и проста.Не о себе. Не для себя просили.Просили об одном: Спасти Христа…Константинополь не глядел укором —не ведал тайны до поры Коран.С Московского Вселенского Соборавернулись братья с вестью от христиан.И высились повсюду минареты,Святой Софии застилая свет.Но свет иной нарушил эти меты —Великий древних пращуров завет —стояние во тьме. Долготерпенье.Хранящие безмолвие уста.И – тихая забота о моленье,спасавшем в каждом своего Христа.