Антуан де Сент-Экзюпери. Небесная птица с земной судьбой
Шрифт:
На Сент-Экзюпери первая встреча с генералом вовсе не произвела особого впечатления. «Так вот он какой, ваш Жиро!» – это все его слова Шамбре о встрече, но тон сказал о многом.
Что произошло потом, нам не совсем ясно. Шамбре утверждает, будто Жиро попросил его лично заступиться за Сент-Экзюпери перед американцами, чье слово в области авиации становилось законом. В близлежащей гостинице «Сен-Жорж», где Эйзенхауэр разместился со своим штабом, Шамбре проинформировали, что главнокомандующий слишком занят, чтобы принять его. Его начальник штаба, генерал Уолтер Беделл Смит, вежливо выслушал его, но не сказал ни «да», ни «нет», хотя и постарался объяснить просителю, насколько военно-воздушные силы США самостоятельны и не зависят в своих решениях от Генерального штаба, и на эту автономию Генеральный штаб вовсе не намерен посягать.
По возвращении в Летний дворец Шамбре объяснил Жиро, что Беделл Смит в лучшем случае проявит равнодушие, поэтому единственным шансом Сент-Экзюпери остается ходатайство на высшем уровне. «Хорошо, – пообещал Жиро. – Я сам займусь этим». Он позвонил
Во всей вероятности, эти разнообразные демарши растянулись на несколько дней, поскольку и у Эйзенхауэра, и у Жиро хватало более важных дел и волновала их не только судьба Сент-Экса. Новости о падении Туниса и Бизерта достигли Алжира 8 мая, за день до дня памяти Жанны д'Арк (9 мая), который отметили с неистовой радостью. Сто тысяч человек собрались посмотреть большой военный парад, которым командовал сам Жиро, и знаменитый проход медленным маршем оркестра иностранного легиона. Генерал Эйзенхауэр взял с собой Жиро на полигон к западу от Алжира, где они провели смотр огромному количеству танков, грузовиков, зенитных орудий и гаубиц, которыми благодаря соглашению, составленному Бетуаром в Вашингтоне вместе с Гарри Хопкинсом и генералом Маршаллом, предстояло снабдить французские и американские войска в Северной Африке. Де Голль все еще находился в Лондоне, пыхтя, словно фабричная труба, от того, какие почести оказывают его сопернику Жиро. Но в Алжире на короткое время все препирательства казались обманчиво позабыты, и атмосфера, царившая там, напоминала «Священный союз» 1917 – 1918 годов и товарищество, однажды связавшее солдат Першинга и Фоша.
Жиро тем временем после некоторого размышления задумал (или, по крайней мере, кому-то в его штабе пришла подобная мысль) использовать красноречие Сент-Экзюпери на пользу «примирения и взаимодействия», ставшего лозунгом момента. Вероятно, на Жиро произвела впечатление мысль об этой роли Сент-Экзюпери, приложенного к понятию «Франция превыше всего», и, так как он и сам чувствовал нечто подобное, он обратился к Сент-Экзюпери с просьбой предпринять поездку с миссией доброй воли во французские армейские столовые и клубы в Марокко. Вторичная цель этой поездки состояла в том, чтобы определить, как офицеры, с кем ему доведется поговорить, относятся к Жиро или к Де Голлю. Во время парада, отмечавшего победу в Тунисе, генерал Леклерк, ярый сторонник Де Голля, отказался позволить горстке своих ветеранов пустыни промаршировать вместе с 7 тысячами солдат Африканской армии, которыми Жуан так блестяще командовал в сражении против остатков Африканского корпуса, и Жиро, понятно, стремился узнать, возникали ли подобные трения в войсках, стоявших в Марокко. Тот факт, что Сент-Экзюпери являлся гражданским лицом и не отождествлялся в глазах войск с тем или иным лагерем, мог облегчить задачу, позволив в иной ситуации очень осторожным офицерам проявить большую откровенность в данном вопросе.
Сент-Экс и сам, вероятно, в равной степени проявлял интерес к настроению, царившему в войсках, да к тому же нуждался в поддержке Жиро в отношениях с американцами, поэтому едва ли он мог позволить себе ответить отказом на просьбу генерала. Кроме того, его, видимо, предупредили, что на согласование и выдачу разрешения у американцев уйдет по крайней мере неделя, а то и две, поэтому поездка в Марокко в этот период времени не вызовет для него никаких неудобств.
Точно известно одно: Сент-Экс полетел в Касабланку на «симуне», предоставленном ему французами. Из Касабланки он направился в Марракеш, где целую неделю приятно проводил время на вилле полковника Жоржа де Шассе, отвечавшего тогда за расположенную там авиабазу и обучение новых французских подразделений. Получив телефонограмму из штаба о прибытии Сент-Экзюпери, Шассе очень удивился, увидев на нем темно-синий летный мундир. Несмотря на середину мая, уже стояли невыносимый зной и духота (днем, в час или два, температура достигала 100 градусов по Фаренгейту, а то и переваливала за эту отметку), и Шассе и его товарищи-офицеры облачились в рубашки с коротким рукавом и шорты. Сент-Экзюпери позабавил хозяина, поведав ему историю с мундиром, раздобытым в «Метрополитен-опера», но он не терял времени зря и скинул с себя все обмундирование, которое раздобыл себе еще в Алжире. И когда рано утром на следующий день Шассе вошел в гостиную виллы, его ждало там весьма необычное зрелище. Абсолютно голый Сент-Экс расхаживал вдоль и поперек по комнате, в левой руке он держал книгу и внимательно ее читал, в правой руке – электрическую бритву и рассеянно брился. Длиннющий шнур, подсоединявший его бритву к розетке, давал максимум относительной свободы для его аристотелевских прогулок по комнате.
У Шассе создалось впечатление, словно его знаменитый гость просто прилетел в Марракеш отдохнуть на неделю, и Сент-Экзюпери, очевидно, ничего не имел против: все выглядело именно как приезд для непродолжительного отдыха. Его задача состояла прежде всего в том, чтобы услышать и рассказать, и он ни разу не проговорился никому о том, не поручал ли ему чего-нибудь Жиро ни официально, ни конфиденциально. Но в Касабланке, где он отыскал своего старого друга Анри Конта, Антуан проявил меньше скрытности. Там, как и в Марракеше, большая часть офицеров целиком доверяла Жиро. Сторонники Де Голля, однако, развернули активную пропаганду, изо всех сил старались переманить солдат из регулярных армейских единиц и рекрутировали в свои ряды
молодых юношей, сумевших тайком выбраться из Франции. Конт наблюдал, как эмиссары-голлисты обрабатывали двух его племянников, и разделял негодование Сент-Экзюпери по поводу этих бесстыдных попыток создать «подлинную» армию под предлогом избавления от первородного греха петенизма и коварного разложения духа, заставлявшего войска проявлять лояльность к Жиро.На обратном пути Сент-Экзюпери сделал небольшой крюк через Аджуду, близ алжирской границы, куда перебазировалась из Лагуа его бывшая эскадрилья «Аш». Здесь, согласно журналу вылетов, он провел вечер 26 мая и до того, как отправился спать, несколько часов подряд поражал своих друзей-пилотов карточными фокусами. На следующее утро он прилетел на аэродром Ла-Сениа, около Орана, где состоялась его мимолетная встреча с бывшим штурманом Мермоза Жаном Дабри. На перелете до Алжира его «симун», это заметно потрепанное «такси», принялся яростно дрожать, и в какой-то момент Сент-Экс испугался, как бы крылья не треснули прямо в воздухе. «Старина, – описывал он потом свои ощущения доктору Пелисье, – я никогда ничего подобного не видел. Я действительно испугался». Но техника перестала неистовствовать как раз вовремя, и Антуан благополучно приземлился в Мезон-Бланш и даже смог попасть на обед на роскошной вилле Анны Эргон-Дежардан. На вилле его ждал сюрприз в виде Андре Жида, только-только прилетевшего тем утром из Туниса.
Когда Сент-Экзюпери позвонил в Летний дворец и сообщил Жиро о своем возвращении, его пригласили на очередной завтрак. Этот, похоже, прошел в более узком кругу, чем первый, поскольку Шамбре там не присутствовал. Сент-Экс, не теряя времени, выразил свое негодование по поводу того, что в Касабланке фактически повторяется «подстрекательство к дезертирству», которому он стал свидетелем в Нью-Йорке в случае с кораблем «Ришелье».
«Ешьте», – сказал Жиро, кивая на хлеб и джем, к которым его гость, пытаясь обо всем рассказать, едва прикоснулся. Между глотками Сент-Экс продолжал свой полный пессимизма доклад, предостерегая генерала от худшего исхода, если подобным методам голлистов не противостоять, пока наконец Жиро не остановил его: «Достаточно! Вы можете положиться на того, кто убежал из Кенингштайна».
Когда Леон Ванселиус прибыл в Алжир через три месяца, Сент-Экзюпери поведал ему даже более драматичную историю о том, как закончился тот завтрак. Согласно этой версии он закончил свой доклад Жиро словами: «Если генерал Де Голль прибудет сюда, с вами покончено. Вы никогда не осуществите свою мечту. Никогда не вступите в Мец» (город, где Жиро занимал пост военного губернатора и который он намеревался освободить во главе своего войска). Этого Жиро не смог вынести и, нетерпеливо бросив салфетку на стол, воскликнул: «Почему бы вам просто не назвать меня идиотом, Сент-Экс?!»
Сент-Экзюпери пришлось ждать еще одну неделю, пока утрясались последние формальности, особенно тяжелую неделю, отмеченную самым пиком взлета карьеры Жиро и началом ее заката. Алжир кишел летчиками и армейскими офицерами, среди них было много знакомых Сент-Экса. От них к нему стекалась информация о разжигавшейся вражде, уже начинавшей разрывать Алжир на части. В Алжир примерно тогда же, когда и Сент-Экс, прибыл генерал Одик, и его, как и Шамбре, тут же определили в штаб Жиро. Там же жил и Роже де Синети, двоюродный брат красавицы Одетты, за которой Сент-Экзюпери ухаживал в шато Пассе. Это на его вилле в Борж-эль-Амин, в предместьях Алжира, заместители Роберта Мэрфи, Кеннет Пендар, Джон Бойд и Феликс Коул, установили радиопередатчик, готовясь к высадке в Северной Африке. И еще майор Оливье Мартен, участник делегации французских военно-воздушных сил в Лондоне, которого британцы посадили под домашний арест за отказ присоединиться к Де Голлю. Он с тех пор присоединился к штабу Марселя Пейрутона, генерал-губернатора Алжира, в ком Сент-Экс, кажется, находил до удивления родственную душу и чьим обществом дорожил особо. (Впрочем, их симпатия была, очевидно, взаимной.)
Сент-Экзюпери еще не покидал Алжира, когда Де Голль прилетел туда в воскресенье, 30 мая, и тотчас же подтвердились самые худшие предсказания Антуана. Едва лидер «Свободной Франции» успел обменяться рукопожатиями с Жиро на летном поле, как заявил тоном, не допускающим никаких возражений: «Мне нужна голова Одика». Жиро планировал сделать Одика одним из шести членов «Освободительного комитета», образованного в Алжире, но Де Голль твердо намеревался избавиться от человека, которого он стремился арестовать еще в Лондоне.
Разница между двумя французскими лидерами сразу же бросалась в глаза. В отличие от Жиро, чьи отъезды и приезды, да и передвижения по городу оставались незамеченными, поскольку он повсюду перемещался на транспортном средстве, которое было «непретенциозным и столь французским, совсем как парижское такси» (если цитировать Кеннета Пендара), Де Голль с помпой отправился на Форум возложить венок у Монумента павшим. Несколько тысяч голлистов мобилизовали по этому случаю (возможно, столько всего собралось их в Алжире того периода), и их активность вылилась не только в раздачу значков и фотографий генерала. Одик, бродивший вокруг площади в штатском, внезапно оказался окруженным тремя или четырьмя голлистами, засовывавшими ему в руки банкноты. «На, возьми это и покажи немного энтузиазма!» Генерал отклонил предложение, но после этого не слишком удивлялся, слыша, как толпа принимается энергично скандировать: «Наш вождь – Де Голль!» – подчиняясь не совсем стихийному порыву. Удовлетворенный столь гладко организованным «триумфом», Де Голль сел в автомобиль и горделиво вернулся в свою виллу на холме, в сопровождении шумного эскорта из мотоциклов (к этому Жиро вообще никогда не прибегал).