Анюта — печаль моя

Настя так и набросилась на бедного Августа, очень уж ее обидело, что они рабы. У них рабство давно отменено, даже школьники знают когда. И в доказательство Настя рассказала Августу про своих детей. Сын завербовался в Сибирь на стройку, выучился на маляра. Дочка тоже уехала учиться. Каждый год вербовщики по деревням мотались, чуть ли не силком гнали на стройки и в училища. Кто хотел вырваться из деревни, те все уехали, получили паспорта. Но некоторые и не прижились, прибежали обратно домой.

— Не всюду, Настя, так легко вырваться, как у нас, — неожиданно вмешалась в разговор и хозяйка. — В Починке, говорили, такой гад был председатель, скольким людям он жизнь сломал, не пускал работать и учиться в город.

Ах, Август, вот бы тебе поговорить с нашей бабушкой Аринушкой, она чуть не дожила до войны, как она не любила колхозы, подумала Анюта.

— Вот бы, ты Август, с нашей бабкой Ариной спелся, — весело закричала Настя, — такая была единоличница, куды там! А я тоже захватила единоличную жизнь, ну и что в ней хорошего, нехай бог милует от такой жизни. — Тут Настя выразительно посмотрела на Августа и сказала с вызовом, так чтобы последнее слово все-таки осталось за ней, — И вот что я тебе скажу, я лучше буду в колхозе бесплатно работать, чем на барина, не хочу!

Но Август не принял вызова и все с той же тихой улыбкой отвечал:

— Настя, нельзя без хозяина, в колхозе хозяина нет, только председатель, ты сама говорила, что было много председателей, из них половина — дураки.

— Дурак на дураке и дураком погонял, — охотно согласилась Настя. — Только два нормальных и было — Коля и старичок один…

Анюта с любопытством поглядывала на мать, неужели у нее нет никакого мнения на этот счет. Сама она не знала, что и думать, совсем потерялась в чужих мнениях. Батя говорил, что к старому возврата нет, что колхозы — это новое, передовое, а единоличное — отжившее. Тогда Анюта верила ему без оглядки. Хотя бабка и ругала колхозы, но ей просто трудно было привыкнуть к новому, она ведь всю жизнь прожила при старом.

В чем-то батя соглашался с бабкой: не все в колхозе ладно, не все работают в полную силу, больше болеют за свой огород. У него даже своя статистика была: треть колхозников работают очень хорошо, как на себя, другая треть — вполсилы, последняя треть только делают вид, что работают, чаще отлынивают. Ага, торжествовала бабка, вот он ваш колхоз! Особенно ей противно было, что все воруют — и начальство, и рядовые колхозники. Но батя на это отвечал так: все это временное, пережитки старого, людей нужно воспитывать, и они обязательно станут сознательными и честными, и через тридцать-сорок лет мы будем жить при коммунизме.

У Анюты захватывало дух, так хотелось в коммунизм, только бы поскорее, тридцать лет уж больно долго ждать. И вот теперь и Август нападает на колхозы, а он человек ученый, умный. И снова у Анюты произошло смятение в мыслях, но через несколько дней она рассудила так: у них в Германии своя жизнь, совсем непохожая на нашу, вот пускай и живут по-своему, не будем мы ничего у них перенимать, и работать на помещика мне тоже не хочется, пускай даже на такого хорошего помещика, как Август.

Хорошо они посидели в тот день на ее именинах, хоть и спорили, но не поругались, и никто никого не обидел. А закончила этот спор ее молчунья-мамка, которая любила послушать разговоры умных людей, но сама редко встревала, только если ее в упор спрашивали. А тут она поняла, что кума слишком разошлась, и чтобы подытожить и к этому больше не возвращаться, сказала:

— Август, ты сам наполовину деревенский и знаешь, в деревне надо работать — в колхозе или на помещика — с утра до темна. Мне так кажется, что все равно, где. Молчи, Настя! При единоличном хозяйстве у нас жили очень скудненько, при колхозах не шибко разбогатели, земля у нас бедная, суглинок, родит плохо, наши мужички всегда ездили на заработки в Москву.

С этим Настя горячо согласилась и загалдела, загалдела за троих. А чуткий Август посмотрел на мамку и тоже согласился, потому что понял, что спорить больше не нужно, они люди из разных миров, случайно, по недоразумению встретившиеся здесь, и никогда друг друга до конца не поймут. Август поднялся и стал благодарить хозяйку и Настю за обед и беседу. Он всегда и за все долго благодарил, так что бедная мамка смущалась и не знала, куда деваться от его благодарностей. Анюте не могла удержаться от улыбки: Август стоял, склонившись над маленькой хозяйкой, высокий, худой, с котом на руках. Кот лежал на сгибе его руки и жмурился всякий раз, когда Август его оглаживал от ушей до хвоста.

— Вот поглядите, сманили у меня кота, — весело жаловалась мамка, — раскормили как поросенка, теперь жрет одну тушенку, на другую еду и не глядит.

Август вернулся в горницу, и Витька побежал за ним вслед, потому что никого из немцев не было дома. Но печатать он больше не стал, а прилег на свою кровать, а им разрешил потрогать машинку и постучать по клавишам. Они с Витькой стучали и не могли понять, откуда выскакивают ровные буковки. Занавеска была отдернута, и Анюта украдкой подглядела, что Август не спит, а лежа на спине, глядит в потолок. Анюта тихо вышла, чтобы не тревожить его и Витьку увела.

— Август такой богомоленный! — говорила мать Насте, — Молится с утра до ночи, по нескольку раз на дню, книжечка у него такая маленькая. У нас тоже были когда-то и Евангелие и Псалтирь, бабушка нам читала. Проводили какой-то месячник борьбы с религией, Ванюшка все книжки собрал, в школу унес, и они все эти книги посреди двора, на костре жгли. Ну, бабка его потом отходила валиком, а он гордый ходил, с религией боролся. А мне сейчас так хочется, Настя, Евангелие почитать, а взять негде…

— Попроси у Августа, — насмешливо отвечала кума и вдруг злорадно, нехорошо усмехнулась. — Молится, говоришь с утра до ночи, у них теперь одна надежа — на своего Бога.

Это случилось в начале мая, рано утром. Мамка уже встала и возилась у печки, хлопала дверьми в сенцы. Анюта проснулась, но лежала тихо, додумывая свои сны. Сны были пустые и глупые. Только собралась она спросить у матери, что они означают, как мамка охнула и стремительно вылетела из хаты. Анюта удивилась и стала поджидать: что случилось, может быть, пришел кто? Никто не возвращался. Анюта быстро оделась и выбежала на крыльцо. Там на ступеньке пригорюнившись и уронив руки на колени, сидела мамка.

— Ты что, мам?

— Ты ничего не слыхала, Нюр?

Анюта задумалась, но ничего не вспомнила: корова мычала, крестная громко разговаривала на своем дворе.

— Кто-то брякнул кольцом два раза, тихо так. Я поглядела в окошко — никого. Выскочила, пометалась по двору…

— Показалось тебе, ма…

— Нет, не показалось, это кто-то из них приходил напоследок домой проститься, кого-то из них уже нет на свете.

Словно ледяной ветерок подул со двора от мамкиных слов, и Анюта пошатнулась на скрипучей ступеньке крыльца. Настя бы посмеялась над этой выдумкой, но Анюта сразу же поверила. Если бы кто чужой брякнул чугунным кольцом у ворот, из окна сенцев было бы видно.

Мамка сошла с крыльца в палисадник и рухнула на колени. Что она там бормотала сквозь слезы, с кем прощалась? Анюта подняла ее, земля сырая, простынет. Она обняла мамку, прижалась щекой к ее плечу.

Весна в тот год чуть подзадержалась. Прийти-то она пришла, но такая студеная, капризная, неделю за неделей терпели ее, как вздорную бабу, дожидались настоящего тепла. Уже и Егорий прошел, и половина мая, когда, наконец, солнце одолело. Трава во дворе полезла бойко, радостно, как по команде, каждая травинка торжествовала свое появление на свет. Три березки у дома долго стояли нахохлившись, но в один прекрасный день незаметно для глаз окутались и березки, полопались почки и вылупились на свет крохотули — листочки. Еще вчера Анюта трогала их и лизала украдкой, и бродила в ней беспричинная радость.