Анж Питу (др. перевод)

Поэтому ему было не до Бийо и не до Питу, и те со всем пылом ринулись в собрания третьего сословия, на которых вовсю спорили о высокой политике.

Наконец, однажды, когда Бийо, который перед тем три часа кряду излагал перед выборщиками свои воззрения на снабжение Парижа и теперь, утомясь от собственной болтовни, но в глубине души гордясь своим красноречием, предавался блаженному отдохновению под монотонный ропот речей других ораторов, которых он и не думал слушать, примчался смущенный Питу, угрем проскользнул в залу собраний в ратуше и взволнованным голосом, разительно отличавшимся от обычного его рассудительного тона, воскликнул:

– Господин Бийо! Дорогой господин Бийо!

– Ну? Что такое?

– Большая новость!

– Добрая?

– Блистательная!

– Что случилось?

– Вы знаете, я ходил в Клуб добродетелей, что у заставы Фонтенбло.

– Да, знаю. И что же?

– Что же? Там сказали неслыханную вещь.

– Какую?

– Вы знаете, что этот негодяй Фулон притворился мертвым и даже разыграл собственные похороны?

– Как! Неужели он притворился мертвым? Как! Неужели он разыграл свои похороны? Черт побери, он в самом деле умер, я же сам видел, как его хоронили.

– Так вот, господин Бийо, он жив.

– Жив?

– Жив, как мы с вами.

– Ты не в своем уме!

– Дорогой господин Бийо, я в своем уме. Предатель Фулон, враг народа, кровопийца и спекулянт, вовсе не умер.

– Говорю тебе: его похоронили, у него был апоплексический удар, и повторяю, я видел, как его хоронили, и сам остановил людей, которые хотели вытащить его из гроба и повесить.

– А я только что видел его живым, вот!

– Ты видел?

– Как вас сейчас, господин Бийо. Говорят, умер не он, а один из его слуг, и этот негодяй велел похоронить его как аристократа. А теперь все раскрылось: он пошел на это, опасаясь народной мести.

– Расскажи-ка мне все, Питу.

– Давайте выйдем в переднюю, господин Бийо, там нам будет удобнее.

Они перешли из залы в переднюю.

– Прежде всего, – начал Питу, – надо выяснить, здесь ли господин Байи.

– Рассказывай, он здесь.

– Ладно. Я, значит, был в Клубе добродетелей и слушал там речь одного патриота. Того самого, который делал ошибки во французском языке! Сразу видно, что он не воспитывался в пансионе аббата Фортье.

– Продолжай, – отозвался Бийо. – Ты же прекрасно знаешь, что можно быть добрым патриотом и притом не уметь ни читать, ни писать.

– Это верно, – согласился Питу. – Он все говорит, как вдруг в зал вбегает запыхавшийся человек с криком: «Победа! Победа! Фулон не умер, он жив! Я его разоблачил, я его нашел!»

Там все оказались вроде вас, папаша Бийо, никто не хотел ему поверить. Одни восклицали: «Как! Фулон?» – «Ну да». Другие говорили: «Полноте!» – «Ничего не полноте». Третьи заявляли: «Раз ты нашел Фулона, то должен был вместе с ним найти и зятя его Бертье».

– Бертье? – вскричал Бийо.

– Да, Бертье де Савиньи. Да вы его знаете – он интендант в Компьене, друг господина Изидора де Шарни.

– Еще бы не знать! Он так резок со всеми на свете и так любезен с Катрин.

– Вот именно, – подтвердил Питу. – Мерзкий откупщик, еще один кровопийца на теле французского народа, ничтожество, позор всего цивилизованного мира, как говорит добродетельный Лустало [172] .

– Ну, дальше, дальше!

172

Лустало, Элисе (1762–1790) – журналист, сторонник революции.

– Вы правы, – согласился Питу, – ad eventum festina, дорогой господин Бийо, что означает: «Не медли с развязкой». Итак, я продолжаю. Стало быть, этот запыхавшийся человек вбежал в Клуб добродетелей с криком: «Я нашел Фулона! Я его нашел!» Поднялся невообразимый шум.

– Он ошибся, – упрямо повторил Бийо.

– Нет, не ошибся, я сам видел Фулона.

– Ты видел Фулона, Питу?

– Собственными глазами. Но подождите же.

– Я жду, однако весь горю от нетерпения.

– Да вы слушайте, мне самому невтерпеж рассказать… Ну вот, он, значит, сделал так, чтобы все думали, что он умер, и похоронил вместо себя слугу. Но провидение не дремало!

– Провидение? Да будет тебе, – презрительно ответствовал вольтерьянец Бийо.

– Я хотел сказать «нация», – смущенно поправился Питу. – Этот добрый гражданин, этот запыхавшийся патриот, сообщивший нам новость, узнал Фулона в Вири, где тот скрывался.

– Вот как!

– Узнав его, он донес об этом, и один из членов муниципалитета по имени господин Рапп велел его тут же арестовать.

– А как зовут патриота, которому достало смелости на такой отважный поступок?

– Который донес на Фулона?

– Да.

– Его зовут господин Сен-Жан.

– Сен-Жан? Но так ведь зовут лакеев!

– А он и есть лакей негодяя Фулона. Аристократ проклятый! Смотри у меня! Зачем тебе лакеи?

– Занятный ты человек, Питу, – проговорил Бийо, подходя поближе к рассказчику.

– Вы очень добры ко мне, господин Бийо. Итак, Фулон разоблачен и арестован, его отправили в Париж, а доносчик побежал вперед, чтобы сообщить всем новость и получить награду за донос. Вскоре к заставе прибыл и Фулон.

– Там ты его и видел?

– Да, выглядел он презабавно: вместо галстука ему на шею надели воротник из крапивы.

– Из крапивы? Почему из крапивы?

– Потому что этот мерзавец вроде бы говорил, что хлеб – для людей, сено – для лошадей, а народу довольно и крапивы.

– Этот негодяй так говорил?

– Говорил, господин Бийо, черт бы его взял!

– Никак, ты начинаешь браниться?

– Ну и что? – непринужденно ответил Питу. – Военным людям можно. Фулон шел пешком, и всю дорогу его награждали колотушками по спине и голове.

– В самом деле? – без особой радости заметил Бийо.

– Это было очень забавно, вот только наподдать ему удалось далеко не всем – ведь за ним шло тысяч десять человек.

– А дальше? – задумчиво спросил Бийо.

– А дальше его отвели к президенту округа Сен-Марсель, к этому добряку, вы его знаете.

– Да, его зовут господин Аклок.

– Вот-вот, какой-то Клок. Он велел доставить его в ратушу, потому что не знал, что с ним делать, так что Фулона вы скоро увидите.