Анж Питу (др. перевод)

Сколько раз после строевых занятий, перед которыми Питу, бывало, всю ночь просиживал над книгами, сколько раз Питу после всех трудов пересекал равнины Ларньи и Ну, а потом из конца в конец исхаживал лес до самой границы земель Бурсона, чтобы подстеречь Катрин, по-прежнему бегавшую на свидания!

Катрин отрывала от домашних хлопот час-другой в день и спешила в маленький павильон посреди примыкавшего к бурсонскому замку заповедного леса, где ее ждал обожаемый Изидор, счастливейший смертный, который становился все краше, все горделивей, между тем как вокруг него все страдало и склонялось к земле.

Какая тоска снедала бедного Питу, какие приходили ему на ум печальные размышления о том, что счастье на земле достается людям не поровну!

За ним увивались девушки из Арамона, Тайфонтена, Вивьера, он тоже мог бы назначать в роще свидания, но вместо того чтобы важно выступать в роли счастливого любовника, предпочитал плакать, как обиженное дитя, перед затворенной дверью павильона, принадлежавшего Изидору.

Дело в том, что Питу любил Катрин, любил страстно, и оттого, что он смотрел на нее снизу вверх, любовь его становилась еще сильнее.

Он даже не думал больше о том, что она любит другого. Нет, он уже не ревновал к Изидору. Изидор был дворянин. Изидор был красавец, Изидор был достоин любви; но может быть, Катрин, девушке из народа, не подобало бесчестить свою семью или, во всяком случае, не следовало приводить в отчаяние Анжа Питу.

Все эти мысли впивались в него острыми иглами, причиняя неотвязную мучительную боль.

– Подумать только, – изумлялся Питу, – у нее хватило жестокости прогнать меня. А с тех пор как я ушел, она даже не соизволила поинтересоваться, не умер ли я с голоду. Что сказал бы папаша Бийо, узнай он, каково обращаются с его друзьями, каково блюдут его дела? Что он сказал бы, кабы узнал, что хозяйка дома вместо того, чтобы присматривать за работниками, бегает любиться с господином де Шарни, с аристократом! Папаша Бийо ничего бы не сказал. Он убил бы Катрин на месте. Хорошо уже и то, – рассуждал сам с собой Питу, – что я запросто могу ей отомстить.

Да, но он ни за что не пошел бы на подобную месть.

Между тем Питу уже знал по опыту, что добрые дела, которые остаются в безвестности, никогда не идут на пользу тем, кто их совершает.

Но разве нельзя было намекнуть Катрин, с каким великодушием он ее щадит?

Ей-богу, ничего не было легче: нужно было только окликнуть Катрин в воскресенье на танцах и сказать ей как бы между прочим ужасные слова, из которых виновные поняли бы, что в их тайну проникло третье лицо.

Не следовало ли на это решиться хотя бы для того, чтобы заставить гордячку немного помучиться?

Но идти на танцы значило поставить себя на одну доску с этим высокородным красавцем, а кто же согласится, чтобы его сравнивали со столь привлекательным соперником?

Питу, изобретательный, как все, кто замыкается в кругу своих горестей, нашел выход получше, чем беседа на танцах.

Павильон, где Катрин встречалась с виконтом де Шарни, был окружен густыми зарослями, переходившими в лес, который обступал Виллер-Котре.

Владения графа были отделены от владений простых частных лиц неглубоким рвом.

Катрин, которая по делам, связанным с фермой, часто навещала окрестные деревни, ездила туда через лес, так что никто не удивился бы, повстречав ее там; ей нужно было только перебраться через ров, и она оказывалась на землях своего возлюбленного.

Это место потому и выбрали, что Катрин легко было бы оправдаться, если бы ее здесь застали.

Павильон стоял так высоко над зарослями, что сквозь косо прорезанные окна с цветными стеклами просматривалась вся округа, а выход из павильона был так надежно спрятан в зелени, что всадник на лошади мог в три скачка очутиться в лесу, на нейтральной почве.

Но Питу так часто бывал там и днем, и ночью, он так хорошо изучил местность, что знал, откуда появлялась Катрин, как браконьер знает, откуда выскочит лань, которую он поджидает в засаде.

Изидор никогда не провожал Катрин до леса. Он задерживался в павильоне на некоторое время после ее ухода и следил, чтобы с ней не приключилось никакой беды, а потом удалялся в обратном направлении, и дело с концом.

В тот день, который Питу наметил для атаки, он сел в засаду на пути у Катрин. Он вскарабкался на огромный бук, с высоты своих трехсот лет взиравший и на павильон, и на заросли.

Не прошло и часу, как он увидел Катрин. Она привязала лошадь в лощине и, как испуганная лань, одним прыжком перескочила ров; затем она углубилась в заросли, которые вели к павильону.

Она прошла под тем самым буком, на ветке которого сидел Питу.

Питу оставалось только спуститься со своей ветки и расположиться у подножия дерева. Прислонившись к стволу, он извлек из кармана книгу «Образцовый национальный гвардеец» и притворился, будто читает.

Через час до слуха Питу донесся стук затворяемой двери. Послышалось шуршание платья в листве. Среди ветвей показалось лицо Катрин: она испуганно озиралась.

Она была в десяти шагах от Питу.

Питу замер, держа на коленях книгу.

Но он более не притворялся, будто читает, а смотрел на Катрин с явным желанием, чтобы она это заметила.

Узнав Питу, Катрин испустила тихий сдавленный крик, побледнела так, словно сама смерть предстала ей и протянула к ней руку, и, после секундного колебания, заметного лишь по дрожи в руках и по взметнувшимся плечам, она стремглав бросилась в лес, вскочила на лошадь и ускакала прочь.

Ловушка Питу была хитро расставлена, и Катрин угодила в нее.

Питу вернулся в Арамон, обуреваемый то радостью, то страхом.

Едва он уразумел как следует, что, собственно, он сделал, как ему стало ясно, что его незамысловатый поступок чреват многими опасными последствиями, о коих он и не думал.

В следующее воскресенье в Арамоне должны были состояться военные торжества.

Солдаты деревенской национальной гвардии, уже в достаточной степени обученные или почитающие себя таковыми, попросили своего командира, чтобы он собрал их и устроил им публичное учение.

Несколько соседних деревень, одержимых духом соперничества, потому что они тоже изучали военную премудрость, пожелали прийти в Арамон и вступить с арамонцами в соревнование под руководством своих начальников.

Депутации от этих деревень обо всем условились со штабом Питу; возглавлял их некий земледелец, в прошлом сержант.

По случаю такого великолепного зрелища набежала любопытная, принарядившаяся публика, и арамонское Марсово поле с самого утра было заполнено толпой девиц, к которым попозже присоединились отцы и матери ратников – эти стекались не столь поспешно, но с неменьшим любопытством.