Анж Питу (др. перевод)

Оставалось найти выход из положения.

Надо было использовать все свое красноречие, чтобы убедить аббата Фортье в том, что он, Питу, добрый роялист, а главное – не ловить его на грамматических ошибках.

Надо было убедить аббата, что национальная гвардия в Арамоне выступает против революции.

И самое главное – надо было пропустить мимо ушей это злополучное прошедшее время!

И тогда, вне всякого сомнения, аббат допустил бы его к своему сокровищу, распахнул бы перед ним свой арсенал, дабы оказать поддержку доблестным защитникам монархии и героическому их начальнику.

Это было бы не притворство, а дипломатия. Пораскинув умом, Питу припомнил немало подобных примеров в истории.

Он подумал о Филиппе Македонском, который столько раз приносил ложные клятвы, а между тем его считают великим.

О Бруте, который притворялся тупицей, чтобы усыпить подозрение своих недругов, а между тем его считают великим.

О Фемистокле, который всю жизнь водил за нос своих сограждан для их же пользы, а между тем его тоже считают великим.

И напротив, он вспомнил Аристида, отвергавшего недостойные средства, – его тоже почитают великим.

Этот довод его озадачил.

Но, поразмыслив, он решил, что Аристиду очень повезло: он жил в те времена, когда персы были настолько глупы, что их можно было победить и не кривя душой.

После дальнейших размышлений на ум ему пришло, что Аристид в конце концов был вынужден удалиться в изгнание, и хотя изгнали его несправедливо, но это заставляет чашу весов склониться в пользу Филиппа Македонского, Брута и Фемистокла.

Перейдя к новой истории, Питу спросил себя, как бы в его шкуре действовали гг. Жильбер, Байи, Ламет, Барнав [225] , де Мирабо, если бы на месте аббата Фортье оказался Людовик XVI?

225

Барнав, Жозеф (1761–1793) – французский политический деятель, сторонник конституционной монархии.

Как бы они поступили, чтобы заставить короля вооружить триста, а то и пятьсот тысяч солдат французской национальной гвардии?

Да уж не так, как Питу, а как раз наоборот.

Они бы уговорили Людовика XVI, что самое пылкое желание всех французов – спасти и сохранить своего отца и властелина, а для того, чтобы спасти его от любой опасности, французам требуется от трехсот до пятисот тысяч ружей.

И Мирабо наверняка добился бы успеха.

Кроме того, Питу припомнил пословицу:

Просишь черта об одолженье — Окажи ему уваженье!

Из всего этого он заключил, что сам он, Анж Питу, – круглый дурак и тупица, и что будь он полной противоположностью тому, каков он на самом деле, вот тогда он вернулся бы к своим избирателям со славой.

Устремившись мыслью в этом новом направлении, Питу решил, что хитростью или силой раздобудет оружие, которое собирался получить благодаря уговорам.

И тут его осенило.

Он придумал хитрость.

Проникнуть в музей аббата и похитить, выкрасть ружья из арсенала.

С помощью сотоварищей Питу унесет добычу, а похищение произведет сам.

Похищение! Нет, честному Питу не нравилось, как звучит это слово.

Что до выноса награбленного – здесь можно не сомневаться: во Франции еще хватает людей, живущих по старым законам, и эти люди назовут его поступок разбойным нападением или кражей со взломом.

Все эти соображения заставили Питу отказаться от вышеупомянутого замысла.

К тому же на карту было поставлено его самолюбие, и если Питу стремился достойно выйти из положения, ему не следовало прибегать к посторонней помощи.

Он снова принялся ломать себе голову, в глубине души любуясь сам собой и тем новым руслом, по которому устремились его мысли.

Наконец, подобно Архимеду, он воскликнул: «Эврика!» – что в переводе значит всего-навсего «Я нашел!».

И в самом деле, вот какое средство отыскал Питу в своем собственном арсенале. Верховным главнокомандующим французской национальной гвардией является генерал Лафайет.

Арамон находится во Франции.

В Арамоне имеется национальная гвардия.

Итак, генерал Лафайет не должен смириться с тем, что арамонские воины безоружны, коль скоро солдаты других отрядов национальной гвардии имеют оружие или вскорости должны его получить.

К Лафайету можно обратиться через Жильбера, к Жильберу через Бийо.

Питу напишет письмо г-ну Бийо.

Бийо читать не умеет, значит, письмо ему прочтет Жильбер – следовательно, за вторым посредником дело не станет. Порешив на этом, Питу дождался прихода темноты, крадучись, вернулся в Арамон и взял в руки перо.

Но как он ни старался вернуться инкогнито, Клод Телье и Дезире Манике все-таки его углядели.

Они удалились в молчании, с таинственным видом, прижав пальцы к губам и оглядываясь на письмо.

Питу между тем с головой окунулся в пучину политики.

Итак, вот письмо, которое было сложено в белый бумажный квадратик и произвело на Клода и Дезире столь сильное впечатление:

«Любезный и высокочтимый господин Бийо!

С каждым днем дело революции в наших краях продвигается; аристократы теряют почву под ногами, патриоты наступают.

Арамонская коммуна изъявила желание нести действительную службу в национальной гвардии.

Но она не располагает оружием.

Есть способ добыть его. Некоторые частные лица хранят дома изрядное количество боевого оружия, которое могло бы серьезно сократить общественные расходы в случае, если эти запасы перейдут в собственность нации.

Если господин генерал Лафайет соблаговолит распорядиться, чтобы эти незаконные запасы были переданы коммуне в количестве, необходимом для вооружения всех мужчин, способных стать под ружье, я, со своей стороны, обязуюсь добыть для арамонского арсенала не меньше тридцати ружей.

Это единственное средство дать отпор контрреволюционным проискам аристократов и врагов нации.

Остаюсь вашим согражданином и покорнейшим слугой

Анжем Питу».

Сочинив это послание, Питу спохватился, что забыл сообщить фермеру новости о его доме и семье.

Но Бийо все же не был Брутом; с другой стороны, рассказывать Бийо о Катрин все, как есть, значило либо навлечь на себя обвинение в клевете, либо разбить отцовское сердце; кроме того, для самого Питу это значило бередить свежую рану.

Питу подавил вздох и сделал приписку:

«P. S. Г-жа Бийо и м-ль Катрин, а также все домочадцы здоровы и шлют г-ну Бийо поклоны».

Таким образом, Питу не бросил тень ни на себя, ни на других.

Показав посвященным белый конверт, которому предстояло быть отправленным в Париж, командующий арамонскими вооруженными силами ограничился тем, что проронил одно слово:

– Вот!

Затем он пошел и опустил письмо в ящик.

Ответ не заставил ждать.

Через день в Арамон прибыл верхом нарочный и спросил г-на Анжа Питу.

То-то был переполох, то-то размечтались и забеспокоились будущие воины!

Лошадь у гонца была вся в мыле.