Апокалипсис завтра

Он не хотел показывать Саманте свою слабость. Не хотел, чтобы она думала, будто он сдулся и больше не сможет защитить ее. Не желал, чтобы в один момент она взяла ключи от машины и, скрываясь от него под лучами жаркого луизинаского солнца, угнала в неизвестном направлении со словами: «Ты и твоя связь с матерью – опасны для меня и ребенка. Я сама о нем позабочусь. Не ищи нас». Джимм панически боялся, ибо понимал, что будет не в силах остановить ее природную потребность в защите ребенка. Что он станет делать тогда? Прислуживать клану он больше никогда в жизни не собирался, защищать Сэм он бы больше не смог… и что? Но глупо было каждый раз притворно задаваться вопросом, ответ на который он подсознательно давно уже дал – война. Без долгих раздумий Джимм пошел бы войной против своих же. Сшиллс никогда не откажутся от затеи поймать полукровку и быть выше остальных, потому выход был только один – убить Орифию и всю верхушку клана. Бротт бы сражался до тех пор, пока кто-то из них двоих не пал бы замертво под лучами палящего солнца. И он прекрасно понимал, что этим кем-то являлся бы сам, с практически стопроцентной вероятностью.

Мысли исчезли, и у него перехватило дыхание. Опять. Орифия не хотела отступать, даже посреди днем высверливая себе дорожку. Отголоски мыслей главы Сшиллс вновь роем взвились в голове. Что же делать? Она пыталась перекроить его мышление самым гнусным способом. Нечестная борьба в глазах прожженной политиканши была лучшей дорожкой к скорой победе в обладании главным трофеем – властью.

Мужчина смачно выругался, падая на колени и хватаясь за голову. Глотка родила какой-то странный звук, граничащий между рычанием и скулежом. Надо было отвлечься.

Этернель суматошно пошарил по помещению глазами, с трудом вспоминая расположение вещей. Как же отвлечься, не тратя на это много эмоций? Математика? Теоретическая физика? Сопромат?

Он быстрее подскочил к старому рабочему столу со встроенным секретером и чернильницей, дернул верхний ящик и достал аудиоплеер, предназначенный для пленочных кассет, дернул прикрепленные к нему наушники, достал из кармана смартфон. Выставив на полную громкость, он врубил плей-лист и, под всем известную песню Эдвина Стара, где тот рассуждал о ненужности войны, подошел к единственной здесь загрунтованной стене. Джимм посмотрел на зажатый между пальцев лист бумаги с написанными заранее задачами по теоретической механике – самым нелюбимым ответвлением науки для Джимма. Телепат вообще крайне не любил точные науки. Мел в другой руке быстро заскользил по шероховатой поверхности, в настойчивом желании решить непростые уравнения. Громкая музыка хорошо заглушала отголоски подкидываемых мыслей Орифии, сложная задачка заставляла сосредоточиться на себе, забыв о ноющей боли и желании поддаться матери.

Через полчаса он раздосадовано забросил огрызок мела куда-то в угол, стащил с головы наушники и смачно выругался. Все-таки Джимм – беспробудный тупица. Он два раза решил задачу, но каждый раз ответ расходился с тем, что показывал ему учебник в Интернете. Эдду бы справился с этим в два счета, как ни странно.

– Ну и насрать, – выплюнул он безмолвной исписанной стене.

Орифия отступила, наверное, все же решившись на передышку, и этернель подумал, что и ему самому стоит хоть как-то расслабиться. Можно было прикорнуть тут же в подвале на диване, чтобы лишний раз не нервировать своей «постной миной» Саманту. Собственно он и двинулся к дивану, но его отвлек совсем забытый им непримечательный ящичек.

Как ни странно, качество фото никак не изменилось, бумага не пожелтела после долгих лет на полке, не выцвела картинка, являя все те же слегка замученные, но счастливые лица. Почти год, как орлеанский клан раздавил давних врагов. Столько вампирской крови Джимм еще не видел до той «войны». Почти все поклонники вуду стали сиротами, лишившись основателей и родителей. За вымученными улыбками семи членов клана на этом фото, хоть и виделось счастье, но полное утрат и бессонных дней, проведенных в слезах.

Это было фото с празднования тысячелетия Курта. Точнее, он сам уверял, что стал этернелем где-то в эту пятилетку, чуть более тысячи лет назад, но так как раньше не было времени и сил праздновать, все перенесли на послевоенное время. Сам виновник торжества стоял посередине, в шутливо напяленной на светлую голову короне какого-то средневекового монарха. Где Эдду раздобыл эту штуку – не было понятно, а говорить сам вудист отказывался. Приняв особо деловой вид, глава клана скрестил руки на груди и смотрел прямо в камеру. Хлоя Гейбл стояла рядом с ним и, кокетливо согнув одну ногу в колене и поднимая вверх воздушный шар, припала губами к щеке древнего этернеля. Дальше стояли Стив и Марк, оба поднимали кружки с пенным вверх и что-то кричали. Рядом парочка, имена которых Бротт не помнил, кажется, Трина и Чейз. По правую руку от Курта стояла Кэтрин и широко улыбалась фотографу. Высокая белокурая Лира, чуть наклонившись, с ехидной мордочкой показывала язык и, заставив так же склониться вниз, обхватила за шеи Эдду и Джимма. Оба показывали клыкастые широкие улыбки. Джимм хохотнул.

На голове у друга черной кучерявой волной вздымалась модная тогда у афроамериканцев прическа. Хотя и он, телепат, был не лучше. Темные пышные кудрявые волосы по плечи, сильно похожие на прическу Роджера Долтри из «The Who» в молодости. Через неделю вечная зажигалка Лира погибла, опрометчиво схватившись за какой-то артефакт от Сайго и приняв на себя одурительную дозу остаточного проклятия. Смертная девушка, с которой тогда встречалась этернель с нестандартными предпочтениями, наложила на себя руки, не вынеся потери любимой. Курт потом сказал, что оно к лучшему, ибо Лира не имела никакого права разбалтывать смертной об их мире и, тем более говорить точный адрес резиденции, к которой потом пришла переживающая о пропаже Лиры девушка.

Фото было живым и, благодаря этому, Джимм мог спокойно проскользнуть в тот момент в своих воспоминаниях. Это был последний раз, когда телепат бывал в резиденции Вуду.

Откровенно не верилось, что, казалось бы, бессменный предводитель ненормальных почитателей смерти на самом деле погиб. Они не так много общались, но почти сразу было видно, что Курт – выдающийся этернель. Наверное, он смог бы тягаться с самой Орифией, но, благо они держали свой странный нейтралитет по отношении друг к другу.

Телепат поджал губы, размышляя, что если Эдду был прав, и Курт все-таки продал свое тело некому Бичу, то их ждало куда более страшное действо, нежели война Вуду и Сайго.

Странно, что до сих пор в мире ничего не происходило. Даже чувствительный к глобальному настроению этернель не ощущал, что мир стоит на какой-то пропасти или что-то вроде того. Все было до подозрительного спокойно.

Он отложил фото и устало потер переносицу, сознавая только сейчас, когда весь пар негодования в нем стих, что был достаточно груб с женой. Замученный нападками Орифии, голодом, бессонницей и… надо признать… вынужденным воздержанием, он повел себя по-дурацки. В конце концов, это у Саманты сейчас бушуют гормоны, а не у него.

«Сейчас она станет шизанутой и не будет тебе покоя, братан, – говорил Эд за день до свадьбы, когда они решили распить немного хорошего виски во дворе дома. – Все мозги склюет – как пить дать. Это нормально. Габи у меня даже как-то раз на сраного надзирателя накричала. Досталось, конечно, мне, но факт того, что мозги у беременных набекрень, остается фактом».

Это был второй и последний раз, когда Эдду в открытую рассказывал что-то о смертной жизни и своей жене, в частности. В кругу этернелей, на самом деле, не принято говорить о человеческом прошлом. Даже больше, это считалось жутким моветоном. Но друг на то и друг, чтобы знать о тебе немного больше, нежели остальные. Тем более, Джимм был телепатом. Он и так знал об этом.

Музыкант думал, что Сэм все же уехала, но, когда он вышел из подвала и особым чутьем прошелся по особняку, то услышал слабый обрывок ее мыслей на втором этаже. Девушка была в своей комнате.

Этернель вздохнул и аккуратно постучал костяшками пальцев по двери.

– Эй, Сэм, открой, – но с той стороны откровенно молчали и делали вид, что вообще не слышат стука. – Саманта, извини меня, я излишне вспылил. Слышишь? Конечно, слышишь, – муж оперся плечом о ее дверь. – Послушай, мне больше не хочется играть в молчанку. Нам надо поговорить. Без яда, сарказма и прочей чуши. Просто сесть и все обсудить. Я люблю тебя и не хочу, чтобы первые недели нашей совместной в качестве новой семьи жизни были отравлены непониманием. Скажи мне все, что ты думаешь, не таясь, и задавай вопросы, какие хочешь, я на все отвечу. Только не надо снова все держать в себе.