Апостолы Революции. Книга первая. Лицедеи

– И все же вы одобрили представление его Комитетом доклада Конвенту, – осуждающе возвысил голос Робеспьер, поднимаясь со своего места и подходя к Бареру, Колло, Сен-Жюсту и Бийо-Варенну, все еще сидевшим за столом.

– А что нам оставалось? – развел руками Бийо. – Будь его воля, он немедленно отрубил бы Дантону голову. Только так можно было получить его согласие на борьбу с эбертистами.

– Ошибаешься, Бийо, – вступил Карно. – Вадье – умный политик. Он не хуже нас понимает, что за Дантона браться не время, если за него вообще стоит браться.

Колло и Сен-Жюст хмуро переглянулись.

– Он бы и так согласился, – продолжал Карно. – Он блефовал, и мы поддались на его блеф.

– И все-таки ты сказал слишком много, Сен-Жюст, – повторил Барер свой укор. – С Вадье надо быть осторожным. Вы видели, кто заправляет в Комитете безопасности. Без его согласия там не принимается ни одно более или менее важное решение.

– Однако Гуффруа и Лавиконтери проголосовали против, – заметил Ленде.

– Гуффруа не задержится в Комитете, – заверил его Барер. – Мы как раз сегодня вечером говорили об этом с Вадье. Старик хочет вышвырнуть его, и что-то мне подсказывает, что он этого добьется.

– Главное, что победа осталась за нами! – сообщил Бийо-Варенн, довольно потирая руки. – Мы получили от старого лиса все, что хотели.

– Вы торопитесь, – повторил Робеспьер, переводя взгляд с Бийо на Сен-Жюста, – вы оба очень торопитесь.

– Мы слишком долго оставались в стороне, – возразил Сен-Жюст. – Необходимо наверстать упущенное. Борясь друг с другом, экстремисты и снисходительные ослабляют Комитеты. Победившая фракция принялась бы затем за нас.

– Покажешь мне свой доклад? – спросил Робеспьер.

– Ты услышишь его в Конвенте, если, конечно, соблаговолишь явиться на заседание, – резко ответил Сен-Жюст. – Уже две декады ты носа из дома не показываешь.

– Я неважно себя чувствовал.

– Однако сейчас ты в прекрасном здравии, – заметил Барер.

– Моя поддержка в борьбе с Эбером вам не нужна. А больше в Конвенте на данный момент ничего не происходит. Но вот с твоей речью, Антуан, я хотел бы ознакомиться заранее…

– Не доверяешь мне? – подозрительно спросил Сен-Жюст. – Опасаешься, что достанется дантонистам?

– Именно, – сухо кивнул Робеспьер. – Боюсь, что ненависть к ним слишком увлечет тебя и испортит впечатление от доклада.

– Не стоит беспокоиться, – заверил Сен-Жюст. – Я не отступлю от намеченной Комитетами политики не трогать дантонистов. Пока не трогать, – добавил он.

– Как знаешь, – Робеспьер отвернулся и направился к выходу. – До свидания, граждане, – бросил он, не оборачиваясь, и вышел.

Из приемной раздался сухой грудной кашель, продолжавшийся не менее тридцати секунд, смешиваясь со стуком каблуков о паркет и эхом отлетая от стен пустого зала.

– Какая кошка между вами пробежала? – спросил Бийо Сен-Жюста. – Еще какой-то месяц назад вы казались лучшими друзьями.

– Месяц назад я был в Северной армии, – нехотя ответил Сен-Жюст. – А после возвращения с трудом узнал Робеспьера. Он снова сошелся с Демуленом, и эта дружба не пошла ему на пользу.

– Ах вот в чем дело! – воскликнул Барер. – Кстати, за что вы с Камиллом так ненавидите друг друга?

– Это давняя история, – уклончиво ответил Сен-Жюст, давая понять, что тема закрыта.

– Я заказал кабинет в «Прокопе», – наигранно-беззаботным тоном сказал Бийо, стараясь разрядить обстановку. – Хотите присоединиться?

– Охотно, – отозвался Барер. – Ты пойдешь? – предложил он Сен-Жюсту. – Заодно и обсудим твой доклад.

– Нет, – ответил молодой человек. – Пойду домой. Сегодня был тяжелый день. Речь почти готова, так что обсуждать нечего.

– Я с вами, – сказал Колло.

Карно, Приер и Ленде сделали вид, что не слышали приглашения. Впрочем, зная, от кого оно исходило, не трудно было догадаться, что к ним оно не относилось.

Через десять минут Зеленая комната опустела. Тюильри погрузился во мрак.

5 вантоза II года республики (23 февраля 1794 г.)

На следующее утро Бертрана Барера разбудил солнечный луч, просочившийся в щель между плотными шторами и бивший ему прямо в глаза. Было около десяти утра.

– Дьявол, – пробормотал он, резко поднявшись с кровати, и тут же почувствовал, как пол качнулся под его ногами, а к голове прилила кровь, наполнив ее свинцом.

– Черт бы побрал Колло, – снова выругался Барер, схватившись за голову обеими руками.

Ужин в «Прокопе» затянулся до трех часов утра, и любитель выпить Колло д’Эрбуа, не переставая, подливал бордо в бокалы коллег. Предчувствуя, что утро не будет ранним, Барер, вернувшись, велел камердинеру отменить утренний прием. Тогда же, видимо, он попросил не будить его. Этого Барер уже не помнил, но догадался по тому, что камердинер не появился на пороге его спальни, как всегда, в восемь часов.

Посидев пару минут на кровати и приведя в порядок мысли, Барер вспомнил, что намеревался поговорить с Давидом. Как и предсказывал Вадье, на вечернем заседании Комитетов художник не появился. Барер всегда считал, что живописец Давид был избран в Комитет общей безопасности по недоразумению или, как поговаривали в кулуарах, с целью служить Робеспьеру, его личному другу, глазами и ушами. Вчера Робеспьер присутствовал на заседании, следовательно, глаза и уши Давида были ему не нужны.

Подойдя к окну и отдернув тяжелые светло-голубые шторы, Барер поморщился от яркого февральского солнца, первого вестника приближающейся весны. Он распахнул окно и вдохнул морозный воздух. Это освежило его и придало ясность мыслям. Теперь, когда возникла определенность в политической борьбе, самое время заняться личными делами и приступить к поискам Элеоноры Плесси. Чем раньше он увидится с Давидом, тем быстрее тот начнет поиски и тем раньше Элеонора обретет свободу. Накинув расшитый золотой нитью красный халат, Барер дернул шнурок.

– Давай умываться, – приказал он явившемуся на зов камердинеру.

Через сорок минут Барер де Вьезак, член Комитета общественного спасения и представитель народа в Национальном конвенте, садился в личный экипаж, приказав ехать к особняку Жака Луи Давида, члена Комитета общей безопасности, главы Комитета по идеологии и главного художника Французской республики.

Тридцатишестилетний живописец встретил коллегу радостным возгласом. Не то чтобы они были очень близки, но Давид любил общество умных и живых собеседников, каким являлся Барер. К тому же, тот, наверняка, принес новости о последнем заседании Комитетов.