Апрельская сирень

– Что?

– Вчера я отвратительно себя вела, да? Я была ужасной?

Влад криво улыбнулся:

– Вы с Маркиной вцепились друг в друга как две дикие взбесившиеся кошки. Я не знал, как растащить вас.

– Правда? – с легким испугом спросила Оля.

– Ну, на самом деле я слегка преувеличил. Вам не удалось разодрать друг друга – ты вырубилась, а Сирена ушла. А ты коварная, Матвеева. Мстительная. Ты готова идти по трупам своих обидчиков. Кто тебя обидит и трех дней не проживет.

– Ты же живешь.

– Ты изобретательная, – продолжал он. – Боюсь даже представить, что ты придумала для меня.

Оля ойкнула, издав при этом полуписк, полувсхлип. Но Царёв, кажется, не заметил этого.

– Что она сделала тебе, что ты решила уничтожить ее? – спросил он, не обращая внимания на внезапно побледневшее лицо девушки.

– Ничего, – выдохнула она и разрыдалась, осознавая, что это правда. – Это все я… Я сама все напридумывала.

– Как же тебе удалось напечатать эту статью в нашей газете? Чем ты подкупила этого придурка, Эрика?

– Я его запугала, – бесцветным голосом ответила Оля.

– Ты шантажировала его? – Царёв расхохотался. – Я догадывался, что ты способна на многое, но все же я удивлен. Ну, Матвеева… Чем же ты прижала его? Компроматом на его… э-э-э… личную жизнь?

– Что? – ахнула Оля. Она не могла поверить, что Царёв может знать о том, что Эрик представитель нетрадиционной ориентации. А еще она опасалась, что Влад может разболтать кому-нибудь, ведь если пойдут слухи, то Эрик решит, что это она растрезвонила всем. К ее уже существующим грехам прибавятся ненамеренные – только косвенно принадлежащие ей.

– Да брось, – отмахнулся Царёв, – все знают, что Эрик гей.

– Что значит – «все»? Весь универ? – Оля в ужасе прикрыла рот ладошкой.

– Весь. Разве что может, за исключением преподавателей.

– Бедняга, – с сочувствием вздохнула Оля.

– Правда? А я считаю его полным придурком.

– Ты не в праве осуждать. Никто не в праве.

– Гляньте, кто о правах заговорил, – ехидно поддел ее Влад.

– А ты, я смотрю, праведным себя считаешь! Ты-то чего? Помалкивал бы уж.

– Я никогда не опускаюсь до уровня мести. Считаю, что месть – это удел слабых.

– Думаешь, я не жалею, о том, что наделала? Думаешь, я торжествовала и радовалась? Да, я злорадствовала, но не долго. Когда газета вышла, мне было вдвойне плохо. Было противно, мерзко от самой себя.

– Да уж понятно, что не на радостях ты налакалась коньяка. Кстати, недурно живешь – топить горе в дорогом коньяке не каждому по карману.

– Тебе ли жаловаться на пустые карманы, – фыркнула Оля.

– Много ты знаешь. Мой отец пропивал последние деньги. До пятого класса я ходил в обносках, а в школе получал бесплатный обед, как ребенок из малоимущей семьи. Мне было уже почти одиннадцать, когда мама ушла от папы, и встретила моего отчима. Не знаю, что он нашел в ней. Такие, как он любят женщин совершенно другого типа. Мне кажется, он просто жалел ее. Или черт знает, что у него на уме. Но он всегда изменял ей. Всегда. Все десять лет. А мама… Она наивна, как годовалый ребенок. Не то, чтобы она закрывала глаза на его измены, нет – она действительно верит ему. И мне. А я вынужден скрывать от нее и все время врать, врать, врать.

– Ты не виноват, – тихо сказала ему Оля, и про себя усмехнулась. Если бы три месяца назад, кто-нибудь сказал ей, что она будет утешать этого человека, она рассмеялась бы в голос. Но она не просто утешала его, она даже не жалела – она его оправдывала. – Ты поступаешь правильно. Подумай сам, – сказала она, когда тот посмотрел на нее, как на безумную, – к чему привела бы эта правда? Что принесла бы она вашей семье? Счастье? Уж точно не твоей маме. Иногда сладкая ложь лучше горькой правды. Если правда не приносит ничего, кроме боли, то и не нужно знать ее.

– Спасибо, – Царев скривил губы в попытке улыбнуться. – Если хочешь знать мое мнение, то на твоем месте я бы позвонил ей. Сирене, то есть.

– Она никогда не простит меня.

– Простит. Такие, как она не держат в себе ненависти. И уж точно она не станет мстить.

– А что сделал бы ты, если бы…если с тобой поступили бы подло?

– Я? – Царёв посмотрел Оле прямо в глаза, и его зрачки ненадолго сузились. – Я бы удушил.

Обувшись и надев куртку, он собирался выйти, но в это время дверь квартиры открылась и вошла Каролина. Лицо девушки было раскрасневшимся – то ли от холода, то ли от быстрой ходьбы.

– Где тебя носило всю ночь? – набросился на нее с упреками Влад. Для Оли, которая наблюдала за ними, было удивительным то, с какой заботой и беспокойством тот смотрел на свою двоюродную сестру, и даже грубость в его голосе была совершенно не той грубостью, к которой привыкла Оля. Царёв был заботливым старшим братом. И это была совершенно неожиданная, новая, но приятная для открытия сторона личности этого человека. Оля поймала себя на мысли, что понимает, почему Чацкая так бегает за ним – несчастной девушке просто довелось однажды увидеть второго Царёва, и она, наверняка, полюбила именно его, а не того надменного, самовлюбленного хама, которого все привыкли видеть. «Все равно дерьма в нем больше, – решила Оля, – а потому для меня не имеет ни малейшего значения, каким заботливым и добрым он может быть».

– Владик, прости, – захныкала Каролина. – Ну, не ругайся, ты ведь знаешь, где я была. Олечка, – обратилась она к Оле, и той стало стыдно от того, что она все еще стоит и наблюдает за их семейными разборками. – Можно попросить тебя…

– Да, конечно, я все поняла, – спохватилась девушка и убежала в гостиную.

Она слышала, как Влад разулся, а затем шаги, направляющиеся в кухню.

Оля, голова которой все еще болела, легла на диван. Она надеялась уснуть, но голоса в кухне были слишком громкими. Против своей воли, девушка стала прислушиваться.

– Ну, что мне делать? – услышала она отчаянный голос Каролины. – Так получилось! – Повисла тишина – видимо Влад что-то ответил, а затем девушка снова закричала: – Нет-нет, прошу тебя, ты не должен! Пожалуйста, не ходи. Будет только хуже. Он не послушает тебя. Разве можно заставить его?

– Заставим! – рявкнул Царев. – Он должен отвечать за свои поступки! А в прочем… Пусть катится к чертовой матери. Ублюдок.

– Не говори так, – всхлипнула Каролина.

– Не говорить? Ты защищаешь его? Этого урода? Он играл с тобой!

– Нет. Нет! Он любил меня, я знаю!

– Не любил. Это я тебе точно могу сказать. Когда мужчина любит свою женщину, то не заставляет избавляться от ребенка, а берет ответственность и за него, и за нее. Поверь мне, и никакие обстоятельства не помешают ему! Все остальное – просто отговорки.

– Что мне делать? – всхлипы превратились в тихие, сдавленные рыдания.

– Ты должна рассказать тёте Эльвире.

– Ни за что! Она убьет меня!

– Что она зверь, что ли? Ну, поругает. Заслуженно. Пойми, Лина, я не могу дать тебе денег. То есть, дело не в деньгах. Я не могу быть твоим соратником в этом деле. И ты не должна принимать это решение самостоятельно. Ты должна посоветоваться с матерью.