Арбат

— На квартирах у москвичей закисают десять миллиардов книг, — доказывал Костя Ларионову. — Люди мечтают продать эти залежи хоть по трояку, хоть по пятерке. Мы организуем во дворе «Совписа» гигантскую скупку, а на улице, вдоль забора поставим тридцать лотков, построим во дворе два павильона — один для художественной литературы, другой для технической и медицины.

— А на черта мне все это надо, — ухмыльнулся Ларионов. — Зачем лишняя головная боль? Я писатель, а не коммерсант… Лишние деньги портят художественную сущность творческой личности… — Вот так рассуждал партократ и бюрократ Арсений Ларионов, предпочитавший паразитировать за счет аренды. Арендой жил весь Арбат, весь Никитский бульвар, вся Москва, это был разлом, генетический разлом нации, разделившейся на арендосдателей, то бишь блатных партократов, захвативших особняки, заводы, институты и не знавших, что с ними делать, и арендосъемщиков, молодым поколением предпринимателей, вынужденных кормить и себя, и «старичков» арендосдателей. Выйди завтра закон, запрещающий сдавать в аренду офисы, склады, подвалы, Москва обнищала бы вмиг. Арендой жили все пять Союзов писателей, Союзы художников, журналистов, кинематографистов, все три тысячи московских благотворительных фондов… Арендосъемщики стали как бы неким новым орденом тамплиеров, у них была идеология, отличная от идеологии арендосдателей, посадивших на крючок всю страну.

— Об этом ли либеральном чуде мы мечтали, когда в 1993 году шли на баррикады? — восклицал маленький Ося Финкельштейн, вывихнувший себе мизинец в драке на баррикадах. Он люто ненавидел всех арендосдателей Восточного полушария. И Западного тоже. Он ненавидел всеми фибрами печени и селезенки всех арендосдателей галактики и метагалактики на двести миллионов парсек, он презирал даже тех арендосдателей, что ютились на орбитах Венеры, Сатурна и Марса, и, как сказал мудрец Гурджиев, понять по-человечески арендосъемщика может только арендосъемщик. Ося каждый год менял дислокацию своего склада. Его обворовывали арендосдатчики. Впрочем, это громко сказано, и вправе ли назвать арендосдатчиком дворника, сдающего часть сырого подвала без договора, без гарантий, без малейшей охраны, зато предоставляя вам бесплатно зверинец, обиталище крыс, мокриц и пауков. Ося обживал подвалы Малой Молчановки и Большой Молчановки, он пытался снять подвал у Арсения Ларионова, но тот отказал ему. Последний год Ося арендовал угол у Мумуки, подсобника ресторана «Грузинская кухня» в Мерзляковском переулке. Грузины захватили весь двор, но этого им показалось мало, и они замуровали черный выход во двор дома номер пять по Никитскому бульвару, рядом с музеем-усадьбой Гоголя, пристроили со стороны двора куб из кирпича, вышел прелестный складик площадью в комнату метров на пятнадцать. Здесь хранили товар владельцы пяти фирм, в том числе «нелегалы», торговавшие на Новом Арбате орешками, восточными сладостями, канцтоварами, солнцезащитными очками, пиратскими видео- и аудиокассетами без разрешений управы «Арбат» из года в год, платя за право положить на ночь банановую коробку с товаром всего десять рублей. У Оси было двадцать коробок. Стеллажи и столы оставляли на ночь во дворе прямо под дождем, ветрами и снегами, тут ничего не пропадало, охраняли ютившиеся арбатские старожилы — бомжи. У каждого арендосъемщика был свой ключ. Но книги стали пропадать и здесь. Ося терпел. Куда деваться? Прибыль с лихвой покрывала ущерб. Но даже этому шаткому благополучию пришел конец. На Новом и Старом Арбате появились два брата: Миша и Паша, рыночный самум принес их в Москву из славного города Владимира. Братья быстро сообразили, что на хранении книг, кассет, сладостей и прочей чепухи можно построить свой автономный бизнес. Первым делом они сняли пристройку у Мамуки чохом, став единственными обладателями ключей, а торгашам предложили вывозить их товар по утрам на «точку» и забирать вечером по цене двадцать рублей с коробки. Не прошло и полугода, как братья стали монопольными арендаторами всех лучших подвалов вблизи Нового и Старого Арбата, они организовали бригады грузчиков, сварили из стали громадные, по-крестьянски крепкие телеги, поставив их на метрополитеновские колеса от эскалатора, и с веселым гиканьем курсировали по улицам, шугая очумевших, погруженных в заботы прохожих.

Так и не сумевшие солидаризироваться лоточники-москвичи невольно попали в заложники к двум расторопным, смекалистым крестьянам, махом покорившим сердце Москвы — Арбат. Нет-нет, вы даже не представляете, господа читатели, что значит быть хозяином трех-четырех подвалов на Арбате, быть их генеральным арендатором: к вам на поклон идут не только бомжи, не только арбатские проститутки, скупщики и перепродавцы ворованных вещей, наркоманы, искатели камеры хранения на одну ночь чего угодно, но главное, без досмотра, — с вами заводит дружбу криминал, без наезда, потому что истинные дела делаются только полюбовно. Настоящие бандиты, а не нахрапщики-отморозки, прежде всего вежливы и умеют находить контакт с людьми… Вскоре Паша и Миша обрели на Арбате вес, у них было прикрытие на случай случайных конфликтов, а главное — они знали подноготную всех лоточников, выведывали их коммерческие тайны, у кого и кто был поставщиком товара, по какой его завозили цене, какая была дневная выручка, кто и как доставал разрешения на торговлю в управе «Арбат» или, минуя ее, в самой префектуре, у зама по торговле госпожи Коржневой, продлевавшей разрешение сразу на два месяца. Таких называли «коржневцами», они пользовались особым уважением, за ними стояли люди с высоким удельным весом. Лариса Алексеевна Коржнева была очаровательная женщина, пережила двух префектов и монументально вросла в свое кресло. Но не о ней сейчас речь, что ей до этого подвального мирка, до маленьких арбатских тайн «выживальщиков», как называли себя обитатели подвалов, расположенных под трассой, по которой раза два в день проносился в сопровождении лимузинов президент, который тоже ничего не знал об этом мирке, обиталище крыс и мокриц, где царили — уже уровнем ниже — крестьянские дети Паша и Миша, от которых в немалой степени, а может, и в большой, как знать, зависела жизнь президента. Ведь в коробках, в ящиках, в мешках, в пакетах, в баулах, в туесках могло храниться все, что угодно… От потолка подвала до шин лимузина было расстояние всего в метр… Подвалы Арбата патронировала кавказская братия, о тайнах подвалов не знали ни в ФСО, ни в ФСБ и уж тем более не ведали ни сном ни духом в МВД. Да что МВД, что значили все сыщики Москвы против маленького начальника подсобок Мамуки, застроившего выход во двор из дома-музея номер пять по Никитскому бульвару. Против него были бессильны все инспектора управы «Арбат», все начальники ГРЭПов, ДЭЗов, даже сам замглавы управы Георгий Левонович Бульбулян не рисковал заходить во двор, где располагалась «Грузинская кухня», потому что его тотчас осаждали жалобами, петициями жильцы дома, а особо обитатели подъезда номер два, лишенные возможности выносить к мусорным бакам, красовавшимся гирляндой вдоль Мерзляковского переулка, ведра с бытовыми отходами… Сорок шесть жалоб лежало в бульбуляновском столе с автографами жильцов дома номер пять. Но разве поднимется рука истинного сына Кавказа против других сыновей Кавказа, даже если они ресторанщики, сибариты, а не джигиты?

— Пусть выносят ведра с мусором через второй этаж по коридорам, — обронил как-то в приступе малодушия Бульбулян.

Это прозвучало как приговор, не подлежащий обжалованию. И жизнь по инерции вошла в колею, мусор стали выносить через соседний подъезд, народец из дома номер пять поворчал, но смирился. Он был сломлен. Да и устали жильцы писать… Куда еще писать, если приговор вынес сам Бульбулян. Мамука торжествовал! Он отпраздновал эту победу, как Шамиль праздновал победы над генералом Ермоловым, пытавшимся покорить Кавказ сто с лишним лет назад. И что уж говорить о жалких попытках наехать на Мамуку майора доблестной пожарной инспекции Девушкина, человека, достойного медали за редкое искусство проникать за штрафами в самые извилистые арбатские дымоходы. Слаб человек, слаб, особенно ежели у него прекрасный желудок, печень не увеличена и наличествуют замечательные вкусовые рефлексы. Нет, не мог геройский сын огня Девушкин, укротитель пожаров, устоять против грузинской кухни, против сациви, против джанджоли, хачапури, «Мукузани», настоящего «Мукузани», а не того, что разливают из цистерн в бутылки под Карачарово… Левушкин позорно отступил, как отступил бы всякий раб желудка. Маленький кусочек Москвы, тамбур у выхода из подъезда, по негласной договоренности отошел ко владениям Грузии, а за хранение книг, орешков и прочего уличного товара Паша и Миша задрали цены еще круче. Надо было смываться. И Ося стал искать. Самым лакомым кусочком был дом по адресу: Поварская, восемь дробь два, и рядом стоящий особняк, выходивший фасадом на Мерзляковский переулок, а тылом в заветный двор по адресу: Поварская, восемь дробь один. Какие здесь были чудесные по заброшенности подвалы! В самом конце двора стоял сваренный из ржавых кусков железа высоченный, объемистый бункер — хранилище товара Кольки-еврея, торговавшего журналами у входа в почту в двадцати метрах от арки. Ося мучительно завидовал Кольке-еврею, жившему здесь в тенистом дворе, пропитанном миазмами, на правах полной автономии среди задерганных субъектов «федерации арендосъемщиков». У Кольки был брат сварщик, и они пять лет назад на свой страх и риск, заручившись поддержкой вечно пьяного дворника дяди Варфоломея, сварганили этот саркофаг, пестревший размашистыми надписями: «Не мочиться», «Здесь вам не туалет», «Санитарная зона»… Бульбулян обходил этот угол двора, зажимая пальцами нос. Туалетов на всем Новом Арбате было два, то бишь биотуалеты-кабинки. Отец города Лужков — строитель благословенный — слишком рано ушел в политику, не облагодетельствовав ни Новый, ни Старый Арбат клозетами в достаточном количестве. Народ мстил городским властям за небрежение к их естественным нуждам вульгарнейшим и категоричнейшим образом, благо саркофаг Кольки-еврея создавал удобное прикрытие от окон дома по Поварской, восемь дробь два, половину которого занимало какое-то общежитие фонда поддержки то ли китайцев, то ли малазийцев, но первый, самый сырой этаж населяли вездесущие хохлы и молдаване. Каждая пядь сырых подвалов здесь была сдана в аренду. В аренде же был и весь последний подъезд со двора, где дом треснул по шву, лестничные марши покосились, а часть восточного люда была выселена из зиявших гнилыми окнами квартир. Здесь хранили книги и стеллажи пять лоточников: Акула, Барбос, «коржневец» Филипп Филиппович Подмалинкин, член партии «Духовное наследие России», и братья Брыкины. Ося пытался прибиться к ним, но Подмалинкин и братья Брыкины воспротивились.

— Хватит нам во дворе одного еврея, — наложил вето Подмалинкин. — Посели в этот дом еще и Финкельштейна, обязательно вспыхнет международный скандал… Пусть попробует пробиться в соседний дом к Сан Санычу.

Соседний дом на Поварской, восемь дробь два, был в еще худшем состоянии, чем дом дробь один, он выходил фасадом на Новый Арбат и начало Поварской, где в семнадцатом веке была слобода придворной царской челяди, жили стряпухи, егермейстеры, форейторы. Фасад дома обрызгали турецкой краской лет пять назад, украсили вывесками, подмарафетили трещины в стенах, но со стороны двора это были сущие руины: в правом крыле местами провалились полы, сгнили надоконные балки, стекла в окнах были выбиты, иструхшие створки мотало ветром, укрыться от холода было невозможно, и бомжи строили здесь норы из алебастровых плит и плит ДСП, оставшихся от шкафов. Дом числился на реконструкции, жить в нем было нельзя. Почему его отдали в аренду Мосрыбхозу — это загадка. Какое мог иметь отношение Мосрыбхоз к этому особняку? А между тем сообщим придирчивому читателю, что никакой загадки вовсе и не было — дом приносил деньги, и немалые. Приносило громадное правое крыло, состояние которого комиссия оценила как «удовлетворительное». Сан Саныч, потомственный рыбовод, лет десять как отошел от рыбьих дел. Подмосковные пруды зарастали тиной. Да и какая рыба могла идти в сравнение с субарендой на Арбате! Дом приносил в месяц десятки тысяч долларов. Половину второго этажа занимал Фаба-банк, половину — некоммерческий благотворительный фонд «Триумф» Бориса Березовского, задача которого состояла в выдаче литературных премий размером в пятьдесят тысяч долларов по поручению попечительского совета, куда входили Василий Аксенов, Андрей Битов, Фазиль Искандер и другие мэтры пера. Три этажа занимала тихая, неброская гостиница, без вывески, где можно было за пятьсот рублей снять номер на день, на ночь, на час… Еще здесь размещались ФБГ-банк и десятка три мелких фирм, не представляющих для потомков никакого исторического интереса, если не принимать в расчет тот факт, что раз в месяц все компьютеры правого крыла давали сбой и отключались на двадцать минут. Объяснить эту загадку не мог ни один специалист. Нас с вами интересует не надводная, а подводная часть айсберга, именуемая в Управлении охраны памятников Москвы как доходный дом дворянина Василия Никитича Гирша, построенный в 1894 году архитектором Николаем Струковым на месте снесенной усадьбы княгини Прасковьи Борисовны Голициной. На углу в 1772 году помещалась впритык к винной лавке аптека Ивана Миллера, а поперек нынешнего Нового Арбата, где прежде треть занимал бульвар с липами и стояли стожки сена, шли винные погреба, выходя на Старый Арбат. Хозяином этих погребов был некто Иоганн Калкау, химик, пиротехник и владелец пяти книжных лавок в Охотном ряду. На Старом Арбате у него была своя типография…

Винные погреба были позже перегорожены. Часть из них попросту замуровали, чтобы преградить путь миграции крыс и избавиться от сырости. Со стороны Старого Арбата был свой отдельный вход. Под домом Гирша вырисовался длинный сухой подвал, тянувшийся почти до Хлебного переулка. Этот маленький экскурс в романтику подземелий объясняется очень просто: судьбе было угодно подставить Игорю Року с Костей подножку — их благодетель и арендосдатель, мент из дома со львами, запил и стал приворовывать книги. Он изрядно пощипал их маленький склад. Нужно было срочно менять дислокацию, и наши герои объединили усилия с Василием Мочалкиным и Осей Финкельштейном в поисках пристанища. Сан Саныч сдал им вполне сухую конуру за сто долларов в месяц. В подвале теснился пестрый люд. Здесь арендовали угол два предсказателя судьбы со Старого Арбата, три колдуна и фокусника, один пожиратель огня и шпагоглотатель, две проститутки, едва достигшие шестнадцати лет — Неля и Оля, — эдакие джинсовые херувимчики, выдававшие себя за продавщиц хот-догов и вечно державшие на виду в наружном кармане на груди медицинские книжки. Скупщик ворованных часов, плейеров, мобильников и даже велосипедов Костя по кличке «Гном». В качестве ночных охранников здесь бесплатно жили два вора — Геша и Арнольд. Надо отдать должное — в подвале ни у кого не пропадало даже спички, и это лишний раз служит иллюстрацией пословицы: «Ворон ворону глаз не выклюет». Эти замечательные по яркости, по изломам судьбы, по колоритному языку персонажи могли бы населить, обжить и окомфортить вполне самостоятельное повествование, триллер, памфлет, оду, эпиталаму в зависимости от фантазии и причуд автора. Были бы персонажи, был бы инкубатор персонажей и идей в голове автора, а Москва представляет такое раздолье… Сегодня Москва — это поистине Клондайк для писателя, только бури шурфы поглубже. Можно занятно написать про некоммерческий благотворительный фонд «Триумф», детище Бориса Абрамовича для отмывания денег, изобразить размашистой кистью всех членов жюри, заседания за рюмкой чая попечительского совета то в Москве, то в Лос-Анджелесе, то в штате Алабама, то в Ванкувере, где у писателя Василия Аксенова есть милый уютный укромный уголок и кровать с балдахином. Показать пересуды о лауреатах… Давно пора написать роман «Мэрия», трилогию «Кремль», повестуху «Управа «Арбат»»… Ведь тоже персонажи хоть куда, сами лезут на страницы, отталкивая друг друга, стараясь перекричать, и разве что не сулят автору взяток, как Городничий или Хлестаков. А спросите их по-трезвому: зачем им это? А так… Русский человек чего только не отдаст, чтобы выпендриться, чтобы показать себя во всем шике, свою яркость, особенность, необычность, особенно ежели он «новый русский». Но и такие персонажи автор должен любить. И что уж говорить про обитателей подвалов, детей русской провинции, обсосков русской провинции, ублажителей Москвы, отрыжки общества, которую столица перемалывает каждый день и сплевывает на обочину жизни, даже если эта обочина именуется Новым Арбатом, президентской трассой, охраняемой сотней фэсэошников Дмитриев Подхлябаевых… Странно все же, господа-товарищи-судари, почему так манит в Москву и именно на Арбат со всей Руси, со всей Украины бомжей? Почему сюда, как магнитом, тянет всех обсосков со Средне-Русской возвышенности и нечерноземной полосы? Ведь не тянет же сюда якутов или евреев из Биробиджана, не тянет чукчей, не тянет эскимосов, не тянет затопленных, обманутых Кремлем жителей славного города Ленска…

…Их ангелы-хранители, воры Геша и Арнольд, оказались заядлыми читателями, Рок разрешили им брать книги на их вкус. Они перечитали все опусы плодовитого популиста-психолога Павла Таранова «Логика хитрости», «Секреты поведения людей», «Мошенничество и трюки»… Прочли Фрома «Быть и иметь», Франкла «Человек в поисках смысла», Гелнера «Слова и вещи»…

Жажду познания такого рода литературы со стороны воров, бандитов, киллеров, рэкетиров, аферистов можно понять: им тоже хочется расширять горизонты и перспективы, создавать имидж, паблик рилейшнз, отшлифовывать конструктивизм и мобильность, но они совершенно равнодушны к так называемой пробандитской литературе, ко всем этим «Бандитским Петербургам», «Бандитской Москве», «Бандитскому Житомиру и Жмеринке»… От триллеров они отмахиваются, как от навозных мух, считая, что это «фуфло» для народа. «Вор в законе», «Я — вор»… Раздутая романтика этого чтива им только на руку, народ должен быть снисходительным к ворам.

Замечено, что в последнее время для нашего деградирующего пестрого населения нет ничего милее книг по психологии, по мистике, по переселению душ, и наши герои снова и снова завозили в подвал пачки книг, выпущенные петербургскими издательствами: «Путешествие души в царство мертвых», «Загробная жизнь в Древнем Египте», «Технология переселения душ», «Жизнь во сне», «Наука о переселении душ в исламе»… Это были самые желанные книги для обитателей подвалов. Проститутки Неля и Оля просто проглатывали это чтиво. Они верили в бессмертие. Нынешнюю свою жизнь они не ставили ни в грош. Их никто не ждал в маленьком городишке Кокоревка на Брянщине, мать Нели спилась, отец погиб на железной дороге в катастрофе… Она никому не была нужна в этом мире, работы в Кокоревке для нее не было, а как учиться, если тебя никто не может прокормить и одеть дома.

— После смерти моя душа должна переселиться в молодого, высокого, красивого парня, — мечтательно и чуть смущенно поведала Однажды Оля, прочитав «Загробную жизнь в Древнем Египте». — Но я бы не хотела, чтобы он жил сегодня, завтра, здесь, в Москве… Чтобы он вообще не жил в ближайшие десять лет в России, в ближайшие пятьдесят даже лет… Да и вообще чтобы он никогда не жил здесь… Пусть моя душа перенесется в Австралию!

— Но почему в Австралию? — спросил Рок.

— А я читала в журнале «Семь дней», что там очень приветливые и добрые люди, все тебе улыбаются на улице, в пабах… И если видят, что человек в беде, что человек слаб, что он прогнулся… ему помогут, его поддержат. Я влюблена в австралийцев. Даром бы им давала…

— А ты когда-нибудь их видела?

— Видела. Туристов… Они группкой шастали. Был там один отпадный мужик, молодой, с бородкой. Я ему глазки строила, подмигнула… Ну он клюв развесил, а не сечет…

— И как ты вычислила, что они австралийцы?

— А у двоих на майках было написано по-английски «Привет из Австралии», «Фриендли фром Австралия»…

Не надо быть Фрейдом, чтобы сказать — почти каждый купивший книгу о переселении душ испытывает дискомфорт в этом мире, на него обрушились маленькие или большие беды, душа его дала трещинку и сквозь нее астральное тело уже нацелилось в небытие, выпустило щупальцы и шарит ими окрест, примериваясь, за что бы ухватиться. Страдания выживают его из рабской страдающей плоти, съежившейся под ударами судьбы, инфляции, повышения цен на коммунальные услуги, распоряжениями мэра, скачками доллара вверх, гипершоковой терапией Германа Грефа, указом президента о повышении таможенных пошлин… Маленькие Душонки, большие души, распахнутые души, продажные Души постоянно готовятся к отлету. К отлету готовятся даже люди без души. Бомжи, воры, честные чиновники, не умеющие брать взяток, молоденькие проститутки… Осень перелетов… Миграция стаек душ… Но наступит ли весенний прилет? Осуществится ли приземление? Или прилунение? Великий, страшный обман нужен человеку как спасательный круг. Почему этот спасательный круг придумали мудрые египтяне? А русские, как всегда, оказались неизобретательны. Мудрец Гурджиев был лекарем живых душ, но не утешителем, нет. Он не был певцом блаженного отлета. Отдадим должное замечательному его ученику, профессору Петру Демьяновичу Успенскому, автору «Тертум Органум» и «Новой модели вселенной»… Он распахнул перед усталыми душами неустроенных космос, он сделал его уютным и как бы обжитым, он позволил прикоснуться к нему уже здесь, на земле, введя в четырехмерное пространство без головоломных формул теории относительности Эйнштейна.

…Каждый московский бомж, каждый безработный, каждый пациент двухсот московских больниц с немытыми окнами, прозрачными супами и позавчерашним бледным чаем втайне мечтает о переселении души. Они не читали наших книг, у них нет денег, они просто перелетные странники, временно задержавшиеся на уютной планете с фонтанами — «Москва», где, увы, не умели свить гнезда или выпали из гнезда… И все же не все московские бомжи мечтают о переселении душ. Есть бомжи, сумевшие поймать за хвост жар-птицу. Таким был бригадир всех арбатских книжных лоточников, в том числе и «арбатской гвардии», человек по кличке Сюсявый. Никто никогда его на этот пост не назначал, он появился здесь лет семь назад, брюки его пестрели латками, на худых плечах моталась ветровка, выстиранная, аккуратно заштопанная. В молодых, смеющихся глазах светился ум и задор, от глаз радиусом разбегались веселые морщинки, смеялось постоянно все его лицо, большой сильный рот был растянут в улыбке, немножко нервной, немного деланной, слегка артистичной, чуть-чуть смущенной. Поговорив с ним минут десять, вы начинали понимать, что это своего рода маска, проявление защитного рефлекса неуверенного в себе человека, стремящегося понравиться и даже угодить. Вот верное слово — этот человек стремился всегда всем угодить, он был «угождатель» с большой буквы, заискивающий «угождатель», но не противный до слащавости и самоуничижения. Эта «угождавость» граничила с предупредительностью лощеного приказчика богатой купеческой лавки. За этой «угождавостью» всегда чувствовалась легкая ирония к собеседнику и едва уловимая демонстрация собственного достоинства. Вот такой набор оттенков, такая палитра гримас. Ему было тридцать лет, он был рослым, сильным парнем с правильными чертами лица и среди сегодняшних персонажей Арбата мог сойти за одного из пришлых, залетных покорителей Москвы, ловца удачи в мутном рыночном море. Этот тип гибких, увертливых, сметливых ловкачей, умевших в нужную минуту вызвать к себе сострадание и жалость, уважение за оказанную услугу, благодарность за подсказку и передачу нужной информации, покорял в свое время Париж, Монте-Карло и Нью-Йорк. Этот тип был описан Мольером, Расином, Диккенсом и Олдосом Хаксли, этот тип не имел национальности, он был космополитичен, он скользил по времени, как по стеклу, отражаясь в нем то в живописных лохмотьях, то в цилиндре и фраке, то в джинсовой куртке или лосинах, он врастал, как сорное семя, выработавшее стойкий ген, в феодализм, в капитализм, в социализм… Кроме всего прочего, он блестяще играл в шахматы и на спор за ничтожную сумму, за сто-двести рублей, предлагал любому прохожему сразиться с ним. Одно время такие блиц-турниры процветали на Новом Арбате у дома номер два, где толпились шахматисты-прохожие, играли с шахматистами-книжниками, с шахматистами-бомжами…