Арена
Шрифт:
Очки «Дольче энд Габбана», чёрные, тяжёлые, в стразах, казались слишком большими для её тонкого удлинённого лица — некрасивого, но очень породистого, словно она потомок вымирающего, очень древнего — предки сражались при Креси — французского рода; в ней было что-то от лилии. — Это очки Белинды, моей сестры…
— Ужасные, — сказал он. Девочка засмеялась. — У тебя очень красивый голос; ты учишься в музыкальной школе, на вокале?
— Нет, — она покраснела, кожа была такая нежная, что видно, как кровь поступает в неё, кружится, как в воде. — Я учусь… рисовать… учусь в художественной школе. Я люблю рисовать по стеклу. У вас тоже красивый голос. Такой… тёмно-синий… но не стекло… бархатный. Я вас не вижу, но вы мне кажетесь прекрасным принцем, таким Эдвардом Калленом.
Снег
— Меня зовут Снег, а тебя?
— Мелисса.
— Чудесное имя, обожаю чай с мелиссой, зелёный.
— Меня все дразнят Травой в школе.
— Ну, извини, я не хотел тебя обидеть.
— Я поняла. А ваше имя что-то значит, как индейское?
— Думаю, оно означает… снег.
Она засмеялась. Он вздохнул: так хорош был её голос; нежный, проникновенный, чистый, будто весенняя ночь, полная дождя; «чёрт возьми, ей надо петь»; из соседнего купе вышла девушка — тоже светловолосая, с косой, короной уложенной вокруг головы, в очках в чёрной оправе; в облегающем чёрном свитере, узкой юбке по колено — настоящая молодая учительница из подростковых фильмов ужасов типа «Факультета»; откуда у неё очки «Дольче энд Габбана» со стразами; случайность; тайное; слабость; и с книгой на изгибе локтя.
— Здравствуйте! Мелисса мешает вам?
— О нет, что вы! Мы знакомимся.
— Понятно, — девушка обняла девочку за плечи и подтолкнула мягко в сторону купе. Книга на её руке — «Психоанализ детских страхов» Фрейда, мягкая обложка; «…старшая сестра, — понял Снег, — и он ей не нравится; слишком красивый, слишком высокий… всё слишком для незнакомца».
— У Мелиссы отличный голос, — сказал он. — Если с ней заниматься, она может очень хорошо петь; сделать карьеру; это слышно даже за закрытой дверью.
— Она всё время поёт, — ответила девушка. — Не обращайте внимания. Она сейчас не может читать и рисовать, не знает, куда себя девать.
Снег понял, что будущее Мелиссы распланировано: она будет хорошо учиться, одеваться в такие вот свитера и юбки, станет юристом, бухгалтером чем-нибудь полезным; и будет петь, дай бог, в ванной…
— Меня зовут Снег Рафаэль, — сказал он, — я композитор и знаю хороших преподавателей…
— Нам это не нужно, спасибо, — и сестра Мелиссы закрыла дверь купе.
«Чёрт, — подумал он, — чёрт, ну куда я лезу… надо умыться и позавтракать… или пообедать»; он глянул на часы — они купили с Максом однажды одинаковые — такие они были классные: чёрные, с открытым механизмом, все колёсики, зубчики видно, а цифры нанесены сверху, на стекло; у Макса цифры были золотые, у Снега серебристые; был час дня. Снег вернулся в купе, нашёл полотенце, мыло, бритву, пену для бритья, зубную щётку; вспомнил, как шёл однажды по улице усталый, после той бессонной ночи, когда нашли десятый труп девочки, и все люди на улице смотрели на него, и он думал: наверное, потому что я бледный, страшный; а потом понял, что у него из нагрудного кармана пальто, вместо платка или цветка, зубная щётка торчит… и манжеты в крови… Умылся — туалет был весь дезодорированный, зеркальный — и почувствовал себя лучше; надел голубую рубашку, тёмно-синий бархатный пиджак, вспомнил Мелиссу, улыбнулся, нашёл вагон-ресторан, заказал кофе, омлет, сыр и тосты; смотрел за окно, заворожённый; в своём купе он ослеп от солнца и не увидел, а в коридоре не обратил внимания — повсюду были горы, настоящие: синие, серебряные, с облаками на макушках.
— Красиво, — сказал он, не оборачиваясь, тому, кто сел рядом, — невероятно.
— Это наши горы, — ответила сестра Мелиссы. — Ничего, что я к вам подсела? Я была так неприветлива в коридоре, простите, просто вы… необычный… Проводник сказал мне, что вы едете в наш город…
— В Арклоу? Вы из Арклоу?
— Да, мы там живём.
Подошёл официант, принёс Снегу заказ, спросил, что принести девушке; «вы не возражаете?» — спросила она; «ну что вы»; она попросила принести зелёный чай с жасмином, картофельное пюре и жареную рыбу с кешью; «я вегетарианка и пытаюсь приучить
к этому всю семью»; «большая часть моей семьи тоже вегетарианцы», — вспомнил Снег; «а почему не все?» «ну, я, например, не вегетарианец; мне стыдно — не могу устоять перед уткой по-пекински и классным стейком с кровью»; она поморщилась, будто он признался в чём-то неприличном, словно бельё женское носит, красное, с пайетками; «вот блин, — подумал Снег, — точно учительница», и стал есть — омлет, тосты, кофе — всё было свежее, горячее и яркое; стало хорошо.— Так каков из себя город Арклоу? — спросил он, когда первая чашка кофе закончилась и принесли вторую.
— Самый лучший город на свете! — страстно сказала девушка, будто о французской революции. — Кстати, меня зовут Белинда. Белинда Свон, — она протянула руку, узкую, крепкую, и Снег подумал о первых женщинах, что получали образование: в пенсне, без корсетов, сплошь решительных и резких; отложил вилку, пожал ей руку; маленькую, твёрдую и прохладную, созданную для теннисных ракеток. — Я учительница, сейчас у меня первый класс; самое красивое начнётся завтра днём — спуск по серпантину; Арклоу находится в самом низу, у подножия гор; мы всё время будем его видеть сверху, но приедем только вечером. Поезд едет медленно-медленно, потому что дорога очень опасная… Я уже сижу в пальто и хочу домой, представляю, что буду там делать: налью своего любимого чаю, с мятой и клубничными листьями, приму ванну, потом обязательно читать в кровати, а наш кот, Фродо, станет лежать рядом и мурчать…
— Дома вы тоже читаете Фрейда? — книга была с ней, на столе.
— Иногда. Вы не любите Фрейда? Вы его вообще читали? — в её голосе слышалось пренебрежение; это презрение умной женщины: «вы, наверное, слишком красивый для книг».
— Да, — сказал Снег. — Конечно. Даже курс лекций в университете читал, основанный на Фрейде и Юнге. Старомодный такой, но очень изящный. По психопатологии серийных убийц. Я следователь.
— Я думала, вы композитор. Вы же сказали в коридоре…
— И это тоже.
— И в каком качестве вы едете в Арклоу?
Снег задержался с ответом: если они уезжали, значит не слышали об убийствах…
— А кому-то в Арклоу может понадобиться композитор? — улыбнулся.
— Нашему театру.
— Там есть театр?
Белинда не обиделась.
— Я же сказала вам, что это лучший город на свете. Он среди гор, у нас всегда много снега, и в горах давно построили лыжную базу, на которую ездят заниматься и олимпийские чемпионы… В городе куча кафешек — люди у нас обожают готовить, и в лесах растут черника, маслята, лисички, опята, — так что наедитесь черничных кексов и солёных, жареных, маринованных грибов. И ещё есть дивный каток, его придумали сами дети лед заливают поверх их рисунков — это так красиво; и художественная школа, её директор — очень знаменитая художница, в столице у нее своя галерея. И есть театр. Уникальный в своём роде. «Песочные часы». В прошлом году они возили один спектакль в Петербург и получили «Золотой софит»…
— Мм, — оценил Снег, — неслабо.
— Да. А работает там всего пять человек. Они даже сами полы моют и билеты продают. Здание было совсем старым, его починили, поменяли, всё-всё: крышу, стены, лестницы, двери, окна, трубы, сцену… Боже мой, они так прекрасны! — он наконец увидел, что Белинда живая; мало того, от неё пошёл жар, как от больного человека.
— В кого-то влюблены? — уколол он девушку.
Она покраснела — румянец у неё был как у Мелиссы: медленный, завораживающий своим движением, растеканием; ей принесли картофельное пюре, чай и рыбу; Снег увидел, что руки у неё дрожат.
— Я такая смешная, право, — сказала Белинда, — извините. Я подумала про Нима де Рюэ и сразу стала такой нелепой. А ведь у него девушка есть, и я её знаю… да мы все друг друга знаем — Арклоу такой маленький, как телесериал; она преподаёт Мелиссе рисование…
Снег подумал о Даниэле Эко и улыбнулся. Влюблённость. Это прекрасно. Проклятие и подарок. Сверкающий снег. Луна над Колизеем.
— Ним де Рюэ — он актёр?
— Да, их пятеро: Ним де Рюэ, Жюстен Готье, Ив Уэйн, Эжен Сент-Жюст и Ноэль Нолан.