Аргентинец поневоле 2

Отсутствие монарха, которого опять отвлекли государственные заботы, не мешало придворным веселится. С галереи, украшенной в новые цвета национального флага, лились звуки чудесной музыки, слуги одетые в парадные ливреи, разносили гостям за стоящие в сторонке столики изысканные кушанья.

Среди прочего, там были и пучеро из черепах, дичь и форель, птичьи гнезда и соусы из устриц, приготовленные на французский лад; рагу из дичи с гарниром из птичьих и рыбьих языков. К ним предлагались разные французские и испанские вина, искусно приготовленные печенье и восточные сладости, шампанское и различные прекрасные фрукты.

Разговор был очень оживленным, все были в наилучшем расположении духа, генералы и адъютанты усердно хлестали шампанское и угощали своих дам.

Но Мария-Амалия заметила, что король отправился в свой кабинет очень рано. Королева побледнела от злости. Она тоже хотела присутствовать на тайном совете, который должен был состояться в эту же ночь, поэтому она предоставила двору веселиться, а сама, через роскошный коридор, соединявший ее покои с покоями монарха, немедленно отправилась в кабинет.

По ее взгляду можно было угадать, что она ожидала что-то важное; черты лица из благодушных внезапно превратились в повелительные. Отдав приказание придворным дамам дожидаться ее в будуаре, Мария-Амалия вошла в коридор, великолепно освещавшийся днем и ночью, украшенный тропическими растениями, ведший в салон du Premier Consul.

Между тем как королева отправилась только ей доступной дорогой на тайный ночной совет, который должен был иметь роковое значение для всей Европы и Южной Америки, Луи-Филипп в сопровождении Лаффита, Перье и прочей свиты вошел в четырехугольный небольшой кабинет, где уже ожидал их секретарь Пилигрини. Именно здесь обычно обсуждали самые жгучие «тайны парижского двора».

Когда члены тайного совета уже собрались около Луи-Филиппа, в кабинет вошла королева. Перье подал полученные депеши, и глаза всех устремились на повелителя Франции, который в это время, встретив супругу, довел ее до уютного кресла, где она расположилась, чтобы принять участие в рассмотрении важных государственных дел.

— Приготовления будут завтра начаты, ваше величество, — позволил себе заметить Грамон. — Военный министр с нетерпением ожидает тайных приказов.

— Мы не можем так скоро приступить к этому, — сказал Луи-Филипп, в то время как на его желтоватом лице образовались глубокие морщины. — Алжир еще неспокоен, дикари яростно нападают на наши аванпосты, и нам нужно еще узнать, отнесутся ли французские депутаты к этому делу так же горячо, как вы, господа министры. Как бы наши народные представители не подняли вонючий кипеж!

— По моим соображениям, ваше величество, — отвечал услужливый Лаффит, — возглас «война с Аргентиной» найдет всеобщее признание.

— Иначе просто не может быть: одного предположения достаточно, чтобы раздразнить Францию, — сказала Мария-Амалия, сжимая в руках депеши и с шумом поднимаясь со своего места.

Глаза императрицы вопросительно устремились на Лаффита, Грамона и Перье: тот, другой и третий слегка поклонились.

— И все же невозможно поручиться, чьи силы за океаном будут иметь преимущество, — заключил король, пожимая плечами. — Не будем опрометчивыми людьми. К тому же, аргентинцы имеют парочку полководцев, за которыми я не могу не признать некоторой доли храбрости и воинской доблести.

— Вы, мой любезный супруг, издавна отличаетесь особой нелюбовью к деятельности, — сказала с язвительной усмешкой Мария-Амалия.

— Мы будем ожидать требуемых разъяснений от аргентинского посланника в Париже, но ни в коем случае не должны забывать, что затронуто самолюбие нашей великой нации. Впрочем, как ни прискорбна была для меня война, — сказал король, — отступить от нее можно только в таком случае, если гарантии щедрой контрибуции будут очевидны для Франции.

— Я думаю, ваше величество, нам нужно предпочесть мир, — объявил наследник престола, принц Фердинанд Филипп, который по привычке беспокойно расхаживал по кабинету.

Чело Марии Амалии омрачилось при последних словах, ее прежде веселый и благосклонный взгляд теперь преисполнился негодованием на сына.

— От имени великой Франции я требую объявления войны, — став посреди кабинета, сказала королева повелительным тоном, — если только мелкие диктаторы Аргентины добровольно не передадут верховную власть французскому монарху! При этом мы не хотим власти. Мы боремся только за свободу и демократию! Мы не хотим ни оскорблять национальное достоинство аргентинцев, ни посягать на их священные права, мы желаем лишь принудить местных деспотов уважать общечеловеческие, всем миром признанные права великой Франции! Все что хорошо для прекрасной Франции, то хорошо для всего цивилизованного человечества. И наоборот.

— Это все равно стало бы равносильно объявлению войны?

— На этот раз Франция обязана возвысить свой диктаторский голос! — воскликнула королева, бледная, не скрывая своего высокомерия. — Я думаю, ваше величество, что герцог Грамон получил уже необходимые инструкции относительно своих действий.

Принц Фердинанд продолжал нервно ходить по кабинету. Взад и вперед. Как тигр в клетке.

— Конечно, мы привыкли всегда видеть в вас глубокое знание нашего народа, — сказал король, — поэтому мы не будем медлить. Я сам после объявления войны приму верховное командование над нашей непобедимой армией, чтобы организовать компанию за возобновление нашего прерванного придворного бала, а вас оставлю правительницей. Итак, господа! Мы будем действовать по составленной сейчас программе! Силы наши неизмеримы! В военное время мы сможем собрать под знаменами, включая Национальную гвардию, до полмиллиона штыков. Перед такой огромной силой никто в мире не устоит! Но кто же возглавит эту заморскую экспедицию? Кто поведет наш доблестный флот и корабли с десантом к берегам Южной Америки? Есть ли у нас надежный человек?

— Есть, мой король! — льстиво склонился премьер Жак Лаффит. — Позвольте отрекомендовать Вам вице-адмирала доблестного французского флота де Макко.

— Если коротко, что вы можете о нем сказать, для справки? — спросил король, «поигрывая челюстями».

— Господин де Макко принадлежит к одной из выдающихся фамилий Франции, он славно разрешил споры о Санто-Доминго и Картахене,— выдал хвалебное резюме премьер-министр.

И продолжил свое повествование:

— Де Макко обладает замечательной храбростью. Лица, знающие морскую историю Франции, вспомнят про его блестящий подвиг в битве с английским кораблем «Рвение». Во время страшной войны между Францией и Англией господин де Макко, тогда еще семнадцатилетний юноша, поступил в качестве аспиранта [кандидата в офицеры] на французский бриг.

На бриге внезапно началась чума, сразившая всех офицеров, уцелел только аспирант де Макко. Молодой человек, ставший так неожиданно командиром судна, решил геройским подвигом оправдать этот выбор судьбы. Благородно и величественно обратив свой меч против врагов Франции.

Почти тотчас же произошла встреча с английским военным судном «Рвение».

После ожесточенной битвы неприятельский корабль, под командой старого бравого лейтенанта английского королевского флота был принужден спустить свой флаг. И сдаться на милость победителя.

Когда храбрый британский офицер был представлен своему победителю и узнал, что тот был всего лишь семнадцатилетним аспирантом, командовавшим вдобавок экипажем, среди которого свирепствовала чума, то его стыд был так велик, что через несколько дней он умер от огорчения.

— Храбрый человек! — с энтузиазмом воскликнула королева. — Ему предназначается богатая награда!

— Хорошо! — сказал Луи Филипп. — Этот вице-адмирал нам подойдет. Готовьте экспедицию под его началом. Аргентинцам не уцелеть в столкновении с пятидесятитысячной французской армией. А для ее сбора в заморский поход нам вполне достаточно трех-четырех месяцев.