Аргентинец поневоле

Симон решил: «Хочешь сделать что-то хорошо, делай это сам». Разогнал командировочных генералов и сам возглавил армию повстанцев. Несколько раз брал Каракас. Беда была в том, что Каракас — большой морской порт, куда по океану из метрополии испанцы постоянно посылали подкрепления. То есть Боливара все время выбивали из города и гоняли по округе. Как шавку. В один из таких неприятных моментов, наконец, Симон допер, что независимость удобней установить в местности, что находится далеко от моря. Где тебя так просто не достанут.

Беда была в том, что как раз сейчас его отряд обложили и отступать было неудобно. Повстанцы кричали, что им придется переходить отроги Анд, а там уже холодно, на камнях иней, в воздухе изморозь. Босые ноги озябнут и тогда сразу в гроб. Мол, все умрут. Когда присланным из Британии ирландским военным инструкторам объяснили эту проблему, то те очень удивились. Изморозь? Иней? Да это же просто обычная зима в Ирландии? А надо признать, что как таковой, по русским меркам, зимы на Изумрудном острове нет. Совершенно. Вместо зимы там скорее осень.

Короче. Перешли они через отроги Анд и оказались в Колумбии. В Боготе. Там было валом своих доморощенных революционеров, но поскольку финансирование англичанами шло именно через Боливара, то все местные утерлись. И затаились. Так как лучше есть вкусный пирог вместе со всеми, чем хлебать дерьмо в одиночку.

Британия сразу признала новое независимое государство Гранд-Колумбия и начала успешно грабить его природные богатства. А местные втихомолку организовывать на Боливара одно покушение за другим. В надежде затем самим порулить. Симон решил, что почва уходит у него под ног, рано или поздно местные его уберут и пошел в очередной раз брать родной Каракас. Где испанцы его и убили.

Глава 9

В Аргентине все было примерно так же. В 1808 году Наполеон сверг испанского короля и посадил на престол в Мадриде своего брата узурпатора. Подчиняться какому-то залетному корсиканскому пастуху, плебею, было обидно.

В первую очередь, креолам не нравилась дискриминация, которой они подвергались со стороны испанцев, занимавших в колониях все ключевые должности. Испанцы считали их людьми второго сорта и при каждом удобном случае давали им это почувствовать. Корпоративный дух, однако!

Дискриминация была абсурдной, ведь обормоты-испанцы пытались принизить своих братьев, потомков испанских переселенцев, но от этого она выглядела еще более обидной. Испанцам следовало бы помнить старинную пословицу, которая гласит, что «гостю не будет добра, если он оскорбляет хозяев», но они считали хозяевами себя, а не креолов.

Жизнь в колонии подчинялась законам, которые принимались в Мадриде. Местные жители могли дополнить какой-то закон или что-то просаботировать, но в целом правила устанавливались в метрополии и далеко не всегда соответствовали местным реалиям. А законы были не сахар. Что привозили из Испании, те товары в колониях делать не могли, во избежание конкуренции. При этом привозные товары были довольно дорогими. А на колониальные товары испанцы, куркули проклятые, держали низкие цены.

Монополизация торговли вызывала раздражение не только у тех, кто непосредственно занимался ею, но и вообще у всех жителей колоний, вынужденных покупать товары только у испанских торговцев, которые, пользуясь отсутствием конкуренции, держали высокие цены. Да-а, нет в жизни счастья, хоть ты тресни.

Сложилась уникальная ситуация, когда и знать, и простые люди, включая негров-рабов, горячо хотели одного и того же — освобождения от власти испанской короны. Знать хотела править без оглядки на Мадрид, крестьяне с ремесленниками надеялись, что без испанцев они заживут лучше, а рабы рассчитывали на освобождение. Тут же прямо как у ёжиков, готовящихся залезть на кактус: и хочется, и колется!

Перед глазами жаждущих свободы было несколько вдохновляющих примеров — недавняя Война за независимость Соединенных Штатов, в которой колонистов поддержали Франция, Голландия и Испания (!), Великая французская революция и, наконец, Гаитянская революция, ставшая единственным в истории человечества успешным восстанием рабов.

Но началось все лихим вывертом. Как известно, португальцы всегда были «меньшими братьями», то есть шакалами, британцев. Система взаимоотношений этих двух империй часто именовалась как протекторат Лондона над Лиссабоном. И как только британцев с позором выбили из Буэнос-Айреса, в качестве второго тура, в ход пошли португальцы. Объяснение наезда было следующее. Мол, корсиканец Жозеф, сидящий в Мадриде, никакой не король. А вот в Лиссабоне сидит король настоящий, урожденный.

Старшей дочерью короля Испании Карла IV была инфанта Карлота, выданная в 1790 году за португальского принца Жуана, сына королевы Марии I и короля Педру III. Реальной правительницей Португалии была Мария, а Педру, несмотря на свою принадлежность к правящей династии Браганса, был королем «по праву жены». Педру III умер в 1786 году, а в 1792 году Марию I признали безумной и принц Жуан стал правящим регентом королевства. Способностей к правлению он не имел, склонности тоже, и вообще находился под каблуком у своей властной испанской жены, которую недоброжелатели называли новой легендарной Мессалиной, явно намекая на ее распутство.

Португальский двор резво бежал от Наполеона в Бразилию, где Карлота ловко вознамерилась расширить свои владения за счет окружающих испанских колоний. Мол, все в останется в семье. В первую очередь к Бразилии должно было быть присоединено вице-королевство Рио-де-ла-Плата.

Основания для подобных притязаний имелись, ведь Карл IV и Фердинанд VII отреклись от престола, а Жозеф был узурпатором, не имевшим никаких прав на испанский престол. Хунту, правившую в Севилье от имени сидящего в заточении во французской тюрьме Фердинанда, Карлота в расчет не принимала — мало ли найдется желающих править в смутное время?

Вице-король Линье и самые уважаемые авторитеты «кабильдо» отказались даже обсуждать идею присоединения к Бразилии, им и так было все ничтяк, но среди креолов нашлось немало таких, кого эта идея увлекла. Вот ведь люди!

Времена настали тревожные, а в союзниках Карлоты была Великобритания, которая непременно поддержала бы бразильско-португальскую интервенцию, надеясь наконец-то заполучить обширные территории на Южноамериканском континенте.

Развитие событий подстегнуло прибытие в Буэнос-Айрес, в середине 1808 года, наполеоновского эмиссара маркиза де Сассэне. Наполеон рассчитывал на то, что маркиз сможет найти общий язык с вице-королем Линье, своим давним приятелем, и убедит его признать Жозефа Бонапарта законным королем Испании и владыкой Испанской Америки. Глупость, конечно, но чем чёрт не шутит, а ну как прокатит?

Этого не произошло, потому что Линье и так все устраивало, но многие были убеждены в том, что два француза сумеют прекрасно поладить друг с другом.

Вице-королевство зашаталось. Ох, какой тут вулканчик дремал и вдруг проснулся. Жуть! Испанцы шустро организовали мятежи в Уругвае и Парагвае. К примеру, уругвайская хунта провозгласила Восточную провинцию, впоследствии ставшую государством Уругвай, независимой от вице-королевства, которым управлял «враг испанской нации» Линье. Провинция Буэнос-Айрес не могла остаться в стороне от новой моды и там тоже вспыхнул мятеж против Линье. Но тут находились испанские войска, которые быстро разогнали всех мятежников.