Аргентинец поневоле

Хервасио Посадас, ранее занимавший должность адвоката-прокурора Буэнос-Айреса, был убежденным якобинцем, сторонником жесткой централизованной власти и весьма энергичным человеком, иначе говоря — прирожденным диктатором. Такие живчики, как он, редко встречаются. Казалось, что уж Посадос-то заставит жернова власти вращаться быстро…

Однако же гора родила мышь. Всю свою неуемную энергию Посадас, как «ценитель большой и чистой любви», направил на борьбу с уругвайским федералистом Хосе Артигасом, столь же упертым человеком, как и он сам. Личное и частное возобладало над общими интересами — ради победы над неуступчивым Артигасом, контролировавшим часть Восточного берега и провинцию Энтре-Риос, Посадас был готов сотрудничать с испанскими и португальскими роялистами.

К сожалению, в Буэнос-Айресе мало кто понимал, что сепаратизм Артигаса является не его прихотью, а объективно обусловленным требованием нынешней жизни.

Глава 10

Не сделав для страны ничего полезного, Хервасио Посадас, даже не вступив толком в должность, в том же январе 1814 года передал пост своему племяннику, лейтенант-полковнику Карлосу Мария де Альвеару (точнее говоря, это Альвеар, игравший ведущую роль в Ассамблее Тринадцатого года, сначала поставил Верховным правителем своего дядю, а после неожиданно передумал и решил править сам).

На момент прихода к власти Альвеару было всего двадцать пять лет, но тем не менее этот «мальчик исключительных способностей» показал себя довольно толковым офицером. Страстный любитель всяких физических упражнений, неустрашимый наездник, великолепно владеющий шпагой и пистолетом, храбрый до безрассудства, обладающий приятным голосом и талантом рисовальщика, пишущий даже стихи, Альвеар, верный своему стратегическому принципу, в горячке снова ввел в Уругвай войска. «Да забирайте вы эту Кемску волость» тут не катит!

Испуганные революционной мишурой, часто не видящей краев и противоречащей здравому смыслу, богатые латифундисты зашевелились. В провинции было неспокойно — теперь восстания поднимали не пеоны, а их хозяева-каудильо. Вожди -каудильо, как правило крупные латифундисты или же генералы и полковники гарнизонов провинций, по факту захватывали власть на местах и правили как им было нужно.

По факту, каудильо не восстанавливали власть испанской короны, а правили как диктаторы, но все прежние порядки, выгодные крупным землевладельцам, восстанавливались в полном объеме. Такое вот колесо судьбы…

Ассамблея никак не могла этому помешать — со временем она все больше и больше погрязала в дискуссиях, препятствовавших нормальной работе. По сути, к началу 1814 года из единого органа Ассамблея превратилась в совокупность разобщенных фракций, каждая из которых пыталась проводить свою политику.

Образно говоря, Ассамблея напоминала выстроенную кругом расстрельную команду, каждый из членов которой целился в другого. Ведь восторженный революционер — гораздо хуже обезьяны с гранатой! Никогда не знаешь, что он учудит! Фанатики, блин!

Мог ли в таких условиях не вспыхнуть контрреволюционный мятеж в Буэнос-Айресе? Конечно же, не мог. Он начался 15 апреля 1815 года, под лозунгом «Даешь все назад!» и организаторами его стали члены кабильдо, недовольные тем, что Ассамблея и вообще новая власть посягнула на их исконные права.

Силовую поддержку им оказали войска гарнизона Буэнос-Айреса. Мятежники действовали энергично и безжалостно (так же, как в свое время действовали патриоты) — те, кого они считали своими противниками, арестовывались, ссылались или были убиты. Каждое мгновение разыгрывалась настоящая драма жизни и смерти…

Для понимания настроений, царивших среди тех, кого называли «реакционерами» или «контрреволюционерами», нужно учитывать, что власть испанской короны, при всех ее недостатках, была периодом длительной стабильности, а стабильность имеет очень важное значение. Патриотизм — дело хорошее, но, когда он приводит к нестабильности, даже самые рьяные патриоты начинают с ностальгией вспоминать те времена, когда жизнь катилась по наезженной колее и не происходило никаких потрясений.

Опять же — перемены хороши, если они улучшают жизнь, а при всех «шатаниях» новой власти ни о каком серьезном улучшении не могло быть и речи. Да — многое изменилось к лучшему, начиная со свободы торговли и заканчивая справедливым перераспределением земли, но стабильности не было. Первая хунта сменилась Большой хунтой, за которой пришел Первый Триумвират… Повторять незачем, вы и так все знаете.

А в Европе тем временем разобрались с Наполеоном Бонапартом, который из владыки мира превратился в сосланного узника. Король Фердинанд VII с багровым лицом вернулся на престол, от которого он в свое время отрекся, и начал так круто «закручивать гайки», что некоторые из его подданных ныне поминали хорошим словом Жозефа-узурпатора.

Во всех испанских американских колониях национально-освободительные движения были подавлены (пускай и временно). Самые отдаленные Соединенные провинции Рио-де-ла-Платы оказавшиеся несколько в стороне, оставленные «на закуску», оставались единственным очагом свободы, единственным факелом, который испанцам пока не удалось погасить. Жаль, только, что в этом очаге не было согласия и единства.

Но испанцы никак не могли послать в Аргентину свою армию и флот. Все у них как-то не состыковывалось.

Понимая, что на двух стульях не усидишь, аргентинские вожди начали задумываться о независимости. Пока была такая возможность. Тем более англичане обещали помочь в этом случае. А англичане уже вложили в революционеров столько денег, что надо было отдавать серебряными рудниками и прочим ценным имуществом. Которого явно не хватало. А с кредиторами не спорят. Эх… нет в жизни счастья! А что делать?

24 марта 1816 года в Тукумане открылся Национальный конгресс Соединенных провинций. После долгих многомесячных споров выработали компромисс.

12 ноября 1816 года большинство депутатов конгресса проголосовали за установление конституционной монархии с «варягом» герцогом Луккским на престоле. А почему бы и нет?

Однако монархия означала централизацию власти, и это не устроило провинциальных каудильо. Людей с мозолистыми лицами. Проигравших в спорах, но обладающих весомыми силовыми рычагами.

В провинциях Санта-Фе и Тукуман резво произошли перевороты, организаторы которых сместили назначенных Буэнос-Айресом губернаторов, заняли их место и провозгласили независимость. Их примеру последовали губернаторы других провинций. И не надо тут усами шевелить! От идеи с монархией быстро пришлось отказаться.

9 июля 1819 года Национальный конгресс единогласно провозгласил Соединенные провинции свободными и независимыми «от короля Фердинанда VII, его преемников и метрополии». Так юридически было закреплено положение, фактически существовавшее с 25 мая 1810 года.