Архип
Шрифт:
После этого случая Архип окончательно убедился, что пора настала.
Часть вторая. Глава 13
В просторной полутемной горенке, освещаемой лишь потрескивающей горящим жиром лучиной в светце да сполохами сухих березовых дров за заслонкой печи, сидела молодая женщина. Длинные русые волосы, убранные в толстую тугую косу, украшенную яркими лентами, опускались по ее спине до самого пола. Ночная рубаха, сделанная из хорошего светленного полотна, была вышита красными узорами. Пальцы ее, тонкие и ловкие, невесомыми бабочками порхали над прялкой и выходящей из нее нитью. Девушка, слегка улыбалась, погруженная в свои мысли и даже что-то тихонько напевала. Рядом с ней, слегка покачиваясь от дуновения ветра или легких касаний, свисала
Час пролетал за часом, одна лучина в светце заменялась другой, движение молодки замедлялись, она все чаще останавливала свое занятие и клевала носом. И вот, в один из таких моментов, вместо того, чтобы поместить ножницы на место, она выронила их из разжавшихся рук на пол. Голова ее упала на грудь, а спина совершенно сгорбилась. Дыхание ее стало ровным, морщинки на лице разгладились. Очередная лучина догорела до конца и последние угольки ее с легким плеском упали в поставленные под светец плошки с водой, но никто не спешил менять их, девушка, измученная ночным бдением, еще и не первым в длинной череде, обессиленно спала. Прогорела и почти погасла печь и комната погрузилась в полную темень.
Первое время в горнице ничего не менялось, но потом печная заслонка с легким шуршанием отодвинулась в сторону и из топки высунулась небольшая, вдвое меньше человечьей, голова с мерзкой, покрытой редким с проседью кручавым волосом, кошкоподобной мордой. Оглядев, погрузившуюся во мрак комнату, очевидно, что темнота не была преградой для его зеленых глаз с вертикальными зрачками, и убедившись в отсутствии какого-либо намека на опасность, пришелец ловко выбрался наружу целиком. Ростика он был небольшого, чуть больше пятилетнего ребенка, но при этом руки и ноги были перевиты узлами мышц, а круглое выступающее брюшко его было тугим, словно наполненный бурдюк. Был он гол, а курчавая шесть, столь же редкая, как и на морде, никоим образом не прикрывали тонкую пергаментную кожу, пронизываемую мириадами темных вен. А еще неизвестное существо было полностью лишено пупка и мужского, как и женского, впрочем, срама.
Выбравшись из печи, чудик начал медленно, по-кошачьи крадучись, осторожно двигаться в сторону детской люльки и спящей у оной молодки. Сделав каждый шаг, он надолго замирал, прислушиваясь. Но все было тихо. Дом спал. Спала и девушка. Шаг, другой, третий. Наконец, убедившись, что никто не помешает, жихарь, а это был, конечно же он, осмелел, и остаток пути прошел уже спокойным, слегка развязным шагом. Остановившись под зыбкой, и с гаденькой ухмылкой покосившись на лежащие около веника ножницы, нечисть одним ловким движением запрыгнула на плетеный борт зыбки, даже не побеспокоив ее излишне, хотя и весу в нем должно было быть весьма изрядно. Там, уже в шаге от цели жихарь снова что-то заподозрил и вновь затаился, прислушиваясь к окружающему миру, и, что немаловажно, к дыханию ребенка в колыбели. Чем-то не нравился ему этот малыш, от него исходил какой-то странный, едва уловимый запах. И тут мать громко всхлипнула и зашевелилась, просыпаясь. Взволнованный жихарь, отбросив сомнения, прыгнул вперед, выхватывая ребенка из пеленок. Ночную тишину разорвал высокий крик.
– Я уж думал это трусливое ничтожество никогда не решится, - пробормотал Архип сбрасывая заговор невидимости с дальнего самого темного угла и открывая уютно устроившихся там на охапке сена себя и Пантелеймона Аркадьевича, помещика, мужчину крупного и солидного. Правда выглядел сейчас он совершенно не подобающе своему высокому статусу: растрепанный, в край ошарашенный, с сеном, застрявшим в волосах.
Оба они подошли к лавке и один с брезгливой неприязнью, а второй с нескрываемым любопытством, посмотрели на истошно верещавшего жихаря, кубарем катающегося по полу в обнимку с железным болванчиком отдаленно напоминающим младенца.
– Чего это с ним?
– спросил помещик, задумчиво почесывая макушку.
Архип тем временем наклонился к
крепко спящей, не смотря на творящийся бедлам, а совершенно одуревшая от страха нечисть к тому моменту докатилась до печки, опрокинула ведро с золой, развалило поленницу дров и теперь нардывно завывало где-то в куче березовой щепы, и прошептал девушке на ухо несколько слов.– Ой, дядь А... , - встрепенулась было Марфа - дворовая девка Пантелеймона, а роль нерадивой матери после длительных уговоров и посуленных подарков удалось из всей челяди уговорить только ее, но тут же осеклась, увидев жихаря.
– Мамочки!
– только и успела вымолвить девка перед тем, как грохнуться в обморок на руки колдуну.
Тот, не долго думая, отвесил вопящему дурниной жихарю солидный пинок. Исключительно со злобы, без какой-либо особой на то нужды.
– Это существо, Пантелеймон Аркадьевич, - заговорил он менторским тоном, с большой аккуратностью укладывая лишившуюся чувств девушку на лавку, - Очень не любит Холодное железо, который над достойный кузнец с большим усилием производил последнюю неделю. Жжет оно его. Верное средство, да, уродец?
– А почему тогда он его не бросит?
– Да он бы и рад, но на болване лежат сильные чары, для этого ничтожества непреодолимые. Влип он, словно кур в ощип.
Закончив с девушкой, Архип подошел к жихарю, уже переставшему надрывно орать и теперь только издававшему жалобные стоны и разметал в стороны дрова.
– Ну что, нечисть, говорить будем?
– добродушно спросил он. Уродец в ответ только лишь злобно оскалился.
– Я надеялся на этот ответ, - ничуть не смутившись, ответствовал Архип, вытаскивая из своей котомки соль.
– А... а давай сделку, человек, ты меня отпускаешь, я все тебе скажу, на все вопросы отвечу? Но сперва отпусти!
– затараторил жихарь, опасливо косясь на холщовый мешочек.
– Отпущу, конечно, зачем же ты мне нужен? Кормить тебя еще...
– благодушно закивал головой Архип из щепоти медленно посыпая солью покрытую редкими волосюшками макушку нечистого. От кожи пошел едва заметный дымок.
– Ты чо творишь, верзила?!
– противно заверещал жихарь и попытался откатиться, но тяжелый железный истукан мешал ему и увернуться не удалось.
– Жжется же!!!
– Терпи, казак, атаманом будешь, - Архип зачерпнул из сумки уже полную горсть, перекатил пытаемого на спину и начал с усердием втирать соль в спину. Жихарь вопил, извивался, стараясь отползти от мучителя, но рука того была тверда, а железный болван слишком тяжел и массивен. Едкий сладковатый дымок, поднимающийся от буквально заживо слазившей кожи наполнял помещение и Пантелеймон, наблюдавший за зрелищем со стороны, вид имел откровенно зеленоватый, словно из последних сил сдерживал позывы дурноты. Тем не менее, вмешиваться в расспросы Архипа он не собирался, поскольку даже при всей своей христианской доброте и мягкости характера помнил, за что существо подвергается эдаким терзаниям.
– Хватит!!! Хватит!!! Остановись!!! За что?! Я же ничего не сделал?!
– Не сделал... не сделал...
– увещевал, не прекращая свою экзекуцию, Архип. Измазанной в крови рукой он зачерпывал все новые и новые пригоршни из мешка, и одну за другой втирал их в спину нечистому. С того уже кусками слазило мясо, в некоторых местах белели кости, а от запаха паленой плоти в горенке почти невозможно было дышать. Если бы на месте жихаря был человек, то с такими ранами его можно было уже заколачивать в гроб, но нечисть куда более крепка на этот счет, и продолжала вполне себе живенько верещать.
– А дети, вместимо, сами себя из люлек крали? Слыхал, Пантелеймон Аркадьевич, какое чудо у тебя в деревне происходило?
– Оставь!!!
– уже не вопил, а рыдал жихарь.
– Я , Я твоих щенков крал!!! Но я не виноват!!
– Конечно не виноват, - мягко согласился Архип, полирую кровавой солевой кашицей лопаточную кость.
– Разве ж когда ваш брат в чем виновен? Все другие...
– Да! Другие!!!
– визжал жихарь, брызжа слюной. Уж насколько крепка была тварь, но очевидно, что и ее проняло.
– Твои щенки живы! Отдам! Только остановись!!!
– слезы бежали по его пухлым кошачьим щекам и смешивались с взбившейся вокруг клыкастой пасти кровавой пеной.
– Остановись!!! Всех отдам!!!