АРХИПЕЛАГ СВЯТОГО ПЕТРА

Слово «художник» во времена моей молодости объясняло многое, различные виды поведения, ситуации не без странностей, художник, стало быть, не такой, как все, как все нормальные, склонность к художествам преобладает, все люди как люди, а мой - как черт на блюде.

– Так бы сразу и сказал. Тебя небось наняли шкелеты рисовать? Ты рано явился. Еще ищут шкелеты-то. Не нашли пока. Косточки-то известью посыпали, чтобы заразу истребить. Обычную чуму и политическую. Одним махом побивахом. Один из этих, помнится, ногу скелета нашел, радовался, держал, как дитятко, и приговаривал: «Каховский, Каховский!»

– Почему Каховский?

– Кого отрыть-то хотят? Декабристов, висельников. А у Каховского, так полагаю, в ноге особая примета имелась. Хромой, может, был.

– А вы не в курсе, - спросил я, - зачем их откапывают?

– Елки, как зачем? чтобы потом похоронить с почестями. Зарыли-то, чай, как собак. Они все же дворяне, а не дворняги.

Меня смущала первая встреча с идеей эксгумации, посыпанные известью кости декабристов, повешенных, страшно далеких от народа, в доме повешенного не говорят о веревке; да как не говорить, коли рядом канатная фабрика7! Кому суждено быть повешенным, тот не утонет! Автоматически спросил я у вахтера, не встречаются ли тут привидения.

– Обязательно!
– воскликнул вахтер.
– Как не встречаться?! Раз в неделю генерал Милорадович на белом коне, весь в крови, а то декабристы в простынях вдоль канатной взапуски бегают, как детишки, только не смеются, а плачут и стонут. Неизвестные граждане по цехам шляются в неутешительном виде. Современники наши почти. Чего другого хорошего, призраков полно. А ты-то сам - кто? Может, говорящее привидение? Какой-то ты нездешний. Попробовать, что ли, в тебя пальнуть?! На призраков не действует, я много раз опыт проводил.

Тут дал я дёру, а бегал я в те поры быстро. Я скакал по пустырям, огибал ведомственные заборы, зайцем прыгал, пока не выскочил к реке. Мой преследователь давно отстал. Вдалеке маячили линии, веяло несостоявшейся Венецией, слышался вдали посвист василеостровского хулиганья.

Я поплутал по линиям, пересекая проспекты, миновал Институт физиологии, перешел на Петроградскую, Зверинская мне попалась, но Звягинцева я не встретил, какое-то любимое им животное подавало опять голос из зоопарка, бирюзовый купол мечети напоминал мне о Вазир-Мухтаре. крепость-тюрьма и мусульманская мечеть о чем-то переговаривались, о чем-то своем, но уж точно не об экуменизме, я перешел Кировский мост и вскоре оказался на пороге Настасьиной квартиры. Ключ мой был бесшумный, я тихо открыл дверь, вошел неслышно.

На счету некрасивых деяний моих появился еще один подслушанный разговор. Настасья говорила со Звягинцевым.

– Только еще не хватало, чтобы ты нас охранял и всюду за нами таскался. Валерий не заметит? Будешь идти на расстоянии? Тихо, как филер? Что за глупости. «Поцелуй при филере» - новое название картины нового передвижника. Не меня надо охранять, а Валерия. И Макс у него на службе бывает. В том же корпусе бывает, где Валерий. Не усмотришь.

Я ретировался неслышно, хлопнул дверью входной погромче.

– Что ж ты так долго?
– она закинула локти мне на плечи.
– Стемнело уже, ветер поднялся, листья летят, вода высоко, я беспокоюсь.

– Сами, барыня, спешить не велели. Где вы плавали? В Ню? В Безымянном Ерике? Волосы-то мокрые.

– Напустила в ванну пол-Фонтанки и четверть Невы.

Мы продолжали топтаться в обнимку в прихожей.

– Поспать успела… Японский сон видела. Ко-ротенький.

Японские сны Настасьи отличала разнообразная тематика, но набор тем, однако, был один и тот же: дождь, сады японские, замки, бытовые сцены с вяленой рыбой, стиркой, прической, купанием ребенка и так далее. На сей раз то был сон про замок.

– Я видела замок Мацумото, обрамленный алой листвой, большими снегами, первым снегопадом, все усиливающимся, я начинала мерзнуть, ждала тебя, ты не шел.

Мы не могли уйти из прихожей.

– Я явился до того, как ты проснулась, или после?

– До. Ты возник в воздухе, полном хлопьев и кленовых листьев, и что-то сказал, кажется, стихи читал. Мы обнялись, я проснулась.

– Я возник, сказал цитату, ты проснулась, я опять возник, мы снова обнялись. А что была за цитата?

– Не помню. Кажется, про луну.

– «Глядя на луну, я становлюсь луной. Луна, на которую я смотрю, становится мною».

У нее пересохли губы, у меня тоже, она расстегнула мою рубашку, я развязал ее зеленый поясок.

– Как во сне. Ты сейчас придумал про луну?

Мы даже до спальни не дошли: в кабинете стояла тахта.

– Нет, не я, Мёэ, не сейчас, семь веков назад.

Запах кофе, ее волос, плеч, рта, негашеная известь снега из ее японского сна, гашеная известь луны из чужих стихов, ничего вокруг, никого, мы отделены от мира самым глубоким рвом, самой темной водой; замок Мацумото; после Голодая он был особенно хорош.

НЕДОСЯГАЕМЫЕ ОСТРОВА

Мне много лет приходил в голову образ, связанный с рецептурой (тинктуры, порошки, настойки, лекарства как смеси, коктейли): если в любовное метафизическое зелье влить малость яда, pro milliae (бытовой тощищи, например), отравы смертельной, некий полупроцент воды наших земных рек с их утопленниками, с их химической дрянью, сливаемой заводами и фабриками в беззащитную волну, наших сельских криниц, таких, где покоятся на дне незаконнорожденные младенцы времен сельской чести или эры запрещенных абортов, какую-нибудь каплю грязи из лужи скорбного уголовного городского уголка, - особая прелесть проникает в артерии и вены влюбленных, горечь делает поцелуи памятней, ознобом отдают объятия… ну, и так далее.

Что-то особенное происходило с нами в ту ночь, после подслушанных разговоров, приезда Настасьиной дочери, после того, как я увидел на фотографии государственной важности лицо мужа моей любимой (он тут же приблизился, обретя облик, обрел реальность); кстати, вы никогда не задумывались о шпионаже как особом, почти дозволенном виде уголовщины? Я очень даже задумывался. Долгие годы. Но писать об этом не стал. Легкий страх останавливал: а вдруг она прочтет?

Но уснули мы еще затемно, еще не светало, дождь лил, снова плескался за окнами, не капли на стеклах, а сплошные потоки, ушаты.

Как некогда случалось и раньше, нам снилось одно и то же, но no-разному, абсолютно по-разному. Модификации. Мы видели Недосягаемые острова; но мои были совсем не такие, как Настасьины.

Проснувшись после сдвоенного сновидения, сна-близнеца, мы сидели некоторое время на кровати, полуодетые, оглушенные, предоставленные ломке пробуждения, похмелью яви; между нами лежал зеленый поясок шелкового халата, демаркационная линия, граница сопредельных государств, терминатор двух миров.

«Островитян архипелага периодически преследует образ Недосягаемых островов, естественный для островной мифологии как таковой. У каждого Недосягаемые острова свои; хотя существует ряд архетипических клише для сновидений, призраков, фантазий и умозрительных представлений как таковых. При очень грубой классификации можно отметить следующий ряд Недосягаемых островов: