Архонт росский

Сергей не возражал. Сам уже подумывал снять что-нибудь. Или у Евагрия помещение попросить. В Константинополе такое практиковали: обеспечивать послов помещением, питанием и шпионящей за иноземцами обслугой.

Но предложенный Пиператом вариант лучше. Свободнее.

Переселились.

Сергею, конечно, пришлось нанять дополнительный персонал. В частности, пару поваров и дюжину девочек из элитного борделя. Девочек — сменами, посуточно, поваров — на пару недель. Пока.

Само собой, все расходы на содержание, включая оплату постоянного персонала, Сергей взял на себя. Ну как на себя… На дружину. Это ведь общие траты, так что и покрывать их следует из общей казны.

А еще рядом с особняком имелся неплохой гимнасиум, который Сергей тоже снял. Хольмстейн посоветовал. Причем не Сергею, а Дёрруду. Как командир командиру. Мол, если бойцов регулярно не гонять…

Убийца Берсерков и декарх этериотов за эти дни неплохо скорешились. Даже перспективные планы строили. На те времена, когда у Хольмстейна закончится «контракт» и он станет богатым и свободным варангом в отставке.

Сергей не вникал. Дёрруд плохого не придумает. И гимнасиум оплатил, и в тренировках сам участвовал и Рёреха привлек.

Состязаться со Стемидычем было полезно, поскольку по уровню он был заметно выше. Впрочем, превосходил Рёрех не только Сергея. Единственным, кто мог с ним совладать, был Дёрруд. Когда они оба входили в «режим боя», даже уследить было непросто.

Сергею до них далеко. Пока. А вот с Грейпом он работал практически на равных, а если подключить «спиральку», то даже и чуточку превосходил. А это значит, что он наконец-то превращался в полноценного хёвдинга. Разве что силой и массой пока недотягивал до того, чтобы встать на острие клина, и стену щитов взламывать эффективно не мог по той же причине. И метнуть копье так, чтобы оно пробило вражеский щит и вынесло щитоносца, у него тоже пока не получалось. А это важно. Ведь бой — это не поединок. Это — стена на стену. И чья стена рухнет первой, тот и проиграл.

Потому тренировки и тренировки.

А наградой за усердие — византийская роскошь, в которой банька занимает не последнее место.

— Ты такой красивый, такой сильный! — Девушка погладила Рёрехово колено. — Хочу тебя еще.

— Позже, — отмахнулся княжич. — Принеси мне вина, а потом иди в воду. Я позову, когда захочу.

В принципе, нормальный диалог между господином и ромейской банной «массажисткой». Но один нюанс: говорили они на одном языке. И это был не словенский.

— Ого! — восхитился Сергей. — А ты заговорил по-ромейски, брат!

Рёрех польщенно улыбнулся:

— Похуже тебя, но я буду стараться. Мне здесь нравится. Очень красиво. Этот теплый камень, — Рёрех похлопал по мраморной скамье, — эти, как их называют? — Он показал на привставшую на носочки девушку посреди бассейна. — Агальма?

— Примерно, — Сергей тоже улыбнулся. — Но настоящие лучше, — Сергей указал на плещущихся в соседней чаше куртизанок.

— Не лучше, — покачал головой Рёрех. — Это сейчас они хороши, а пройдет время, и красота их пропадет. А эта будет прекрасна всегда. Не будь она такой тяжелой, я бы забрал ее с собой.

— Я найду тебе поменьше, — пообещал Сергей.

— Вижу, ты не пользуешь девочек, — сменил тему Рёрех. — Переел?

— Есть такое.

Сказать, что не так давно он в этой баньке развлекался с погибшей хозяйкой, и поэтому… Нет, не скажет. Но плескаться сейчас здесь с кем-то еще почему-то не хочется.

— А этот нурман… Хольмстейн, он давно здесь?

— Три года. До десятника этерии дослужился. По-нашему — старшая гридь, ну или хольд. А что?

— Я бы здесь тоже пожил, — вздохнул Рёрех. — А тяжелая служба у этих… этериотов?

— Варангов, — сказал Сергей. — Таких, как мы, если пойдем императору служить, варангами называют.

— Я знаю, — Рёрех хлебнул из разноцветного бокала. — Наших предков тоже так называли. Варанги. Вот интересно, не могу представить, что я из такого пиво пью, — он щелкнул ногтем по краю бокала. Тот отозвался слабым звоном. Стекло — не хрусталь. — Не хочу спрашивать, откуда ты знаешь, как здесь все устроено…

— И не спрашивай, — перебил Сергей. — Просто прими: некоторые вещи я знаю. И поверь: нам, мне, тебе, варягам, руси — от этого только благо. Веришь?

— Ну кому ж мне еще верить, если не брату! — Рёрех засмеялся. — Я Хельгу так не верю, как тебе, — добавил он уже серьезно.

— И это тоже правильно, — не менее серьезно сказал Сергей. — Хельгу — великий князь. У него свои большие… хотения. Мы для него уже не родня, а младшая чать.

— Так уж и чать… — усомнился Рёрех. — Ладно, ладно! Я тебя понял. Он, Хельгу, пусть и родич, но всегда наособицу. Так отец о нем говорил. И, знаешь, я начал понимать, почему так.

— И почему? — заинтересовался Сергей.

— Чтобы такое разноплеменное войско собрать, какое он сюда привел, мало быть варяжским князем. Надо со всеми немного своим быть, с каждым на его языке говорить. И каждому говорить свое. А как иначе? У каждого ведь племени своя правда. У нас — варяжская, у полян — полянская. Своя правда, свои боги, свои хотения. Хочешь, чтоб за тобой шли, надо каждому свое обещать.

— Только ли свое? — усмехнулся Сергей. — Или немного чужого тоже?

— Ты понимаешь, — кивнул Рёрех. — Быть великим над другими князьями — значит каждому полправды говорить. А когда правды только половина, значит, вторая — лжа.

— Не обязательно, — возразил Сергей. — Можно ведь и недоговорить. Вот у тебя на плече — Перунов знак?

— Да, — Рёрех погладил татушку-молнию.

— А здесь о Перуне знать не знают. Зато знают языческого бога Зевса-Юпитера. Кто твою молнию видит, думает: он твой бог. А что будет, если ты крест христианский наденешь?

— Будут думать, что я их веры?

— Будут думать, что ты родился язычником, а потом тебя крестили.

— А можно? — спросил Рёрех.

— Что — можно?

— Крест надеть. Бог христиан не обидится?

Сергей махнул рукой девке, чтоб подлила вина.

— Бог — нет. Пока ты не крещен, не причащен по обряду — тебя для него нет. А вот люди обидеться могут. Их и следует опасаться.

— Ты опасаешься? — Рёрех кивнул на золотой крестик на груди Сергея.

— Так я крещен, — Сергей попробовал вино, которое подлила им девка…

И выплеснул в бассейн.

И вышиб бокал из руки Рёреха.

Бокал разбился вдребезги, красное вино расплескалось по мозаичному полу,