АРИСТОКРАТИЯ В ЕВРОПЕ. 1815—1914

Германия является для Винера более серьезной проблемой. Многие представители современной историографии одержимы идеей, согласно которой влияние «пережитков старого режима», и прежде всего аристократии, помешало Германии следовать «нормальным» либеральным капиталистическим путем. Но юнкера явно не препятствовали развитию германского капитализма, который до 1914 г. переживал бурный расцвет. Справедливость требует отметить, что и юнкера, и силезские магнаты куда больше были склонны к предпринимательству, чем английские рантье, но, если судить в общем, ценности немецкой старой элиты вряд ли соответствовали ценностям современного капитализма. Возможно, если бы правление Гогенцоллернов продлилось дольше, влияние старой элиты способствовало бы упадку индустриального духа Германии. Согласно одной из кошмарных фантазий Макса Вебера, пуританская предпринимательская энергия немецкой буржуазии — основа экономического динамизма и мирового могущества Германии — могла сойти на нет благодаря «феодолизации» среднего класса и превращению его в класс рантье — прусских офицеров запаса [412] . На это можно возразить, что государственные, корпоративные и авторитарные формы германского капитализма прекрасно сочетались с прусскими лютеранскими, старорежимными традициями и соответствовали требованиям конкурентноспособной национальной экономики.

412

Mommsen W.Max Weber and German Politics 1890–1920. Chicago, 1990. P. 91–100.

Хотя тезисы Винера, несомненно, обладают определенной силой, по моему мнению, они представляются менее интересными и менее убедительными, чем проводимое Гарольдом Перкиным различие между аристократической, предпринимательской и профессиональной культурами в викторианской Англии, а также осуществленный этим исследователем тщательный анализ того, каким образом борьба между двумя последними группами стала ключевым фактором, определяющим современную британскую политику. Начиная с 1914 г., средний класс образованных специалистов значительно превосходил старую аристократию и численностью, и влиянием, и, по крайней мере, на первый взгляд, именно в его ценностях, а не в ценностях старой землевладельческой элиты, следует искать опору духу предпринимательства. К тому же, исторически сложилось так, что в Англии провести различие между образованными специалистами и представителями класса джентри было труднее, чем в большинстве других стран. В 1860-х годах, например, Мэттью Арнольд отмечал, что «ни в одной другой стране <…> образованные специалисты не разделяли столь естественно мировоззрение аристократии, как в Англии, что, как можно предположить, было тесно связано с пресловутым понижением статуса, претерпеваемым младшими сыновьями английской знати и джентри» [413] .

413

Perkin H.Origins of Modern English Society. London, 1969; Perkin H.The Rise of Professional Society. London, 1989.

Даже если утверждения Винера полностью справедливы, они, однако, в большей степени направлены против английского среднего класса, а не против аристократии. Несомненно, английские землевладельцы обладали меньшей предпринимательской активностью, чем силезские помещики и даже юнкеры, а их вклад в культуру был незначительным по сравнению с достижениями русской аристократии. Но английская аристократия являлась прежде всего классом, державшим бразды политического правления, и эту свою роль в период викторианского перехода к демократии она исполняла с завидным мастерством и реализмом. Правда, в эдвардианский период некоторые аристократы начали испытывать определенные опасения относительно собственных «достижений», но даже если брать в расчет консервативное меньшинство, так называемых «твердолобых», их непримиримость основывалась на концепциях, которые ни в коем случае не являлись всецело реакционными или эгоистичными. Как утверждал герцог Бедфорд: «Никакого иного места для Великобритании, кроме первого, я не признаю». Это заявление отражает надменный патриотизм викторианской и эдвардианской англии, присущий всем классам этой величайшей империалистической державы. Учитывая подобные убеждения, чуть ли не безумная тревога пэров-консерваторов относительно военной неподготовленности Британии и нежелания ее народа нести бремя налогов и воинской повинности, была не лишена оснований. Лорд Денби задавался вопросом, «готов ли народ Британии безучастно взирать на то, как империя превращается в два острова, на которых мы живем, да несколько колоний, разбросанных по свету». Если же нет, добавлял граф Селборн, тогда народу придется заплатить необходимую цену за осознание того, что, «если Британия собирается в будущем оставаться в одном ряду с США, Россией и Германией, мы должны разуметь под Британией не Соединенное Королевство, а Империю». Вложив много душевных сил и пролив немало крови во имя Империи в течение двух мировых войн, британская элита направляла процесс деколонизации с достойным восхищения здравым реализмом, во многом связанным с теми образцами прагматических уступок, на которые в свое время шла викторианская аристократия [414] .

414

Phillips G. D.The Diehards. aristocratic Society and Politics in Edwardian England. Cambridge, 1979. P. 107.

Обвинения, выдвинутые против юнкеров, намного более серьезны, чем ответственность за снижение экономического роста. Согласно мнению некоторых влиятельных историков, именно на высшем классе Пруссии лежит основная ответственность за поражение демократии во Втором Рейхе, развязывание Первой мировой войны и приход к власти нацистов. Во всех этих обвинениях есть определенная доля истины. Дух юнкерства был всецело авторитарным и милитаристским. Прусские аристократы были отнюдь не единственными антидемократами и милитаристами в императорской Германии, равно как не были они и наиболее убежденными империалистами, но они, несомненно, внесли существенный вклад в создание преград для демократизации и в возникновение общественного климата, при котором правители Германии в 1914 г. избрали войну. По сравнению с аристократией Англии или Западной Германии, юнкеры представляли существенную опасность: они были слишком многочисленны, слишком несговорчивы и пустили слишком глубокие корни в «своем» государстве Гогенцоллернов, чтобы легко отойти на обочину. Более того, основные пути приспособления юнкеров к действительности — а именно, военный профессионализм и тактика непримиримой борьбы парламентских группировок — отнюдь не способствовали миру и стабильности как в Германии, так и во всей Европе.

Тем не менее, даже оставив в стороне вклад других групп немецкого общества, возлагать на юнкеров основную вину за крушение мира в 1914 г. явно несправедливо. Международные отношения в эпоху империализма подчинялись своей собственной неприглядной логике. Эта логика отчасти зависела от внутренних факторов, оказывающих влияние на правительства, но при этом сохраняла значительную степень автономности. Империи, против которых в 1914 г. выступила Германия, были созданы благодаря применению силы, и в значительной степени сохранялись силовыми методами. Как показывают действия, предпринятые Францией в Марокко, и огромные англо-французские аннексии после Первой мировой войны, эти страны отнюдь не расстались со своими хищническими инстинктами. Учитывая путь, по которому направлялись империалистические международные отношения, Германия до 1914 г. имела основания опасаться как роста могущества России, так и того, что Британия удушит ее внешнюю торговлю, приобретавшую для Германии все возрастающее значение. В период между 1900 и 1918 годами Германия действовала более опрометчиво и жестоко, чем другие державы, однако различие не было столь уж принципиальным.

Еще более несправедливо возлагать на юнкеров или на германскую аристократию в целом главную ответственность за нацизм. Нельзя пренебрегать такими факторами, как воздействие Первой мировой войны, русской революции, инфляции и депрессии. Юнкерство эпохи Вильгельма имело свои отталкивающие стороны, но для прусского высшего класса эдвардианского периода было, в самом буквальном смысле этого слова, немыслимо истребить миллионы мирных жителей в концентрационных лагерях, тем более, что этого совершенно не требовала военная целесообразность. Конечно, юнкерство сыграло свою роль, способствуя приходу к власти Адольфа Гитлера, но в этом отношении ни один из элитарных кругов Германии не свободен от упреков. Неблаговидное поведение промышленников общеизвестно, но и католическая иерархия, отнюдь не склонная к демократии и враждебно настроенная к либерализму, была счастлива подписать соглашение с фашистами в Германии, как она прежде сделала это в Италии. Коммунисты особенно усердно расчищали Гитлеру путь, но и лидеры социал-демократов тоже не остались в стороне, хотя в вину им можно поставить лишь узкую ментальность, характерную для обитателей гетто, и недостаток воображения, которые они проявили, отвечая в 1930-х годах на кризис, последовавший за депрессией.

Когда Гитлер пришел к власти, его враги среди старой элиты опасались, что, противодействуя ему, они тем самым отдадут Германию в руки своих противников-социалистов. И, что еще важнее, они сознавали также, что путч отнюдь не завоюет им симпатий среди националистически настроенных масс. Порочная доктрина «моя страна — это моя страна, права она или не права», способствовала примирению с властью человека, которого считали способным усилить мощь Германии. И все же, в целом, аристократия была менее очарована нацизмом с его расистскими и «народными» теориями, чем средний класс. Отчасти это отражает самосознание дворянства и свойственное ему предубеждение против интеллектуалов, в том числе и расистского, толка. Но те аристократы, которые в течение многих лет противодействовали Гитлеру и в 1944 г. чуть-чуть не убили его, руководствовались и более высокими соображениями. Происходившие в основном из семей, являвших собой сливки прусского высшего класса, таких, как Шуленберги, Мольтке, Лендорфы и им подобных, военные заговорщики в большинстве своем служили в Девятом Пехотном полку, который был преемником Первого Гвардейского полка королевской армии. Все эти люди были наделены чувством ответственности за свою страну, а также физической храбростью и истинно христианским сознанием, достойным лучших представителей старых консервативных пиетистов.

Вспоминая о Клаусе Штауфенберге или Генрихе фон Лендорфе, мы не стремимся обелить германскую аристократию или позабыть о ее фундаментальной антидемократической роли в истории современной Германии. Мы хотим лишь восстановить равновесие и воспрепятствовать использованию аристократии для оправдания ошибочных или преступных деяний других социальных групп. Это представляется необходимым. Ни сам Гитлер, ни его окружение не имели ничего общего с юнкерством. То же самое можно сказать про миллионы людей, которые голосовали за него, и, соответственно, поддержали его правление. Возлагать вину за приход к власти нацизма на старую аристократию и ее традиции чрезвычайно удобно. Аристократы представляют собой крошечное меньшинство, ничего не значащее в современном мире, группку, чьи грехи можно с легкостью отнести к минувшей эпохе. Возводить обвинения на по-прежнему могущественный средний класс, охватывающий и профессионалов-специалистов, или, еще хуже, на сам демократический электорат, куда как беспокойнее. Тут’ возникает множество вопросов о нас самих, о человеческой природе и о всезнающих — в теории — вершителях современной политики, чьи непременные достоинства — необходимый миф любой политической системы

Библиография

Анфимов А. М.Частновладельческое лесное хозяйство в России в конце XIX — начале XX века // Исторические записки. 1958. Т. 63.

Анфимов А. М.Крупное помещичье хозяйство Европейской России. М., 1969.

Арсенев К. К.Воспоминания Константина Константиновича Арсенева об училище правоведения 1849–1856 // Русская старина. 1886. Т. 50.

Бестужев Л. В.Борьба России по вопросам внешней политики. М., 1961.

Вергунов А. П.и Горохов В. А.Русские сады и парки. М., 1988.

Вигель Ф. Ф.Воспоминания. М., 1864.

Гефтер М. Я.Из истории монополистического капитализма в России // Исторические записки. 1951. Т. 38.

Гиндин И. Ф.Правительственная поддержка уральских магнатов во второй половине XIX — начале XX века // Исторические записки. Т. 1. № 82.

Денисов В. И.аеса России, их эксплуатация и лесная торговля. СПб., 1911.

Зайончковский П. А.Правительственный аппарат самодержавной России в XIX веке. М., 1978.

Зайончковский П. А.Самодержавие и русская армия на рубеже XIX–XX столетий. М., 1973.

Кареев Н. И.Краткий очерк истории Лицея, составленный профессором Н. И. Кареевым // Памятная книжка Императорского александровского лицея. СПб., 1886.