Аритмия

Все-таки насколько жестокая ирония у судьбы. Я так жаждала спасти его душу, а в итоге безвозвратно потеряла свою…

* * *

Аэропорт Толмачево встречает суетой. Бесконечные чемоданы. Шум. Голоса. Объявления. Опаздывающие пассажиры. Провожающие. Встречающие.

Меня вот никто не встречает, хотя я знаю, что Леша сообщил родителям о моем приезде…

Закинув рюкзак на плечо, плетусь к выходу. Ехать на такси одной страшно. Поэтому, затерявшись в толпе, встаю в очередь на автобус. Так добираюсь до метро, а там уже по красной ветке до Октябрьской.

Иду по знакомому маршруту, разглядываю дома, магазины, аллеи. Странное дело, совсем ничего не чувствую. Ни ностальгии, ни тоски, а я ведь так давно здесь не была… Должно бы что-то всколыхнуться внутри, но чуда не происходит даже у двери нашей квартиры.

Пальцы не сразу тянутся к звонку, а когда эта самая дверь открывается, и на пороге появляется мама, я окончательно теряюсь.

— Даринка, — ее теплые руки обнимают меня на короткое мгновение. — Ой…

Замирает, обеспокоенно осматривая мое избитое лицо. Прижимает ладонь ко рту, в точности повторяя жест Вершининой.

— Что это с тобой? — интересуется испуганно.

— На меня около центра напали, но со мной все в порядке, мам.

Не хочу, чтобы она в очередной раз из-за меня переживала.

— Какой ужас! Денег хотели?

— Да.

Лгу, ведь так нам обеим будет проще.

— Сволочи! Ты проходи, дочка, не стой, — отступая назад, запускает меня в квартиру.

Снимаю рюкзак, расстегиваю куртку и стаскиваю сапоги. Мама все это время внимательно за мной наблюдает. Выпрямляюсь. Сцепив руки в замок, робко улыбаюсь, ведь повисшая между нами тишина начинает давить и нервировать.

— Натаааш, кто там? — доносится до меня взволнованный голос бабушки.

— Ба, это я.

— А… Вернулась, блудница треклятая, — получаю вместо приветствия.

— Идем на кухню. Ты извини, что не встретила в аэропорту. Бабушку сейчас нельзя оставлять одну. Она тут недавно упала с кровати, а я в магазине была…

— А где папа? — осматриваю нашу маленькую кухоньку.

Когда-то мы всей семьей засиживались здесь до позднего вечера. Гоняли чаи, играли в настольные игры под ненавязчивый шум старенького телевизора. Делились новостями, обсуждали планы. Грядущий переезд в Москву.

— Папа… — она как-то сникает и странно меняется в лице. — Папа у Степаныча. Садись. Ты голодная? Я тут салат нарезала, курицу запекла. День рождения, как никак.

День рождения. Он у нас с ней в один день. А я без подарка. Стыдно. Что-нибудь куплю для нее завтра.

— Чай налить?

— Да я, наверное, ничего не хочу, мам.

— Тебе надо… Вон какая худющая!

Выставляет передо мной салатницу, тарелку с кабачками и блюдо с запеченой курицей. Присаживается напротив.

— Как твои дела? Учеба? Работа?

— Все нормально, — глаза в глаза.

Учеба. Работа. Разве ты не видишь? От меня одна оболочка осталась. Я ведь даже живой себя не чувствую.

— Ешь.

А я понимаю, что кусок в горло не лезет. Ее показная радушность так не вяжется с теми эмоциями, что написаны на осунувшемся, постаревшем лице.

— Мам…

Из ее глаз начинают катиться слезы.

— Ой, дочка… Врешь мне. Все ты врешь! — достает платок из кармана застиранного халата. — Домой теперь вернешься?

Неужели Леша все рассказал ей? Но я ведь просила. Никому.

— Я…

— Боже мой, Даша, ничему тебя жизнь не учит! — рыдая, качает головой. — Ну куда нам внуков сейчас? — смотрит на мой абсолютно плоский живот. — Отца сократили, он пьет беспробудно. Бабушка после перелома не встает. Я сутками с ней вожусь. Ну почему ты совсем о нас не думаешь?

— Какие внуки, мама? — уточняю ошарашенно.

— Я все знаю. Сережа утром мне звонил. Поздравлял… Как-то само собой разговорились.

Ах, Сережа звонил! Это многое объясняет.

— Такого парня бог послал! А тебя понесло опять! По рукам пошла!

— Мы просто расстались, только и всего.

По рукам пошла.

Во мне закипает обида.

— Дитя нагуляла и сразу о родителях вспомнила!

— Мама, посмотри на меня, пожалуйста, — в отчаянии кричу я.

— Столько сил в твое воспитание вложили! С таким трудом в один из лучших вузов страны устроили! — ее плечи ходят ходуном.

— Мама, — выдыхаю порывисто.

— Я-то помогу, чем смогу, но ты хоть представляешь, какой позор нас ждет? — она громко сморкается. — Слухи поползут среди соседей, знакомых, родственников. Скажут, привезла из столицы в подоле. Учебу бросила. Срам какой…

Вспоминается Ритка. Прямо как будто ее слова звучат.

Встаю. Возвращаюсь в прихожую.

Ноги механически влезают в сапоги.

Рука сдергивает с вешалки пуховик.

Вообще ничего объяснять не хочется. Так противно и тошно вдруг становится.

Зачем я сюда приехала? На что вообще рассчитывала? На сострадание, поддержку и тепло? Смешно. Эти люди давно поставили на мне жирный крест.

— Ну куда ты собралась на ночь глядя?

— Не могу здесь находиться.

— Натаааш, чего там? — затягивает бабушка. — Воды мне дайте! И пусть эта хать зайдет поздороваться. Совсем совести нет?

Небрежно повязываю шарф на шею. Хватаю рюкзак, брошенный на пороге, проворачиваю ключ влево.

— Дарина… — мать цепляется за рукав моей куртки. — Подожди, куда же ты? Дарина… Даша!

— Нет причин так убиваться, мама. Я не беременна, — обернувшись, успокаиваю ее, уже стоя на лестничной клетке. — И даже если это когда-нибудь случится, поверь, вы будете последними, кто узнает. Прощай.

Сбегаю по ступенькам, толкаю тяжелую дверь подъезда на улицу. Задыхаясь, глотаю морозный воздух, потому что внутри все горит. Плавится.

Даже и не помню, как в метро оказалась. И как вернулась в Толмачево — тоже.

Сижу и смотрю на большую, нарядную елку, мерцающую разноцветными огоньками. Глаза сухи, лишь ладони немного дрожат. Белый шум в голове, зияющая дыра в груди.

Я так хотела домой, а оказалось, что его у меня и нет вовсе.

Ничего нет.