Аритмия
Шрифт:
— Линейку со своими друзьями-придурками сорвал, — рассказывает Харитонова обыденным тоном. — Напустили цветного дыма и учинили драку с бэшками. Видать очень соскучились за лето.
— Пойду посмотрю его шедевры вблизи, уж больно красиво рисует, — поправляю лямку портфеля на плече.
— Дарин, — Саша касается моей руки и как-то странно меняется в лице. — Ты… поосторожней с ним.
Такая реакция слегка озадачивает.
— Как будто в клетку ко льву меня отправляешь, — рассматриваю россыпь теплых, солнечных веснушек на ее щеках.
— В
«Опасный». Какая странная характеристика…
— Спасибо за предостережение, Саш, но я не люблю вот так с ходу навешивать на людей ярлыки, — осторожно высвобождаю свою руку.
Теперь уже из принципа к нему подойду. Что в этом такого? Не набросится же он на меня с кулаками? Смешно.
«Опасный».
На моего брата вот так же клеймо вора поставили в школе…
Так случилось, что он связался с нехорошей компанией и по глупости попал в неприятную ситуацию. Что называется оказался не в то время, не в том месте. Один единственный раз, но и этого оказалось достаточно… Чуть что происходило, так сразу на него все думали. Справедливо разве?
Уверенной походкой пересекаю газон и, чуть не угодив под автоматическую систему полива, незаметно подкрадываюсь к сидящему на корточках парню. Встаю позади него, немного левее.
Он занят детализацией окосевшего ослика Иа. Я — тем, что с интересом разглядываю его сосредоточенный профиль, темные завитушки волос и сережку в левом ухе.
— Борис Заходер оценил бы иллюстрации. Но не сюжет, — все-таки не могу удержаться от комментария, наблюдая за тем, как виртуозно он орудует кистью. — Протест?
Его рука прекращает рисовать, а сам он поворачивается и медленно-медленно поднимает голову.
Слова Саши сами собой всплывают в памяти. Потому что стоит нам встретиться глазами — и мой боевой настрой испаряется.
— Дарина Арсеньева, — спохватившись, представляюсь я.
Надо было начинать именно с этого, Даш.
— Новенькая в вашем классе, — поясняю торопливо.
— И?
Парень смотрит на меня совсем не по-доброму.
— И… я рассчитываю на взаимовежливость, — отвечаю после неловкой паузы, образовавшейся вследствие моей растерянности.
— Это явно не по адресу, — отворачиваясь, равнодушно отзывается он.
Что ж… Похоже, дружелюбие — не его конек.
Смотрю на то, как ветер играет с его волосами, и чувствую в себе какой-то глупый, необъяснимый порыв.
Я бы хотела потрогать эти темные завитушки…
— Мне понравилось как ты рисуешь, и я решила подойти, — зачем-то объясняюсь.
— Подошла?
Такая откровенно негативная реакция немного сбивает с толку. И огорчает, что уж там…
— А ты умеешь расположить к себе собеседника, — хмыкаю я.
— Слушай, собеседник, — снова поворачивается ко мне, и на этот раз даже не пытается скрыть раздражение. — В данный
момент я не особо настроен на диалог.Губы помимо воли трогает улыбка. Ершится… Намеренно демонстрируя агрессию.
— Да ты сама любезность…
— Это мое второе имя, — острит мальчишка.
— Но я все равно рада знакомству, — заканчиваю свою мысль.
— Так ты знакомиться пришла?
Пристальный, оценивающий взгляд задерживается на моем лице, а потом медленно спускается ниже.
Шея, скромный вырез на блузке, юбка, из которой я выросла. Голые ноги…
Румянец заливает щеки со скоростью света. А когда пальцы его левой руки неожиданно касаются чувствительного местечка под коленкой, я и вовсе перестаю дышать.
— Секунду, — невозмутимо произносит он, окуная тонкую кисточку в черную краску.
Нервно сглотнув, молча наблюдаю за тем, что будет происходить дальше. Любопытство ведь не порок… (Хотя мама со мной точно не согласилась бы).
Замираю. Потому что он наклоняется ближе, и кончик кисточки касается моей обнаженной кожи. Почти у самого краешка черной ткани. По ощущениям это слегка щекотно, но до ужаса волнительно… Сердечный ритм мгновенно сбивается, а тело стремительно покрывается мелкими мурашками.
Что он там рисует не ясно, да и вряд ли я могу думать об этом в такой неловкий для меня момент. Ведь только что его ладонь уверенно скользнула выше.
— В субботу, поклонница творчества Заходера, — говорит, поднимая голову.
Щурится от лучей палящего солнца, а я снова бесстыдно его разглядываю.
Он мне нравится. Вот так сразу. И это… пугает гораздо больше, чем та характеристика, которую выдала Александра.
— Не раньше шести.
Его слова приводят в чувство. Особенно когда он, потеряв ко мне всяческий интерес, возвращается к своему занятию.
В субботу, не раньше шести?
— Что?
Нахмурившись, выставляю ногу вперед и наклоняюсь ниже.
На моей ноге красуются цифры, выведенные аккуратным, каллиграфическим почерком. Я так понимаю это номер, по которому я должна позвонить. Даже время и день в устной форме обозначил.
Оригинально… но мне совсем не до смеха.
— Ты неверно истолковал мои слова, — скрыть обиду, так явственно звенящую в голосе, не удается.
Снимаю портфель с плеча, достаю оттуда салфетки и бутылку с водой.
В субботу, не раньше шести.
Возомнил о себе невесть что!
Стираю дурацкие цифры и ругаю себя за излишнюю инициативность, которую он расценил совсем не так, как мне хотелось бы.
— Абрамов, ты совсем совесть потерял? — раздается совсем близко. Я даже вздрагиваю от неожиданности.
— Нельзя потерять то, чего не имеешь, — отзывается он нехотя.
Неподалеку от нас стоит Венера Львовна. Разглядывает не в меру веселых персонажей известного мультфильма и мрачнеет с каждой секундой все больше.